Братья Волф. Трилогия

Мы оборачиваемся и прощаемся. Я:

— Пока, миссис Крэддок.

Руб:

— Ага, до скорого. Спасибо за наводку.

Мы осматриваемся. Наших приятелей копов не видно, значит, надо искать кого-то, кто сделает ставку за нас. Это не трудно. Чей-то голос находит нас.

— Эй, Волфы!

А это Перри Коул, со своими вечными пивом и усмешкой.

— И что здесь делают такие приличные ребята, как вы?

— Да так, хотели пару монет поставить, — отзывается Руб. — Не вкинешь ставочку за нас?

— Не вопрос.

— Третий забег, второй номер.

— Понял.

Он делает ставку, и мы переходим на солнечную сторону стадиона, где Перри сидит с большой компанией. Он представляет нас, сообщая всем, какие мы лихие бойцы (ну, Руб, по крайней мере), а мы глядим. Тут несколько мерзких чуваков и девчонок, но и приятные девчонки тоже есть. Одна из них нашего возраста и милашка. Темные волосы, короткая стрижка. Глаза небесные. Худенькая, улыбается нам, скромно и вежливо.

— Стефани, — Перри называет ее, тарахтя именами.

У нее загорелое и милое лицо. Шея гладкая. На ней бледно-голубая рубашка, браслет, старые джинсы. И кроссовки, как на нас. Я отмечаю ее руки, запястья, ладони, пальцы. Женственные, изящные и хрупкие. Колец нет. Только браслет.

Все остальные болтают, вокруг нас.

«А где ты живешь?» — спрашиваю я мысленно. Никаких слов не раздается.

— А где ты живешь? — спрашивает ее Руб, но его голос и близко не похож на тот, каким бы спросил я. Его — такой, каким говорят, лишь бы сказать. Не чтобы понравиться.

— В Глибе.

— Хороший район.

А я, я ничего не говорю.

Я только смотрю на нее, на ее губы и ровные белые зубы, пока она говорит. Я смотрю, как ветер запускает пальцы ей в волосы. Как он овевает ей шею. Я смотрю даже, как воздух течет ей в рот. В легкие и обратно…

Они с Рубом болтают о самых обычных вещах. Школа. Дом. Друзья. На какие группы сходили в последнее время — Руб ни на какие. Он их сочиняет на ходу.

Я?

Я бы ей ни за что не соврал.

Клянусь.

— Давай!

Это все заорали в тот миг, когда собак выпустили, и они побежали по дорожкам.

— Давай, Пломбир!

Руб орет вместе со всеми.

— Давай, Персик! Беги, малыш!

И пока собаки бегут, я гляжу на Стефани. Персиковый Пломбир меня больше не интересует, даже когда он приходит к финишу на два корпуса впереди всех, и Руб хлопает меня по спине, и Перри хлопает по спине нас обоих.

— Старуха Крэддок молоток, слышь! — орет мне Руб, и я рассеянно улыбаюсь. Стефани тоже улыбается, нам обоим. Мы только что выиграли шестьдесят пять долларов. Наш первый настоящий выигрыш на бегах. Перри забирает его и отдает нам.

Мы решаем остаться в выигрыше и дальше просто смотрим и тусуемся там до вечера, пока тени не делаются длинными и стройными. После завершающего забега толпа рассасывается, и Перри приглашает нас к себе на, как он это назвал, «еду, напитки и все, что вам может понадобиться».

— Нет, спасибо. — Это Руб. — Нам надо домой.

В этот момент Стеф говорит с какой-то девицей постарше, я предполагаю — с сестрой. Они болтают, потом расходятся, и Стеф остается одна.

Выходя из ворот, я вижу ее и спрашиваю Руба:

— Может, нам ее проводить или как-то? Ну, знаешь, чтобы по дороге не пристали какие-нибудь. Тут хватает разных чудил.

— Нам надо вернуться до темна.

— Да, но…

— Ну иди, если хочешь, — Руб ободряет меня. — Я скажу маме, что ты придешь позже, зашел к приятелю.

Я останавливаюсь.

— Давай, — говорит Руб, — решай.

Мешкаю, делаю шаг в одну сторону, в другую… Решаюсь.

Берегу через дорогу, а обернувшись — где там Руб, — вижу, что его уже нет. Нигде его нету. Стеф шагает впереди. Я догоняю.

— Эй. — Слов. «Еще слов, — командую я себе. — Надо говорить больше слов». — Эй, Стеф, можно тебя проводить? — «Чтобы убедиться, что ты без приключений добралась домой», — думаю я, но не говорю этого. Я такого не сказал бы. Я лишь надеюсь, она понимает, что я имею в виду.

