Дом, который построил Майк

Стоим, курим, трендим за жизнь. И так затренделись, что не заметили, как над нами возвеличилась высокая, в длинном кожаном плаще, узкоплечая фигура Первого Секретаря.

- Ну, шта..., Олег вы тут, понимаешь..., расхлестались? Напились как ....ээээ....поросята в сисю пьяные, понимаешь. Поздно уже. Вы что же, не учитесь што ли? Шумите! Танюшка моя вот уже вторые сутки из дома не выходит, к сессии, понимаешь, готовиться, сосредоточиться не может из-за вас. Хочешь...ээээ....отцу неприятностей навалить? А шта... я ведь устрою.

- Борис Николаевич, - Интеллигент в Сисю Пьяный мелко затряс головой, - да мы сегодня экзамен все втроём на пятёрки сдали. Тоже перед этим две ночи не спали, вот с устатку и срубило нас.

- А шта сдавали то - смягчился Ельцин.

- Да Историю КПСС и Политэкономию, - ни на секунду не задумываясь, выпалил Ленинмаркс.

- О! Танюшка тоже сдаёт завтра её же. Все меня просит подсказать, а я уж...эээ...понимаешь, забыл всё. А шта пили то? Гадость дешёвую, поди?

- Сморозите себе, эта... здоровье.

- Да нет, Борис Николаевич, благородный американский напиток - "Джек Данил", отец из командировки, из Венгрии привёз, - Олег уже понял, шта беда проходит стороной.

- Шта за "Джек" такой? - вздохнул Николаич, - Ну-ка, дай....ээээ...поглядеть.

Интеллигент полетел на вялых ногах в кухню и приволок коричневую, прямоугольную бутылку.

- А шта рюмку то не принёс? - с укоризной выдавил из себя Первый. - Ладно, стой, не беги, - увидев не скоординированные телодвижения, Олега.

Отвинтил пробку, засунул пол дула во влажный рот и сделал храбрый, сладкий глоток.

Помолчал.

Долго молчал.

Засунул пол дула во влажный рот. Глоток ни сколько не хуже первого.

- Ээээ.... я пойду Танюшке скажу, что вы её, понимаешь, по поводу завтрашнего экзамена проконсультируете.

- Да какие дела, Борис Николаевич, - засуетились, затарабанили мы, - поможем, обязательно поможем!

Первый пошел грузно наверх, и через минуту представлял нам, (мне и Ленинмарксу, Олежка то её уже знал) Танечку-красавицу. Высокая, стройная блондинка, с большими, прекрасными, немного навыкате, добрыми глазами, она могла бы стать украшением любого журнала, даже "Корея Сегодня". Загорелое лицо Танюши на фоне розовой водолазки смотрится свежо и рубиновые глаза плещутся на лице задорно, с наглецой знающей себя красоты.

Вот тогда я подумал, опустив глаза, чтобы не выдать чувства своими, красивыми, но мутными зрачками, что никогда не будет у меня, дурака, такой красивой, ладной жены.

- Ну, шта, замерли, идите, понимаешь...., грызите эту КПСС и Политэкономию. А я пойду, пройдусь. Завтра сессия Облсовета, надо вступительное...ээээ...понимаешь, слово обдумать.

- Да иди уже, папа, - томногрудно сказала Танюша. - Мы справимся.

Первый пошел. В кармане его плаща отчетливо фигурировала своими прямоугольными боками бутылка "Джека Дэниелса".

Танька затолкала нас своими учебниками в проем дверей, махнула папе на прощанье ручкой и потом, легко плюхнувшись в кухне на стул и оглядев с некоторой неприязнью бутылки плодово-ягодных, вопросила,

- Ну что, мальчики, с чего начнём?

- Есть пиво, - тихо сказал Интеллигент, - и... коньяк. Только папа строго настр...

- Начнём с коньяка, - перебила его Танюшка.

"Зис ис май тайп оф вумэн". Это уже я подумал.

Шта случилось потом, как проходила подготовка к завтрашнему экзамену, лучше не говорить. Убьют.

Эх, Танюха! На следующий день ведь на пятёрку отчиталась по этой Истории и Политэкономии. Ни какой "Курвазье", (два малыша по 0,75 выпили), её не брал.

Я, кстати сказать, к тому времени не был еще таким лакированным алкоголиком, как сейчас, или даже годом позже этого события, способным переносить все невзгоды боевого неординарного питья в любых неординарных условиях.

