Меня убил скотина Пелл

…Он прокручивал интервью Савельева. Все в них правильно. Боря умница, задавал точные вопросы, не подталкивал на готовые ответы, не провоцировал, и солдаты рассказывали потрясающие, страшные вещи. Такой материал для Радио — золотая жила. Но ведь висит в воздухе немой вопль (Говоров ощущал его кожей): «Помоги нам! Вытащи нас отсюда!» Как ни молоды и ни неопытны наши солдатики, однако понимают: интервью по «вражеским голосам» — необратимый шаг. Если отобьют свои, то сдачу в плен можно и простить (или не простить, кто знает), но вот интервью на Радио — никогда. Хорошо, мы пошли тебе навстречу — так сделай для нас что-нибудь. А Савельев ничего не мог для них сделать, как не смог бы и Говоров. Если бы смог — прополз бы на карачках горный перевал, привез бы ребят в любую цивилизованную страну, а там, хлопцы, решайте, просите политубежища или возвращайтесь на родину. Сами с усами. Увы, судьбы солдат в чужих руках. (В чьих? Поди разберись!) Поможет солдатикам интервью или их потопит — это выяснится впоследствии. А пока журналист их использовал, захлопнул крышку магнитофона и через два дня уже ночует в роскошном номере отеля «Хилтон» в столице Пакистана. И очень доволен, что выполнил редакционное задание. А над головой солдатиков захлопнулась другая крышка, и они ночуют в палатке вместе с афганцами (как любезно свидетельствовали партизаны) или… в яме на цепи. И если оперативная обстановка в приграничном районе изменится, то афганцы могут и пристрелить солдатиков. (А почему нет? Или партизаны забыли советский напалм, заживо выжигающий их деревни?) И как тогда дальше жить удачливому корреспонденту? Как ему забыть глаза своих соотечественников, молящие о помощи?

Но копнем еще глубже. Когда-то Лева Самсонов сказал: «Наши дела на Лубянке не закрыты. Ежедневно, к девяти утра, приходит в свой кабинет капитан, раскрывает твое досье, аккуратно подшивает новые материалы, поступившие на тебя, и раз в месяц посылает резюме по инстанциям. У каждого из нас свой капитан, исправно зарплату получает». Капитан, лейтенант или майор — неважно. Лева Самсонов, несмотря на свою мегаломанию, иногда мыслил очень здраво. Да и Говорову тоже время от времени казалось, что какой-то чин из Большого дома внимательно наблюдает, не нарушил ли он правила игры, не переступил ли установленные рамки…

Какие правила? Какие рамки? Где они записаны? Кем установлены? Нигде и никем. Однако каждый советский эмигрант интуитивно чувствовал, что, выпуская его из страны, КГБ просчитывает варианты: например, этот человек дойдет до таких-то пределов, черт с ним, но вот дальше не сунется. Впрочем, у эмигрантов из Восточной Европы было проще, и с ними не церемонились: болгарина Маркова из лондонского бюро откровенно предупреждали: не трогай семью Живкова, пришьем. Пришили отравленным зонтиком. Болгарина Костова за те же грехи пытались убить в Париже. Когда румынку Вероник зверски избили в подъезде ее парижского дома, она знала за что, — ей звонили по ночам, советовали: не лезь в личную жизнь Нику Чаушеску.

Говоров лез на рожон. Писал и пробивал в эфир (не все застревало в столах у осторожного американского начальства) фельетоны про самого Леонида Ильича. Но странное дело, почему-то не трогали Говорова в советской прессе. Ну, мелькнуло его имя в каком-то непонятном контексте: мол, уехал в Израиль, печатается в русской нью-йоркской газете. О том, что на Радио работает, — ни слова. Как только Радио ни поливали, каких только (совсем посторонних людей) к Радио ни причисляли! Про Говорова — молчок. Почему? Оглохли в КГБ? Более того, старый друг, приехавший с делегацией из Москвы, рассказывал: «Кручу я как-то ручку приемника, и вдруг твой голос, читаешь фельетон про Брежнева, чисто, будто по программе «Маяк». Я ушам своим не верю — в середине дня, в центре Москвы. Короткое замыкание, что ли, на станциях перехвата? Правда, как только кончил, взвыли глушилки». Случайное совпадение? Все может быть. Лишь позже Говоров понял, что в Союзе менялся политический климат, товарищ Андропов устал ждать, начал потихоньку сталкивать Леонида Ильича, и Говоров, сам того не подозревая, ему подыгрывал. А вот капитан (лейтенант или майор) ситуацию давно просек, поэтому лениво подшивал фельетоны Говорова в досье и хихикал в рукав.

