Сестра Ноя (СИ)

Представьте себе, подносят вам в подарок цветок и говорят: «Между прочим, очень полезная герань, а уж как разрастётся и пойдут цветочки, просто глаз не оторвать» – разумеется, из самых лучших побуждений. Разумеется, это живой цветок, в горшке, чтобы обязательно с землей, корешками и с питательными смесями. Проводив гостей, рассматриваешь подарок повнимательней и видишь: а цветочек‑то на последнем издыхании, подвядший, скукоженный. То ли его в тени держали, не позволяя солнечному свету гонять по внутренним каналам жизненные соки, то ли неделями не поливали, то ли землю не удобряли. И понимаешь, необходимо его оживить, для чего требуется усиленный уход.

Примерно, таким цветком оказалась при ближайшем рассмотрении Надя Невойса. Не скрою, мне очень нравились три её особенности: аккуратность, кулинарные способности и смачная фамилия. В остальном же… барышня оказалась дикой и непросвещенной. Она не посещала церковь, не умела одеваться и как‑то выразить себя, как личность. Она будто растворялась в окружающем пространстве без остатка, пытаясь всегда быть в тени, незаметной и… вообще никакой. Вот поэтому, используя её дар подчиняться мужчине, я решил максимально проявить её лучшие качества, пока сокровенные.

Как‑то в шестом классе, кажется, сейчас и не вспомнить, классная руководительница подсадила ее ко мне за парту и сурово сказала мне: «Тебе задание государственной важности: вот это… недоразумение подтянуть по математике и по русскому!» После беглого тестирования Нади, я загрустил. Девочка вообще ничего не знала и при этом стеснялась меня и даже боялась, как мышонок матерого кота. Тогда я повел ее в парк и там, в обстановке народного ликования, объяснил тактику решения поставленной задачи. Я рассказал девочке, что сам ничего не знаю, мало что учу и быстро забываю, особенно если знания не имеют ежедневного практического применения.

Свою память я уподобил не мелководному озеру, из которого легко выуживать рыбешку, а глубокому колодцу, куда за водой необходимо долго спускать на черную таинственную глубину ведро на цепи, но – чудное дело! – всегда, когда нужно, мне удается без особых затруднений вытащить из глубин памяти, вспомнить нужное и сказать то, что от меня ожидают услышать. Что я делаю для этого? Да ничего! Просто меня научили молиться, и я давно уже каждый день обращаюсь к Богу за помощью. Научил я Надю Иисусовой молитве и Богородичной песне, проверил на следующий день, как она их усвоила – и дело пошло на лад.

Быть может, мне удалось в разговоре с Надей найти именно такую меру дружеского сострадания, искреннего внимания, душевной мягкости… В общем, к концу первой недели ежедневных занятий до меня дошло: девушка влюбилась, девушка влюбилась именно в меня и мне это не очень‑то понравилось. Я не мог ответить ей взаимностью, потому что для меня не существовало других девочек, кроме Маши. То есть они были, более того, регулярно напоминали о своем присутствии, но это милое девичье кокетство задевало меня не больше, чем романы в кино. Что делать? Мне было точно известно, что влюбленные рассеянны, они обычно часами глядят в окно, пишут стихи, вздыхают – от чего страдает успеваемость, страдают учителя и сам несчастный влюбленный.

В таких случаях, я приучился обращаться за помощью к святым. Как‑то вычитал у святителя Димитрия Ростовского, что великий святой Земли Русской преподобный Сергий Радонежский, сам в детстве страдал от «плохой успеваемости в школе», но ему Господь помог и стал он гением. Как часто бывает, в нужный момент это «вспомнилось», так что стал я молиться преподобному Сергию о вразумлении меня и моей «ученицы».

Диво дивное: Наде влюбленность не мешала, но очень даже помогла. Ей стало неудобно не выучить урок, ответить как‑то неправильно. Словом, желание понравиться мне, молитвенная помощь и ее усердие со временем «подтянуло» Надю по русскому и математике до твердых «четверок». Она как‑то заметно разогнулась, перестала горбиться, прятаться за спины одноклассников – иной раз даже поднимала руку, чтобы непременно ответить урок, и именно хорошо и уверенно, чтобы кинуть на меня ласково–благодарный взгляд, как бы сообщая: «это все для тебя!» Я, конечно, радовался успехам девочки, но мои глубокие чувства к Маше настолько захватили меня, что я по–прежнему на других девочек не обращал внимания, на Надю так же…

С окончанием учебного года закончилось наше ежедневное общение. Она вернулась на свою дальнюю парту к задней стене и по своему обыкновению притихла. Мы по–прежнему при встрече улыбались друг другу, на школьных вечерах я приглашал её на танец, даже дома побывал в числе пятерых приглашенных, но это всё. К концу школы Надя обратно скатилась до троек, в институт не поступила, закончила курсы секретарей–машинисток, что через некоторое время и привело ее на наш завод, ко мне в приемную.

