Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства(СИ)

Отложив в сторону самопал, друзья стали заряжать другой, уже не раз испытанный. Я же взял самопал и, осваивая ремесло оружейника, обломал спичку, вставил ее в ложе и, прижав к запальному отверстию, чиркнул спичечным коробком, как это делали мои старшие товарищи. Не успел я отвести руку, как самопал выстрелил. Сева, стоящий в двух метрах от меня, схватился за лицо. Остальные мгновенно повернулись ко мне. На их лицах была растерянность и удивление.

- Вот легкая рука! - вырвалось у Андрея Суфрая.

На Севу еще не обращали внимания. Все были рады, что отпала необходимость в полной разборке самопала.

В это время застонал Сева. Все повернулись к нему. Все лицо Севы было разукрашено мелкими круглыми красно-фиолетовыми кровоподтеками от гороха, которым был снаряжен самопал. Несмотря на обилие гороха, глаза Севы остались целы. Правда, две горошины ударили в двух-трех сантиметрах от глаза. Растерянность сменилась истерическим смехом. Убедившись, что глаза целы, все хохотали, показывая пальцем на Севино лицо. Мне же было не до смеха. Я ждал возмездия. Но Сева пообещал расквитаться в другой раз.

Все время, пока кровоподтеки меняли цвет с фиолетового на зеленый, а потом на желтый цвет до полного исчезновения, Сева обещал мне разукрасить из самопала другое место. Но я уже был спокоен. В самопальном деле Сева был только зрителем.

Зато я потерял, как говорят, покой и сон. Убедившись в легкости своей руки, я упорно искал дефицитную в то время трубку для собственного самопала. Мне повезло. Готовую уже трубку подарил мне Тавик, найдя для себя другую. Лишь собрав оружие, я понял истоки Тавиковой щедрости.

Запальное отверстие было настолько широким, что при выстреле из него вылетала струя огня, сбивая спичку и обжигая мне большой палец правой руки. Кроме того, сплющенная часть трубки была с трещиной, что создавало опасность разрыва самопала.

Я укоротил трубку, сплющив ее только после нагрева. Запальное отверстие сделал соответствующего диаметра с помощью трехгранного напильника и швейной иглы. Конструирование новых самопалов и их совершенствование превратилось в навязчивую идею. Я делал самопалы, испытывал их и терял к ним интерес.

Готовый самопал я менял на не обработанную еще трубку, уже полностью представляя себе мое следующее детище. Случавшиеся неудачи и поиск новых решений конструкции запальных устройств и крепления подвигали меня на "теоретические" изыскания и совершенствовали мои практические навыки.

К одиннадцати годам я стал общепризнанным авторитетом и экспертом самопалостроения даже среди подростков много старше меня. Уже заранее я мог предположить угрозу разрыва трубки, оптимальный вариант крепления ее на рукоятке. И все это в условиях почти полной конспирации, так как реакция моего отца, закончившего войну в Берлине, была вполне предсказуемой.

Постоянное совершенствование самопалов заставило меня нарушить сезонность увлечения этим небезопасным занятием. Я делал и испытывал самопалы круглый год. Испытания, особенно зимой, были чреваты многими трудностями. Испытания я проводил в основном по воскресеньям. Отец работал в кормодобывающей бригаде на ферме и по воскресеньям, до обеда. Мама, приготовив с утра обед, часто уходила к сестрам - тетке Раине или Любе.

Двор для испытания не подходил, так как звук выстрела разносило далеко. Испытательский азарт был настолько велик, что я часто совершал непростительные ошибки. Однажды я провел испытание в каморе. Лишь только когда раздался оглушительный выстрел, я вдруг вспомнил, что камора заполнена занесенными на зиму ульями с пчелами.

Отец неоднократно предупреждал, чтобы зимой я не шумел в каморе. В противном случае пчелы прекращают спячку и начинают усиленно поедать запасы меда. В результате пчелы гибнут от голода весной, либо начинают поносить. Да я и сам читал об этом в книге "Пчеловодство". На этот раз обошлось.

На чердаке сарайчика у тетки Марии я нашел трубчатую вилку с багажником от немецкого велосипеда. Разглядывая находку, я с удовлетворением обнаружил, что трубку не надо плющить. Да и крепление было практически готовым, надо было только правильно прожечь рукоятку.

