Мы одной крови — ты и я!

Из комнаты доносились странные лязгающие удары и крики:

— Дурраки, дурраки! Я прротив, прротив!

— Ну, Карпуша, чего расходился? — с порога спросил Иван Иванович. — Сейчас завтракать дам!

Солнечная комната была вся в зелени — деревянные решетки на стенах оплетены вьющимися растениями, цветы в ящиках на балконе и на подоконнике, в углу — кадка с большим кустом японского жасмина. На письменном столе сидел громадный, иссиня-черный ворон и яростно долбил клювом откидную металлическую крышку чернильницы. Увидев нас, он захлопал крыльями и укоризненно пророкотал:

— Порра, порра!

Со шкафа слетела другая птица, тоже черная, но куда поменьше ростом, с нарядными оранжево-желтыми сережками. Она отрывисто захохотала и уселась на плечо к Ивану Ивановичу, весело и требовательно заглядывая ему в глаза.

— Кашка готова? — деловито спросила она. — Кашку, кашку Сереже дай, дай!

Иван Иванович достал из кармана конфету «Старт» и, разломив пополам, отдал одну половинку Сереже, а другую показал ворону.

Ворон, тяжело взмахнув крыльями, снялся с подоконника и перелетел поближе к нам, на полку с книгами. Там он взял конфету и деловито склевал ее, держа в лапе, а потом склонил голову набок и стал очень внимательно разглядывать меня своими темно-карими глазами.

— Здравствуй! — сказал я.

— Здрравствуй, бррат! — четко проговорил ворон. — Я ррад, я ррад!

Сережа вдруг каркнул по-вороньи, потом захохотал и крикнул:

— Карпуша умница, Карпуша друг!

— Дуррак! — басовито прокаркал Карпуша. — Я воррон! Я Каррпуша!

— Что ж, продолжаем знакомиться, — усмехаясь, сказал Иван Иванович. Ворон Карпуша и майна Сережа. О майнах слыхали? К нам их из Индии привозят. Вот и мне подарили-привезли для себя, а потом… ну, словом, в семье обстоятельства изменились очень. Говорить он умеет здорово, но грубиян ужаснейший и вот Карпушу мне испортил: такой был вежливый птах, просто прелесть, а теперь что ни слово, то «дурак» да «дураки».

Карпуша раскрыл клюв и с удовлетворением проговорил:

— Дуррак!

— Именно, что дурак ты, брат! — укоризненно заметил Иван Иванович. — Нет бы чему хорошему поучиться у товарища, а ты одну ругань усвоил, Карпуша, а? Ну, как живешь?

— Хоррошо, хоррошо! — с готовностью отозвался Карпуша. — Я воррон! Я ррад!

— Ладно, я тоже рад, — сказал Иван Иванович. — Молодец, Карпуша!

Сережа азартно завопил:

— Сережа хороший, Сережа умница! Моя умница… кхе-кхе!

И тут я понял, что он подражает Ивану Ивановичу — его резковатому, будто надтреснутому голосу, его короткому покашливанию. Иван Иванович, насыпая им корм в продолговатую деревянную кормушку, усмехнулся:

— Ну да, манны ведь удивительно переимчивый народ. Всё повторяют. Сережа вам любую мелодию насвистит, если услышит ее по радио. Я как-то простудился, неделю проболел, так он потом еще недели две кашлял, чихал и сморкался — очень натурально получалось. Ну вот, такое мое семейство. Еще — рыбы и черепаха Сонька. Вон она, под кресло забилась, голову высовывает. Она-то сыта, есть не хочет. И рыбы тоже.

Я посмотрел на змеиную голову небольшой черепахи, потом — на просторный аквариум, очень здорово организованный: с зеленью, с рельефным дном, с пещерками из половинок глиняного горшка, с камнем, изображающим подводную скалу, и сказал:

— Я не понимаю теперь, чем вас так уж особенно удивил мой Барс.

— Это вы бросьте! Барс — дело совсем другое! — живо ответил Иван Иванович. — Вот давайте сядем и побеседуем. Я — в свое любимое кресло… Сонька, убери голову, а то наступлю! А вы садитесь вот сюда, здесь тоже удобно.

Он подвинул мне рабочее полукресло с мягким сиденьем и с подлокотниками, действительно очень удобное, а сам уютно расположился в большом старомодном мягком кресле. Пушок немедленно вскочил ему на колени. Лютик разлегся на спинке кресла, и его пышная золотистая шерсть ореолом окружила седеющий ежик Ивана Ивановича. Тайга, сдержанно улыбаясь, приткнулась у ног хозяина.

— Это что, их постоянные места? — спросил я, любуясь живописной группой.

— Да, это уж они поделили сферы влияния на кресле. Но Пушка все же придется отучить, куда-нибудь перебазировать. Он все тяжелее становится год от году, а у меня ноги и без того болят и млеют — раны плюс спазмы сосудов… Сиди пока, сиди! — сказал он, видя, что Пушок поднял голову и уставился на него своими великолепными светло-зелеными глазищами. — Нет, вы не думайте, что он слова понял, для него это слишком сложно, а вот настроение мое и физическое состояние они все трое, коты и пес, понимают достаточно хорошо. Пушок еще и почувствовал, что у меня ноги подергиваются… Вот эти, — он повел глазами на черных птиц, мирно сидевших на открытой балконной двери, — эти мной интересуются куда меньше. На и то — было мне на днях плохо с сердцем, так Сережа меня просто извел своими воплями: "

Что ты? Что ты? Тебе плохо? Тебе плохо? Тебе плохо, милый? Ой, не закрывай глаза! Ой, я боюсь!»

Причем все это очень натуральным женским голосом, таким, знаете, тоненьким и пришепетывающим слегка. Это он от своей прежней хозяйки перенял: ее муж тяжело заболел, а она молоденькая, балованная, ну вот и паниковала, видимо. Если он еще к кому перейдет, то и вовсе с толку собьется: Сережа теперь мяукает, мурлыкает, лает, каркает, кашляет…

— Неужели вы его отдадите? — глупо удивился я.

— Я-то не отдам, — серьезно ответил Иван Иванович, — пока жив буду…

Я украдкой глянул на него и тут только заметил, что он человек больной и старый. То есть я и не принимал его за молодого, я же видел, что он седой, что лицо у него в морщинах. Но держался он очень бодро, двигался уверенно, быстро, несмотря на легкую хромоту, и мне в голову не приходило, что у него здоровье не в порядке, что в легких осколки, что ноги перебиты. Такой высокий, широкоплечий, подтянутый мужчина с военной выправкой. А тут я увидел, что у него лицо землистое, под глазами — мешки и дышит он довольно-таки неважно. «А ведь он один-одинешенек; если что случится, так не коты же будут звонить в неотложку», — подумал я.

Иван Иванович, пожалуй, догадался, о чем я думаю.

— Если что… ко мне дочка заходит, — поспешно сказал он. — Ребята постоянно крутятся поблизости. Валерка Соколов в особенности… О зверях моих позаботятся, конечно. Да я и сам пока помирать не собираюсь. Хоть книгу бы закончить… Ну ладно, о книге потом. Вы сначала расскажите, что там у вас случилось. Я по телефону толком не понял.

Выслушав историю Герки, Мурчика и злой бабки, Иван Иванович озабоченно покрутил головой.

— Паскудная история. Подлая. Даже не очень понятно, с какого конца к ней подступиться.

— Кота Соколовы предлагают к себе взять, — сказал я. — Но Герка против.

— Если б дело было только в том, куда устроить кота, это бы еще ничего. Но тут и с пареньком неизвестно как повернется. Ну ладно, пойдем к ним, поговорим, хоть не очень я верю в такие разговоры. Как явятся ребята из школы, позвоните мне, приду поглядеть и на парня, и на кота. Не знаю, сможет ли сегодня Лида зайти, а хорошо бы…

— Удивительно все же, — сказал я, — за всю жизнь я не видал такой массы гениальных зверей и птиц, как за эту неделю. Мой Барс, потом этот Мурчик, а тут еще ваши коты и птицы…

— Ну, мои-то коты и птицы — ничего особенного. Коты чуточку более дрессированные и послушные, чем у большинства, но это в основном за счет моего характера — все же я привык к дисциплине, вот и их приучил, да это и нетрудно. А Карпуша и Сережа — тем более. Вороны и майны очень охотно разговаривают, с ними даже специально заниматься не приходится. Потом я с ними много времени провожу, да и сами они составляют целую компанию, а это развивает интеллект. Пушок появился здесь позже всех, он сначала очень пугался, особенно птицы его ужасали. А когда привык, то начал умнеть очень быстро.

— Но телепатической связи у вас с ними нет? И вы им ничего не внушаете?

— Нет! — поспешно ответил Иван Иванович. — И вот что… Может, вы сочтете, что это с моей стороны непоследовательно или, скажем, эгоистично, а только очень я вас прошу, Игорь: вы с моей публикой не экспериментируйте, ладно? Очень уж я боюсь нарушить равновесие, потом мне с ними не сладить. Телепатический контакт, гипноз и тому подобное — это все же шок, и кто как на него будет реагировать, угадать трудно. Вон ваш Володя говорит, что Барри заболел…