Непричесанные разговоры

– Обычное дело? – подсказала Эллен.

– Не надо мне твоих утешений. От тебя сроду ничего разумного не услышишь. Так или иначе, чувствуешь себя старухой.

– Ты бы и без детей до таких лет дожила.

– Но казалась бы моложе, – возразила Кора. И добавила: – Так в шесть?

– Жду не дождусь, – процедила Эллен. – К тебе обязательно подскочит кто-нибудь из родителей, ляпнет глупость, ты расстроишься… я не выдержу, Кора!

– Учитывая твою пышечку-изменщицу, за день тебе разобьют сердце дважды.

Эллен хмуро кивнула.

– Всего дважды, – уточнила Кора. – Значит, день удался.

Эллен снова хмуро кивнула. В шесть Кора постучала к подруге в дверь. Эллен, ясное дело, еще не одевалась.

Она провела Кору на кухню и принялась доедать свой ужин, кукурузные хлопья.

– Полюбуйся на себя! – воскликнула Кора. – Взгляни, как ты одета, что ты ешь и который час!

– Всего полшестого. То есть было полшестого, когда я смотрела на часы.

– Когда?

– Не помню. Кажется, полчаса назад. Перед тем как я полезла в ванну.

– По-твоему, стрелка стоит на месте?

– Нет, – признала Эллен. – Разумеется, нет. Просто я удивляюсь, как быстро она движется. Неумолимо.

– Вечно ты в облаках витаешь.

– Ну и что тут такого?

– Для тебя – ничего. А других доводит до белого каления. Одевайся, да поскорее.

Эллен натянула черные джинсы и черную шелковую блузу. Сняла с крючка за дверью черную куртку и поспешила вслед за Корой вниз по лестнице.

– С выбором одежды ты не утруждаешься, – заметила Кора.

– Ненавижу выбирать. Ты же знаешь. Каждый раз так долго мучаюсь, что не остается времени помечтать.

От езды в «пердулете» всегда захватывало дух. Ветер завывал в дверных щелях и в окнах, которые никогда полностью не закрывались. Автомобиль ревел и трясся. На третьей и четвертой скорости казалось, что машина летит во весь дух, и при взгляде на спидометр Кора и пассажиры всякий раз удивлялись, что скорость всего-то тридцать пять миль в час.

Кора приехала к Эллен по Лейт-уок. Теперь им предстояло вернуться.

– Чертов красный свет! – ругалась Кора, борясь с рычагом передач, который на первой скорости вечно заедал. – Сейчас эта скотина даст задний ход, а на хвосте чертов «ягуар».

Сбоку подъехал «фольксваген». Газанул. Загорелся желтый. «Пердулет» взревел. Зеленый. Обе машины сорвались с места. Кора ликовала, обогнав на светофоре «фольксваген».

– Вот тебе, урод, член лохматый в дешевом пиджачишке! – орала она вслед машине-сопернице, которая с легкостью уйдя вперед, уже неслась к следующему светофору.

– Кора! – ужаснулась Эллен. – Ты и в жизни командирша, и за рулем хулиганка!

– Ерунда. Просто сужу предвзято, как, впрочем, и все мы. Я, собственно, против мужчин ничего не имею, но всяческих «измов» набралась, спасибо телевидению. За рулем меня обуревают антипиджачизм и античленизм ко всем водителям-мужикам. На дороге прочь всякую политкорректность, детка!

Со светофорами не повезло: в зеленую волну они не попали, поминутно приходилось останавливаться. Поэтому у каждого светофора они делали бросок. Подъезжаешь к машине поприличней (то есть к любой), встречаешься глазами с водителем и, ругнувшись, обгоняешь. Скрежет шин – и вперед, к следующему перекрестку. Не бешеная гонка, а обычная вечерняя поездка по улицам Лейта.

Кора любила Лейт. Эдинбург – это блеск и мишура, модные стрижки и прикиды. А Лейт – это люди. Толпы, высыпающие из пивных. Вечерний воздух, пропитанный винными парами. Пьянеешь от одного взгляда на прохожих. Самое подходящее место, чтобы пересидеть всеобщее безденежье. И пусть в Лейте полно кафе и баров с золочеными вывесками, здесь по-прежнему ощутимо, что времена сейчас не лучшие.

Обычно Эллен, сидя в машине с Корой, без конца хваталась за голову и кричала: «Стой! Тормози! Съезжай с дороги! Выпусти меня! Веди себя прилично!» Но на этот раз она сидела окаменев от страха и курила сигарету за сигаретой.

– Не знаю, зачем тебе это надо, – обронила Эллен, когда машина подъехала к школе и, с ревом дав задний ход, остановилась.

На ограде красовался плакат: «Сегодня! Пьеса-сказка! Спектакль "Джек и говорящие бобы", незабываемое зрелище, в главной роли Боб Скотт, музыка Боба Дилана и Боба Марли, играет ансамбль «До-ре-ми-ФАСОЛЬ». Сценарий мисс О'Брайен и учеников третьего класса».

– Славно ты поработала, – оценила Эллен.

Школьный двор кишел детьми в костюмах, из красных и зеленых картонных стручков торчали головы и ноги.

– Это бобы, – объяснила Кора. – У каждого должна быть хоть какая-нибудь роль. Подбор актеров – искусство, требующее дипломатии. Некоторые ребята очень стеснительные. Пусть побудут бобами, это им только на пользу. