Земля обетованная

— Ладно! — У Дугласа пересохло в горле. Его знобило. Было ясно, что это не преходящая ссора, что оба непоколебимы в своем намерении довести ее до конца. Вне зависимости от исхода. — Если ты знала — и я вполне допускаю, что это так, — почему же ты мирилась с этим?

— Потому что я любила тебя. — Мэри посмотрела на него сухими глазами. — Во всяком случае, убеждала себя в этом. Теперь я в этом не уверена. Вовсе не уверена.

— Тебя за это трудно винить.

— Ты как-то сказал, что не возражал бы, если бы я тоже завела себе любовника. Помнишь?

— Мало ли что я болтал.

— Почему ты сказал это?

— Может быть… Я хотел как-то уравнять нас. В конце концов, супруги и прежде договаривались насчет права иметь романы.

— Но в то время ты еще ни в чем не признавался. Или ты надеялся спихнуть все на меня — даже это?

— Да, — сказал Дуглас. — Наверное, так…

— И тебе было бы безразлично?

— Я плохо соображал в то время.

— Это не оправдание. И Энн (их умершая дочка), кстати, тоже. Ты просто махнул на все рукой.

— Нет, я поднял руки, сдался. Мне показалось, это будет честнее, чем пытаться удержать старое. Я старался быть честным.

— А эта… женщина? Это что, тоже было честно?

— Да. Было.

— А сколько других?

— О господи! Ну что это?

— Итак, были и другие. Можешь не отвечать. Но вот эта… эта женщина… почему ты так оберегаешь ее?

— Ради бога, Мэри. Она существует. Если хочешь знать правду, я получаю от нее… а, да ладно.

— …не больше, чем от меня. Бедняжка. Наверное, не сладко быть любовницей, с которой можно не церемониться.

— Ты хочешь выяснять отношения?

— Пожалуй что да. — Мэри затушила сигарету и тут же закурила следующую. На нее напала слабость, голова кружилась. Но решение было ею принято; оно формировалось в течение нескольких лет, месяцев и теперь созрело: — Да, хочу.

— Я заварю еще кофе, — сказал Дуглас. — Принести тебе чашечку?

— Да, пожалуйста.

Пока его не было в комнате, Мэри попыталась привести свои мысли в порядок, еще раз все продумать. Но единственное, что лезло в голову, — это воспоминание о том странном дне, когда Майк Уэйнрайт подарил ей вот этот халат. Они познакомились за несколько месяцев до того и по какой-то необъяснимой причине (она до сих пор не могла полностью в ней разобраться) она вдруг пожаловалась ему, что несчастлива с Дугласом. Правда, Майк был приятелем Дугласа, ну и потом, он был старше, и ей казалось так естественно поделиться с ним своими секретами, но главным образом привлекала ее в нем отзывчивость. Они стали регулярно встречаться — вполне безгрешно, но все старательней пряча свои встречи от посторонних глаз. Эти свидания скрашивали ей жизнь. Было что-то успокаивающее во внимании к ней Майка; собственно, не просто внимании, как она честно призналась себе в скором времени: он, совершенно очевидно, привязался к ней, может, даже полюбил. Но каким-то чудом отношения их продолжали оставаться естественными и легкими. После поездки в Камбрию на рождественские праздники, когда она сказала Дугласу о своем желании иметь еще одного ребенка, она стала избегать Майка и не виделась с ним месяца три — не потому, что боялась за себя, между ними до сих пор не было ничего, кроме нескольких целомудренных поцелуев, а потому, что хотела самой себе доказать всю серьезность своего решения. Майк не настаивал на встречах, и вдруг они нечаянно столкнулись как-то в субботу после обеда на Оксфорд-стрит, где она искала приличный и не слишком дорогой плащ для Джона, которого в кои-то веки взял с собой на футбольный матч Дуглас. Майк хотел было пройти мимо, но он слишком нравился ей, и, что было не менее важно, в его присутствии она чувствовала себя привлекательной, милой, очаровательной даже. С Дугласом она теперь по большей части чувствовала себя обузой, брюзгой, выдохшимся компаньоном, «рабочей лошадью», тянущей никому не нужный воз супружеской жизни. Расположение и внимательность Майка способствовали тому, что она расцветала в его присутствии, как бумажный китайский цветок, положенный в миску с водой. Они разговорились. Она постепенно оттаивала. Время шло. Вдруг она сообразила, что на покупку плаща остается всего несколько минут. Они кинулись в первый попавшийся магазин, и, пока она выбирала то, что ей надо, Майк неожиданно для самого себя, как ей в первый момент показалось — хоть потом она пересмотрела свое мнение, — вырос перед ней с этим роскошным халатом в руках. Уже позднее она поняла: это была дань моменту, дань радости общения, возврат к прежним приятным, легкомысленным отношениям. Халат доставил ей большую радость, и сейчас, подобрав под себя ноги, она тщательно расправила широкую полу и аккуратно подоткнула ее со всех сторон. В комнате было прохладно. Вернулся Дуглас с двумя кружками горячего кофе.