Бред собачий разбираться в их кагэбэшных играх! А что не бред? Наша жизнь? И чудилось Говорову, что сидят они с этим капитанлейтенантмайором, пропустили по рюмашке и, как водится у русских, ругаются, выясняют отношения. Говоров про Сахарова — капитан бормочет: «Это не мы решили — Политбюро». Кстати о Политбюро — стыд, позор! Капитан вздыхает: «Сам понимаешь, собрались старые пердуны!» Говоров про диссидентов, что в тюрьмах. Капитан: «Страна должна защищаться». Говоров: «От кого? От людей, которые хотят лишь добра стране? Ладно, тебя не переубедишь (после второй рюмашки на «ты» перешли), но зачем вы в литературе погром учинили?» Капитан: «Мы в это дело не лезем, в вашем Союзе писателей свои энтузиасты, им только дай волю!» Говоров про Афганистан, а капитан в ответ: «Тут я с тобой согласен. Влипли. Но это наша трагедия. В Афганистане гибнут наши ребята, наши дети. Это ты понимаешь?» Говоров: «Понимаю. Именно поэтому я не рвался в Афганистан». И капитан усмехается: «Так ведь на твоих девочек кирпич с крыши не падал».

Бред собачий разбираться в кагэбэшных играх! Или просто эмигрантская мания преследования: дескать, за нами еще следят… Да кому вы там нужны, на Западе? Но потом, когда в истории с Алексеем Скворцовым Говоров задел их за живое, реакция КГБ была мгновенной. Сразу дали понять, что перешел дозволенные рамки. Отключили у девочек телефон и по ночам к ним стали стучаться в дверь, выгнали Наташку с кафедры, появился фельетон в «Крокодиле» и был снят фильм по Юлиану Семенову, где Говоров возник на советском экране в виде отвратительной личности.

Ну а что же наши защитники, благодарные американцы? Защитники? Когда в Гамбурге подложили бомбу и погибла машинистка чешской редакции, даже Беатрис, всегда трепещущая перед начальством, завопила: «У вас в Гамбурге забор и военизированная охрана, а у нас в Париже проходной двор». Приехал кто-то из отдела безопасности (оказывается, был такой отдел на Радио), пошатался по коридорам, подергал пальцем задвижки на окнах, сказал, что на вахтера ставки нет, и порекомендовал сменить дверной замок.

И благодарности оставалось ждать недолго. Уже был подписан приказ о назначении мистера Пелла.

Голоса из публики:

— А куда же смотрит наша доблестная французская полиция?

— Всегда так! Когда надо, то полицейских не видно. Они в комиссариате сидят и протоколы на машинке печатают!

— Флики — расисты. Они хватают только черных и арабов!

— Наоборот, от черных они прячутся. Пойдите в метро «Насьон». В коридорах толпы черных наркоманов и ни одного полицейского… Порядочной женщине страшно.

— А ты юбку пониже опусти, тогда и приставать не будут.

— Месье-дам! Минуточку внимания! — Говоров пытается остановить скандал. — В данном случае полиция ни при чем. В принципе эмигрантами должна заниматься ваша служба безопасности — ДСТ. Но ребятам из ДСТ я никогда не завидовал. Ведь им в первую очередь надо за иностранными разведками следить, а как тут уследишь? Это в Москве кайф: на каждого потенциального шпиона по двадцать кагэбэшников. А в Париже, наоборот, на каждого сотрудника ДСТ по пять иностранных агентов. Не берусь судить, как сейчас, но во времена «холодной войны» так и было. Возьмите арифмометр и подсчитайте. Сколько их сидело под крышей советского и восточноевропейских посольств? Сколько без «крыши» под другими вывесками? И не забудьте китайское и севернокорейское посольства. Не забудьте арабские страны и разномастных террористов с Ближнего Востока. Кто за кем ходит, кто кого караулит? Ваше счастье, что каждая иностранная разведка работала на себя. А если бы разведки объединились? Тогда бы всем ребятам из ДСТ пришлось бы запереться наглухо в своем «аквариуме» и носа на улицу не высовывать…