— Ладно, — отвечает она, — но тебе ведь не по дороге?

— Ну, не очень.

На улице темнеет, и слов больше нет. Ну просто не идет в голову ничего, что сказать, о чем поговорить. Единственный звук — это мой пульс, катящийся сквозь мое тело, пока мы идем дальше и дальше. Мы идем не спеша. Я смотрю на нее. Она несколько раз тоже смотрит на меня.

Пропасть мне, она прекрасна. Я это вижу в свете фонарей — в каждом глазу по небосводу, темные короткие волны волос и смуглая кожа.

На улице свежо.

«Бог мой, она же, наверное, мерзнет». Я скидываю ветровку и предлагаю ей. Все так же без слов. Только мое лицо, умоляющее ее принять. Она берет ветровку и говорит:

— Спасибо.

У калитки она спрашивает:

— Не хочешь зайти? Напою чем-нибудь.

— А, не, — объясняю я. Спокойно. Слишком спокойно! — Мне надо домой. Но, я бы, конечно, с радостью.

Она улыбается.

Улыбается и скидывает ветровку. Отдает мне, и мне жаль, что я не касаюсь ее пальцев. Жаль, что не могу поцеловать ей руку. Жаль, что не могу коснуться ее губ.

— Спасибо, — говорит она еще раз, поворачивается и идет к дому, а я стою столбом и смотрю вслед. Запоминаю ее всю. Волосы, шею, плечи. Спину. Джинсы и ее ноги, шагающие. Опять руки, браслет, пальцы. И последнюю улыбку — когда она оборачивается:

— Эй, Кэмерон.

— Да?

— Мы, может, увидимся завтра. Я думаю сходить поглядеть на бокс, хотя я вообще-то ненавижу драки. — Она секунду молчит. — И собачий тотализатор терпеть не могу. Хожу только из-за собак, они чудесные.

Я стою столбом.

Застыв.

И думаю: «А может ли Волф быть чудесным?!»

Однако говорю я так:

— Здорово.

У нас происходит контакт. Ее глаза затягивают в себя мои.

— В общем, да, — говорит Стеф, — постараюсь прийти.

— Хорошо. — И потом: — Слушай, просто интересно, — начинает она. Что-то обдумывает. — Руб правда так хорошо дерется, как про него говорят?

Я киваю.

Всё честно.

— Да, — отвечаю, — правда.

— А ты?

— Я? Не особенно, вообще-то…

Еще одна улыбка, и она говорит:

— Значит, завтра, наверное, увидимся.

— Отлично, — подтверждаю я. — Надеюсь.

Она поворачивается в последний раз и исчезает в доме.

Оставшись в одиночестве, я стою еще несколько секунд и направляюсь восвояси. И перехожу на бег — от адреналиновой браги, которая шипит в горле.

Может Волф быть чудесным?

Может Волф быть чудесным?

Я спрашиваю на бегу, создав в голове ее образ. «Думаю, Руб может, — отвечаю я, — когда он на ринге. Он красив, но свиреп, но буен, но чуден и красив опять и опять».

Домой я прихожу как раз к ужину.

Она со мной за столом. Стефани. Стеф. Глаза небесные. Сахарные запястья и пальцы, и волны темных волос, и ее любовь к чудесным псам на бегах.

Она, может быть, придет завтра на матч.

Она, может быть, придет.

Может быть, придет.

Она может.

Она.

Да я тронулся, не?

Кэмерон Волф.

Кэмерон Волф и еще одна девчушка, выказавшая слабенький, хиленький интерес. И он в нее уже влюблен. Он готов на все ради нее — клянется не обижать и выполнять все, чего она только пожелает. Он готов отдать всего себя.

Он всего лишь пацан, и, конечно, боль, а не счастье — вот что его ждет.

Или будет иначе?

Может ли?

Будет ли?

Не знаю.

Предвкушаю и надеюсь. Думаю об этом весь вечер. И даже в кровати она под одеялом рядом со мной.

У той стены Руб опять считает свои финансы.

Держа банкноты в вытянутых руках, он глядит на них, будто бы убеждая себя в чем-то.

Теперь и я смотрю, и мне интересно, что такого он там видит.

— Видишь деньги, — говорит Руб. — Это не триста пятьдесят долларов. — Он впивается в них глазами. — Это семь побед.

— Эй, Руб?

Тишина.

— Эй, Руб? Руб?

Сегодня ночью есть только я и она, у меня под одеялом.