Жизнь моя - Армия(СИ)

— Отстаньте! Василий Федорович вовсе не пьян! Это те нажрались и не соображают… — Посмотрела генерал-лейтенанту в лицо и предложила: — А ну их всех! Не против прогуляться?

Пьяный генерал расцвел, забыв о разбитом лице, фингалах и полковниках:

— С удовольствием! С красивой девушкой и не прогуляться? Грех!

Она остановила его метров через триста, подойдя к мосточку в три бревнышка через ручей. Посмотрела на мужчину:

— У вас все лицо в крови. Давайте я вас умою…

Зачерпнув воду в ладони, принесла и осторожно плеснула в лицо генерала. Платочком стерла воду вместе с кровью и посмотрела в глаза. Он заулыбался, тут же схватив ее в объятия. Соня и не думала сопротивляться, только шепнула:

— Посты вокруг и мы, как на ладони, товарищ генерал-лейтенант…

Елистратов разжал пальцы и проворчал:

— Вот заладила! Генерал, генерал… Назови, хоть разок, по имени. Меня давным-давно никто просто «Васей» не называл. Жена все «ты», «ты», дети — «папа», подчиненные — по имени-отчеству да по званию… Надоело!

Соня тихо шепнула, беря его за руку и переводя через мосток:

— Вась, давай погуляем? Я понимаю, что ты устал, но мне охота пройтись…

Он согласился, легонько пожав ее пальцы. Шли рядом к границе лагеря. Потом вышли за пределы. Часовой не посмел остановить генерала с девушкой, лишь посмотрел вслед. Они шли по лесной дороге рядышком и болтали обо всем. Девчонка рассказала, как попала в армию. Ушли от постов на добрый километр. Незаметно Соня подвела разговор к драке и тихо сказала, чуть потупившись:

— Вась, эти твои полковники с первого дня проходу не дают многим из нас. Знаешь, они что-то постоянно пишут в блокноты. Смотрят на тебя и ухмыляются оба. Улыбки не хорошие! А ты мне давно нравишься. Не из-за того, что генерал, нет! У тебя в глазах что-то детское есть. Изумление что ли? У меня братишка на десять лет младше, так у него такое же выражение часто мелькает…

Елистратов чуть не задохнулся. В мозгах пошло окончательное завихрение. Обхватил девчонку за плечи:

— Сонечка, они завтра оба выкатятся отсюда, обещаю, а блокнотики ихние я изорву в клочья! Давно догадывался, что кто-то копает под меня, да поймать не мог. Теперь все ясно. Это им боком выйдет! Обоих под трибунал!

Она тихо попросила, прижимаясь к нему:

— Не надо. У тебя скандал с женой будет. Они скажут из-за чего подрались, а я третьей лишней не стану…

Елистратов вздохнул и поцеловал ее в макушку:

— У меня дочь старше тебя лет на десять, а я вот с тобой в обнимку иду…

Девчонка прижалась к нему еще крепче. Обняла за пояс и тихонько рассмеялась:

— Ну и что! Разве дело в возрасте? Я его не чувствую и мне хорошо сейчас. — Потерлась о его плечо и тихо спросила: — Я тебе нравлюсь?

Генерал рассмеялся:

— Да! Увидел, как ты танцуешь и чуть с ума не сошел. Я сегодня, как мальчишка, подрался! Лет двадцать в потасовках не участвовал… Сильно они меня разделали?

Соня подняла глаза и мягко провела ладонью по его лицу:

— Фингалы и губа опухла… — Потянулась и нежно коснулась припухшей губы своими: — Я завтра тональным кремом синяки замажу и ничего не будет. Слово даю!

Елистратов настороженно спросил:

— Соня, тебе что-то надо от меня, да? Ты так ластишься!

Она потянула его за руку к лежавшему на земле бревну. Присела и заставила его сесть рядом. Посмотрела в наполовину заплывшие глаза:

— Да не надо мне ничего! Думаешь, раз ты генерал, так на тебя можно внимание обратить только из-за этого? Помнишь, ты в учебку приезжал в Переславль? Я тебя тогда увидела. А сейчас поразило, как ты меня отвоевывать кинулся. Против двоих! Не приходило в голову, что кое-кому нужны не погоны, а ты сам?

Василий Федорович набрал в рот побольше воздуха и выдохнул растерянно:

— Ну… Не знаю даже, что сказать…

Соня попросила:

— Не уходи от меня сегодня! Слово даю, шантажировать не буду. Пробудь эту ночь со мной. Наверное мы в прошлой жизни с тобой рядом шли, а в этой ты поспешил появиться на свет…

Генерал не просто онемел, он задохнулся:

— Ты что, девочка, влюбилась в меня?!

