Окольные пути

ступают, – заявила Диана, – и я нахожу ваше поведение недостойным светского человека и даже просто человека.

– А я впервые убираю урожай, – попытался было защищаться бедняга Лоик.

Диана чувствовала себя уязвленной, она выпучила глаза, но вся ее едкость и обида растаяли, когда она увидела, как шатающийся от усталости Лоик снова направился к своему комбайну, к которому он явно охладел; сейчас его больше привлекала кровать, на которой он задержал полный сожаления взгляд.

Прошло три часа после ухода Брюно.

Глава 5

Как и многим из окружавших его людей, Брюно Делору нужны были зрители, чтобы он мог быть самим собой. До этого он всегда и всюду находил публику.

Эти свидетели казались ему одновременно частью естественных декораций и были абсолютно необходимы ему. Он не мог иначе, а потому невольно представлял себе, что, спрятавшись за чахлыми кустами этой плоской равнины, за ним с восхищением следят какие-нибудь крестьяне. Поэтому сначала он шел бодрым шагом: красивый спортивный мужчина на лоне природы, с откинутой назад головой, в расстегнутой рубашке. К сожалению, вскоре ему пришлось опустить голову, перед ним была неровная тропинка, идти по которой мешали колдобины, камни, пучки травы, ему пришлось прыгать через них, как на скалах Фонтенбло. Он чувствовал камни под своими итальянскими мокасинами, которые были хороши для тротуаров Довиля и лестниц Лоншана, но оказались слишком мягкими и плохо защищали его ноги на этих проселочных дорогах.

Тем не менее, не ощущая особой боли, он шел около часа, преодолев, наверное, километра три по прямой и столько же, когда отклонялся в сторону, потому что он трижды проверял, не скрывается ли за островками деревьев ферма, телефон или машина. Напрасно. Через час он увидел вдали указательные столбы, прибавил шагу, но пришел всего лишь к двум табличкам.

На одной было написано: «Ле Ма Виньяль», на другой – «Ля Транше». В конце концов Брюно выбрал «Ля Транше», но, пройдя двести метров, возвратился к «Ле Ма Виньяль», чему предшествовали различные, слишком скучные, чтобы упоминать их здесь, рассуждения.

В одиннадцать часов утра он снял свои мокасины. Но идти в носках было еще труднее. Он снова обулся. В какую же пустыню он попал?.. Он старался вспомнить какие-нибудь сведения из школьного курса географии, но на память приходили лишь отрывки из забытого стихотворения.

"Полдень, король лета, распростертый на равнине...

Падает серебряным покрывалом с высот голубого неба...

Безмолвие кругом..."

Как же все-таки там было: «распростертый на равнине» или «вытянувшийся»? Он не мог вспомнить, и это раздражало его. Ускользавшее определение превращало чтение стиха в такое наваждение, какого он никогда не испытывал даже в школе. Было жарко, ужасно жарко. Он потел, но даже не вытирал лба. Лишь однажды ему немного полегчало, когда в полдень он вспомнил прилагательное: «разлитый»...

«Полдень, король лета, разлитый по равнине...»

Именно так! Он был уверен! «Разлитый»! Но теперь он был уверен и в том,