Проощание с детством

Она схватила Владислава и поволокла на улицу. Его отрезвил февральский холод, он некоторое время ловил воздух ртом и таращил глаза. Он собирался сказать какую-то грубость про Олю, но все никак не решался.

— Слав… — Рита робко коснулась его плеча, а потом и вовсе обняла его осторожно и нежно, — она не стоит того, правда…

— Она! — только и мог выдохнуть парень. Рита погладила его по щеке тыльной стороной ладони, почти по-матерински ласково, он вздрогнул, но ему было приятно, она это почувствовала.

Ну не виновата она была в том, что на Владислава у нее были свои планы и плевать, что они пробыли вместе всего несколько месяцев, прежде чем он безнадежно надоел девушке так, что она сама пожалела, что так старалась заполучить его себе. Просто она привыкла получать то, чего она хотела. Особенно если это давалось так трудно, как Саша.

Рита откинулась на подушки, разглядывая идеально белый потолок с красивой изысканной люстрой. Ей хотелось представить себе, как выглядит этот шедевр из хрусталя и цепочек, если зажечь все многочисленные лампочки, но ее глаза слишком привыкли к полумраку, чтобы воплощать это желание в жизнь. Она дотянулась до пачки сигарет на тумбочке и вставила в одну в рот, прикусила зубами.

В темноте вспыхнула зажигалка Богдана, и комнату наполнил сладкий дым со вкусом шоколада, дурманящий и пьянящий. Он тоже закурил, встал с постели и отошел к окну, за которым в акварелевых небесах только поднималось блеклое зимнее солнце.

Рите было холодно, но она не подавала и виду. После мягкой теплой австрийской зимы здесь она все время мерзла. Хотелось выпить горячительного. Водки. И плевать, что она вся такая утонченная, что королевские особы на такое не размениваются.

— Ты полна коварства, — почему-то вдруг сказал Богдан, но без укора или страха, просто так. Констатировал факт. Рите хотелось фыркнуть и заявить, что она знала это и без него. Но она играла другую игру.

— Я? Отчего же? — слегка хриплым после сна голосом откликнулась она и легла на бок, наблюдая за его силуэтом у окна.

— Ты спрашиваешь об этом после ночи с любовником матери? — рассмеялся мужчина.

— Это ты меня совратил, — спокойно пожала худыми острыми плечами Рита. Ах, как же ей нравились ее плечи и ключицы — они были такими хрупкими и беззащитными, что каждый, кто видел их не мог усомниться в ее невинности и чистоте и готов был защищать ее и служить, как верный пес. И пускай, что у Оли идеально-красивое лицо, у нее не такие красивые плечи. Порода сделала свое дело. А Оля? Дочь продавщицы, не знающая своего отца. Неизвестно в кого она вообще красивая, скорее всего — это всего лишь юность. А такой недостаток случается с людьми ненадолго и легко поправим.

— А мне шестнадцать лет, — напомнила Рита, — всего лишь. Это статья!

Богдан усмехнулся, потушил окурок в пепельнице и вернулся в постель к ней, притянул девушку к себе, ее обожгло теплом его тела.

— Собираешься пожаловаться мамочке, чертенок? — спросил Богдан. Рита наивно похлопала глазами, распространяя кругом флюиды своего обаяния, которые действовали всегда безотказно. Исключением был только Саша, но девушка убеждала себя, что рано или поздно и он попадется в ее сети.

Она продолжала ломать голову над его тайной, чувствуя, что обладание этой тайной станет ключом к ее власти над ним. Но до десятых чисел января ей оставалось только гадать, потому что немногочисленные работники библиотеки упорхнули в отпуска. За закрытыми дверями пылились стопки старых газет и архивов, хранившие секрет, которым была одержима девушка.

Десять лет назад. Самые немыслимые предположения. Одно глупее другого, одно смешнее другого.

— Нет, — возразила Рита, — не собираюсь. Разве что, скажу ей, что я одобряю ее выбор… — договорить ей помешал поцелуй, на который она с радостью ответила, смяв в пальцах почти догоревшую сигарету, чтобы случайно не прожечь простыни. Может быть, останется ожог. Но ощущение было странным, волнующим, приятным. В боли всегда есть что-то приятное, если до этого ты причинял ее только другим. Во всем новом есть прелесть. Поэтому искренняя, не спрятанная за притворным обожанием, ненависть Саши так будоражила воображение Риты.