Девчонка обвила его шею и заплакала, уткнувшись в плечо:

— Наверно так… Иначе отчего бы мне было так горько и больно. Ты не бойся, я в части останусь, а ты вернешься к жене и никогда обо мне не услышишь…

Елистратов попытался отстраниться и пробормотал:

— Я же старый…

Соня подняла голову от его груди:

— Это не так. Ты сейчас так же молод, как и я. Считай, что половина моей жизни в тебе. Василёчек ты мой, лазоревый…

Ее губы прижались к его губам и генерал, к собственному удивлению, вдруг почувствовал себя снова молодым и сильным. Руки жарко прижали девичье тело. Он чуял исходившую от нее страсть. На мгновение оторвался от губ:

— Сонечка, я же старый для тебя!

И тут же почувствовал, как ее руки скользнули под его, уже неизвестно как расстегнутую рубашку. По телу пронеслась волна давно забытой дрожи. За упавшим деревом расстилался моховой покров и они оба упали туда. Василий Федорович и сам не мог бы связно объяснить, что с ним творится. Соня целовала его лицо, покрывала поцелуями грудь и плечи, прижималась голой упругой грудью к нему. А его тело ощутимо наливалось силой. Минут через двадцать генерал отстранился и хрипло сказал:

— Сонечка, я лет пять уже не знал, что такое женщина, а ты оказалась еще и девочкой. Зачем? Зачем ты позволила мне сотворить такое с тобой?..

Девчонка приподнялась и потянула к себе его седую голову. Тихо шепнула в ухо:

— Я люблю тебя, вот и вся причина…

Они возвращались далеко за полночь. Обнявшись шли по лесной дороге. Хмель полностью выветрился из головы генерала. Он чувствовал под рукой теплое девичье тело и никак не мог поверить, что всего несколько десятков минут назад оно было его. В груди застыла боль — девчонка отдала ему себя и ничего не требовала взамен. Черноволосая голова прижалась к его плечу. Тонкая рука обвивала за пояс. Василий Федорович не выдержал и тихо спросил:

— Ну хоть что-то ты хочешь от меня?

Она шепнула:

— Приезжай в часть почаще. Я тебя ждать буду. Чтоб только посмотреть на тебя…

Из темноты раздался окрик:

— Стой! Кто идет?

Елистратов ответил:

— Генерал-лейтенант Елистратов с военнослужащей Красковой.

Строгий голос потребовал:

— Пароль!

Соня шепнула в ухо растерявшегося генерала:

— Кукушка…

Он повторил и сразу услышал:

— Проходите, товарищ генерал-лейтенант.

Девушка потянула его к стоявшим в стороне кунгам. Почувствовав сопротивление, прошептала:

— Вась, в нашей машине кровать есть… Ты хочешь уйти к себе? Я не держу…

Разжала руку. Елистратов молча пошел за ней. Дорогу снова преградил часовой. Услышав пароль, скрылся в тени машины. Генерал поднялся по трем ступенькам вверх и дождался, когда Соня заперет дверь за ними. Она включила не яркий свет. У стены тесного и без того помещения, заполненного оборудованием, стояла узкая койка, застеленная синим солдатским одеялом. Девушка обернулась:

— Есть хочешь? У меня тут имеется сыр, хлеб и молоко. Мы по-тихому ночью в деревню бегаем. Ты Савицкому не говори, ладно? Мы все молоко любим, а здесь его нет и нам плохо. Вот и приспособились удирать. Посты слева не так часто расставлены, мы там проскальзываем…

Генерал улыбнулся, слушая девчонку. Стащил пятнистую куртку, оставшись в тельняшке без рукавов. Повесил на крючок у двери:

— Не скажу. Давай молоко и бутерброд…

Присел на кровать, глядя на ловкие девичьи руки, нарезающие хлеб и сыр. Она достала откуда-то из угла трехлитровую банку с молоком, наполовину пустую. Из крошечной тумбочки в углу извлекла стаканы. Наполнила, положила сверху бутерброд и протянула ему. Посмотрела сияющими глазами в лицо:

Держи…

Выдув молоко залпом, присела у его ног, положила на мужские колени руки и улыбнулась, глядя на то, как он ест:

— Я тебя в учебке заметила, еще когда ты первый раз приезжал. Строгий такой ходил, ни на кого не глядел, а я раз двадцать перед тобой мелькала. Все смотрела, как ты смотришь, как говоришь. Движения твои запоминала. Потом ты у нас в классе сидел и я просто задыхалась от радости. Все начали вопросы задавать, а у меня горло перехватило. Потом ревела в душевой… И еще дважды ты приезжал. Я однажды сфотографировала тебя «мыльницей». Ты вздрогнул, а я сбежала. Хочешь покажу тот снимок?