Всякое употребление "жёсткого" спиртного поверх плодово-ягодных вин действовало на меня однозначно. Сумбурная тошнота и короткий глубокий сон после этого. Поэтому многие меня замечали спящего в туалетах в общежитии на Июльской 22.

То же самое произошло и здесь, хотя я всеми силами старался держать свой желудок в руках. Однако когда элитарная компания переместилась в мягкую гостиную, и усталое, омраченное постоянным напряжением тело утонуло в велюровом чешском гарнитуре, силы покинули меня, и я невнятно удалился туда, где должны находиться такие как я.

Через небольшой промежуток времени, равный короткому, но крепкому сну алкоголика, тело вышло из точки отсчета протрезвления, туалета, со страшной вонью и сухостью во рту.

Тело прошло по длинному коридору с множеством дверей. Остановилось вперед одной, что вела в гостиную, и тупо уставилось на полуголых людей, сидевших на полу, на ковре вокруг двух бутылок французского конька и трёх банок горбуши и учебников по Политэкономии.

Ленинмаркс, Интеллигент и Танюшка сидели и играли в карты на раздевание.

Звучала лёгкая музыка в исполнении ВИА "Земляне".

Тело, по-английски, без прощания, вынесло меня на лестничную клетку, и на уровне первого этажа, напротив милиционера-охранника, душа в теле осознала, что её зовут Михрюта Уржаков. Круглые часы над ментом показывали два часа с чем-то ночи.

На набережной Исетского пруда в эту ноябрьскую ночь было сыро, плохо падал снег. "Шел тихий снег и падал на ресницы вам..." - запелось мне. Но в продолжении своего запева я вдруг услышал откуда-то справа, от стоящей неподалеку "Волги" с номерами 00-01 "...всё можут короли, всё можут короли...".

Первый стоял у заднего правого колеса и левой рукой направлял из бутылки алкоголь потенциальных противников во влажное отверстие рта, напевал в перерывах между глотками А.Б. Пугачеву. Другая рука в это время направляла устойчивый мочеиспускательный процесс на задний протектор.

Наши песни слились воедино.

Мало смущаясь молодого студента-алкоголика, Борис Николаевич вальяжно застегнул ширинку, поёжился худыми, покатыми плечами и, поправляя полы гестаповского плаща, медленно ворочая языком, произнес: - "Ну, шта..., студенты, ...напоили меня. Как жа я, понимаешь... завтра на сессию Облсовета выйду... а?

Постучал зачем-то ногой по обоссанному колесу "Волги".

Потом повернулся ко мне всем своим сутулым фасадом, поправил редкие кудрявые волосы и, тяжело глядя в мои добрые глаза, протянул бутылку, выдавил:

"Хороший, понимаешь, напиток вы мне подсунули, интересный, эээ ... понимаешь... благородный!" И после традиционно долгого молчания, - "Ну шта..., добьешь?"

Это прозвучало как приказ. В противном случае ректор Коротковский, царство ему небесное, будет проинформирован об аморальных и недостойных того действиях студентов в самую первоочередную... эээ ... понимаешь... очередь.

"Да с удовольствием добью" - подумал я, проводя сухим распухшим языком по не менее сухим, куринной жопкой, губам.

Но следующая мысль? "Ааааа! Не хочу, не буду!!!"

До дна бутылки "Джека" оставалось с палец (Ельциновский палец) толщиной янтарной, благородной свежести. Однако всю эту благородную свежесть сверху короновала в палец же толщиной белая пена. Поскольку напитки вискового формата, как всем известно, не пенятся, не трудно было догадаться, что пена эта представляла собой тугую, трудовую слюну товарища Первого Секретаря Обкома.

Закрыв поплотнее глаза, стараясь не представлять, что в меня входит помимо бурбона, я одним глотком втянул живительную влагу.

Открывшиеся глаза увидели прямо перед собой немигающие глаза Бориса Николаевича. "Молодца!" - сказали узко посаженные глаза. Широкая рука похлопала по моему костлявому, если не сказать сухому, архитектурному плечу (совсем как в будущем похлопает рука Любимого Вождя и Учителя Ким Ир Сэна). Добрая фигура величественно удалилась в охраняемый внятным милиционером подъезд Обкомовского дома вытаскивать Таньку от насюсюкавшихся Ленинмаркса и Интеллигента.

На этом моя первая и единственная встреча с Первым Секретарём закончилась со странным привкусом во рту.