Она впервые видела перед собой что-то настоящее. Что-то сильное, необоримое, смеявшееся ей в лицо, бросавшее вызов своей непокорностью.

Она принимает вызов.

Глава вторая

Елена Львовна распахнула окно рядом со своим столом и принялась деловито сталкивать с железного карниза за ним увесистую стопку снега, примостившуюся там за время ее отсутствия. Казалось, что именно этот снег мешает женщине жить, как, впрочем, и все собравшиеся в классе. Занятие ее было, впрочем, абсолютно бестолковым, потому что с неба продолжали сыпаться снежинки, оседая на тоже самое место, которое только что очистила учительница. В конце-концов она признала свое поражение, пожевала губы и накрасила их помадой из верхнего ящика стола и окинула взглядом учеников. Ее «бараны», «сорняки», уже почти все сидели на своих местах, сонные и недовольные тем, что каникулы подошли к концу.

— Ну, как вы проводили каникулы? — дружелюбно поинтересовалась Елена Львовна своим громогласным голосом, который не подразумевал ослушания. Голову ведь откусит своим щедро напомаженным ртом!

— Хорошо, — с готовностью откликнулась Машенька со своей первой парты. Она как будто отвечала урок и не важно, что в этот раз ее заданием было правильное поведение за время двухнедельного новогоднего безделья. Даром это время для нее не пролетело — математика, химия, физика — она старательно подтягивала предметы, в которых была не уверена, даже имея единственную твердую пятерку в классе.

— Ездили куда-нибудь? — продолжила свой допрос классная руководительница.

— Нет, — ответила за всех присутствующих Соня, но кое-кто не был с этим согласен.

— В Москву… — тихо проговорила Даша и томно прикрыла глаза, отдаваясь во власть приятных воспоминаний захлестнувших ее с головой. Это были самые прекрасные зимние каникулы в ее жизни! Потому что прошли они вместе с Юрой и Настей, разумеется, в первопрестольной, где Даша вообще последний раз бывала ребенком. Сейчас, не обращая внимания на ее привязанность к сестре и восхищение ею, она больше всего на свете жалела о том, что от нее нельзя было избавиться на эти чудесных две недели, испорченных ее обществом.

Елена Львовна чуть-чуть оживилась и заинтересовалась Дашей, подплыла к ее парте, оперлась на нее своими пухлыми пальцами, напоминающими недоваренные сардельки, унизанные дешевыми перстнями. Сама она из города не уезжала больше десяти лет, поэтому чужие рассказы теперь заменяли ей путешествия и ей хотелось хотя бы мысленно посетить музей искусств, Третьяковскую галерею и красную площадь.

Пока женщина пытала Дашу, постепенно собрались все ученики и прозвучал звонок. Елена Львовна решила позднее еще раз вернуться к Орловой и отвлеклась на классный журнал, который отнюдь не был предметом ее гордости и радости, а приносил одни огорчения.

— И где пропадает Барсуков? — подняла она глаза на класс, в котором сразу же зашептались и зашуршали. Большинство учеников понятия не имело, но нашелся кто-то, располагавший информацией и этим кем-то оказалась Рита. Ей было дело до всего. Еще знал Коля, но он же, напротив, не особенно внимательно слушал Елену Львовну вдохновленно рассказывая о чем-то Диме.

— Он работает, — заявила Польских, развалившись на стуле как в кресле. Ольга, сидевшая рядом с ней опустила ресницы, скрывая то, каким злым стал ее взгляд, стоило ее королеве открыть свой изящный ротик, упоминая ее бывшего парня.

— Работает? Что это за новости? А аттестат ему тоже на работе дадут!? — стала возмущаться Елена Львовна.

— Он получил квартиру по государственной программе, — ничуть не изменившись в лице терпеливо начала объяснять Рита, — ему нужно за нее чем-то платить, — да, она пыталась оправдать Кешу, хотя ей было плевать на него и его финансовые проблемы. Она украдкой поглядывала на Сашу, который в ее сторону даже не смотрел, увлеченно рисуя квадратики на обложке тетради.