Итак, мы с ней проводили вместе вечера, гуляли по бульварам и проспектам, разговаривали. Поначалу мне было непросто разговорить ее, но день за днем, Надя стала рассказывать что‑то из своей жизни. Тогда стало кое‑что проясняться. Причиной такой явной придавленности были ее авторитарные родители. Как у всех учеников нашей школы, отец ее был начальником, причем закоренелым сталинистом. Мама, хоть и состояла при нем прислугой–домохозяйкой, но и она умела проявить стальную волю, особенно в тех ситуациях, когда это нужно было отцу. Ну, а в роли «девочки для битья», послушной и безответной, оказалась Надюша.

Когда она мне рассказывала, как ее заставляли ходить на цыпочках, пока отец днем спал или работал дома над докладом, как с детства гоняли в магазин через дорогу с тяжелыми сумками в руках, как ставили в угол или, скажем, устраивали скандал с подзатыльниками за тройку в дневнике… Когда Надя подросла, отец их бросил, развелся с матерью и переехал жить к молодой жене. Мать Нади стала попивать, к ней частенько захаживали собутыльники, а один пьяненький дядечка как‑то ночью вошел в комнату к девушке и «сделал с ней нехорошее». Вот почему Надя так легко ушла из дому и переехала ко мне. Пока я все это выслушивал, меня огнем палила острая жалость к бедняжке.

Присмотревшись к Наде, я посоветовался с отцом Сергием и привел ее в наш храм. Надю там сразу обуял страх. Она затравленно оглядывалась, жалась ко мне и мелко тряслась. Мне стоило большого труда подвести ее к священнику. Она встала у аналоя и каждую секунду оглядывалась, не ушел ли я, не оставил ли одну. Наконец, Надя на вопросы священника сначала стала кивать, а потом и заговорила. Оказалось, она крещенная в детстве бабушкой и даже раз причащалась. Но родители строго–настрого запретили ей ходить в церковь и всю жизнь рассказывали расхожие небылицы «про злых жадных попов» и «опиум для народа». В тот раз Надя впервые исповедалась, а в воскресенье причастилась. Но когда через неделю пришло время опять собираться на вечернюю службу, она заупрямилась и чуть не на коленях просила не вести ее в храм. Отец Сергий сказал: «Не надо ее водить насильно. Будем за нее молиться, а там она и сама станет посещать храм, добровольно».

С работы она уволилась и почти все время сидела дома, а вечерами мы с ней гуляли, иногда ужинали в ресторане, захаживали в гости к моим друзьям. Пришлось немало поработать над ее гардеробом: как‑то раз я решительно выбросил ее старушечьи наряды, а в приличном магазине одел с ног до головы в новую одежду – неброскую, скромную, но приличную. Потом привел к стилисту, который подобрал ей прическу и макияж. Потом я настоял на том, чтобы она поступила в кружок бальных танцев и на женские курсы, где учат хорошим манерам и делают из женщин леди для высшего света.

Разумеется, все мои начинания Надю каждый раз пугали чуть не до смерти, и только моя настойчивость и ее привычка подчиняться, наконец, приводили ее в новое общество. В ходе преобразований выяснилось, что у Нади очень даже стройная фигура, миловидное лицо, прекрасные волосы, бесконфликтный покладистый характер, элегантная моторика движений – и это постепенно изменило мнение о ней окружающих, в том числе и моё, в лучшую сторону. Так мало–помалу, шаг за шагом, забитая стеснительная дурнушка в старушечьих платьях стала превращаться в довольно симпатичную женщину, как сейчас принято говорить, «адекватного поведения». Но самое главное – Надя сама чувствовала себя намного уверенней среди людей, что привнесло в ее поведение спокойствие и утонченность.