— Итак, что же мы предпримем дальше? — спросил он.

Кружка оказалась ужасно горячей, а сама Мэри вдруг замерзла: значит, он согласен. Он за то, чтобы разойтись. Он даже не пытался возражать. Она собрала все силы.

— Что ж. Нам надо… жить врозь.

— Хорошо. Я съеду.

Она хотела спросить его, куда он съедет. Куда? Но это было как-то несправедливо. Он всего лишь поступает в соответствии с ее желанием, думает о том, чтобы ей было удобнее. Не надо теребить его.

— Куда же?

— Не к ней, если тебя это интересует. Сниму себе однокомнатную или двухкомнатную квартирку. Неважно. Поживу несколько дней в коттедже и дам объявление в газете. Идет?

— По-моему, нам надо сохранить коттедж, — сказала Мэри, приободрившись слегка после того, как появилась определенная тема для обсуждения, — а эту квартиру продать. Полученных денег нам хватит, чтобы выплатить долг за коттедж и снять каждому по небольшой квартирке. По-моему, коттедж будет нужен тебе и будет нужен Джону. Да и я люблю его.

— Тогда как это недурненькое помещение сейчас нам ни к чему. Хорошая мысль. Цены-то опять растут. Может получиться даже очень хорошо. Согласен. Что еще?

— Мне кажется, что все это надо хорошенько обсудить.

— Что там обсуждать. Все давно обсуждено. Мы же думаем об этом не первый месяц и не первый год. Все, что можно было сказать по этому поводу, нет-нет да и выплывало в наших разговорах. Как бы то ни было, назовем это решением временно пожить врозь.

— Почему? — Она сама себе удивилась — так сильно екнуло у нее сердце, даже голос изменился. — А как же еще это назовешь? — прибавила она уже более спокойно.

— Мало ли как. Разрыв. Банкротство. Но подождем немного. Хотя бы ради Джона. Ведь все еще может образоваться. Заранее никогда не скажешь.

— А ты что думаешь?

— В настоящий момент, Мэри, почти ничего.

Звук собственного имени, произнесенного так нежно, вызвал у нее внезапно прилив ностальгии.

— Что же случилось? — спросила она.

— Сам не знаю. — Дуглас помолчал. Сказать ему действительно было нечего, но она заслуживала чего-то большего, чем этот честный ответ. — В какой-то момент мы, наверное, чего-то недосмотрели. И, что бы ты ни говорила, это в большой степени связано с Энн. Ну и, конечно, я вел себя безобразно. Простить это невозможно. Причинять боль тем, кого любишь, непростительно. Вдобавок ко всему сволочная бессистемность, случайность моих заработков, что было для тебя дополнительной нагрузкой. Ты заслуживаешь лучшего, гораздо лучшего. Может быть, человека постарше, который оценил бы тебя по-настоящему, понял бы, какое ты сокровище. Я на это больше не способен. Я больше не вижу тебя такой, какой знал когда-то. Ты скрыта под грудой лжи и обмана, как принцесса в детской сказке, превратившаяся в чудовище. Из-за всего, что было, ты в моих глазах изменилась до неузнаваемости. А ты заслуживаешь того, чтобы тебя видели такой, какая ты есть, заслуживаешь совсем другой жизни: приличной, упорядоченной, спокойной, счастливой, совсем не такой. В общем, я не знаю. Только я думаю, ты права — мы созрели для того, чтобы пожить врозь. Я оказался не на высоте — вот что произошло.