Это было уже новое решение. Поскольку я не был уверен в прочности сварки, я залил тыльную часть трубки свинцом от непригодного мотоциклетного аккумулятора, выброшенного соседом за сарай. Лишь потом, замерив глубину ствола, сделал запальное отверстие. Прикрепив ствол на рукоятку, для прочности красиво обмотал в один слой шнурком из сыромятой кожи, выпрошенным у соседа, работавшего конюхом.

Закончил работу в воскресенье с утра. Зарядил. Положив перед собой, разглядывал свое военно-техническое детище. Оно было самым красивым и внушительным. А в животе все усиливалась нудьга от предстоящего испытания. Перебрал и отмел все возможные варианты. Взгляд упал на плиту, над которой уходил на чердак дымоход.

- Выстрелю в дымоход. Звука на улице не будет, да и дым унесет через трубу, - подумал я.

Сказано - сделано. Чиркнув коробком по спичке, быстро направил самопал вертикально в трубу. Грохнул выстрел, за которым из дымохода посыпалась масса сажи. На беду, мама почему-то оставила в конфорке чугунок с борщем полуоткрытым. Основная масса сажи посыпалась в широкий чугунок.

Веником смел сажу в плиту. Казанок снял и вылил борщ в большую эмалированную миску. Ложкой и пальцами выбрал крупные и средние кусочки сажи. Черпаком снова перелил борщ в казанок, оставив черную мелочь с остатками капусты.

Но тут оказалось то, чего я не мог предвидеть. Борща стало меньше. Почти вес жир, плавающий наверху, был впитан сажей и выброшен за сарай. Долил воды из чайника. Добавил две ложки топленого свиного жира. Но аппетитный румянец жира куда-то исчез. Сойдет! Часть жира плавала комом поверх борща. Пришлось снова топить плиту. Осмотрелся. Вроде все, как было. Крышку на казанке установил точно, как оставила мама. Спрятав самопал, побежал на улицу играть.

Вскоре пришла мама, а вслед за ней и отец. Сели обедать. Мама налила всем по тарелкам. Взяв кусок хлеба, я ел так, что, как говорят, за ушами трещало. Несмотря на неприятный привкус, да и запах был другим. Отец взял ложку, другую. Отставил ложку:

Что за борщ сегодня у тебя? - недовольно спросил он маму.

Я молча продолжал с аппетитом уплетать борщ. Отец взял ложку и стал перемешивать борщ. Обнаружил черные крупинки, спросил:

- Ты что, оставила борщ открытым?

Все пришли к выводу, что сажу, возможно, потревожила галка, усевшаяся на дымоход греться. Только мама потом долго осматривала плиту, периодически оглядываясь на меня.

Не обходилось без неприятностей. Будучи у двоюродной сестры Лены, работавшей медсестрой, наткнулся на банку с порохом "Сокол", принадлежавший ее мужу Дюне "Сазонту", фельдшеру медпункта. Недолго думая, отсыпал немного в карман. Зарядив уже испытанный самопал из латунной трубки, к концу дня зашел в дощатый школьный туалет и выстрелил. Боли я не почувствовал, только отдача была сильнее. Кисть залило кровью. Выбросив разорванный самопал в очко туалета, я зажал пальцами левой руки кровоточащую рану между большим и указательным пальцем.

Пока не стемнело, бродил по лесополосе, прикладывая к ране, начинающие желтеть, листья. Придя домой, долго мыл руки с мылом. Мама в это время доила корову. Ужиная, держал руку раной к себе. Крови уже не было. Утром мама заметила неладное:

- Это еще откуда?

- Споткнулся и ранил об железный прут возле стройки.

- Сходи обязательно в медпункт. Пусть Лена перевяжет. Как бы заражения не было, - сказала мама.

Медпункта я как раз и боялся. Особенно, если рану увидит Дюня. Но заражения тоже не хотелось. После школы я заточил спичку и острием копался в ране, выковыривая частички не сгоревшего пороха. Вечером, когда открылся медпункт, я пошел туда. Лучше бы я туда не ходил. Едва взглянув на рану, Дюня , хихикнув, сказал: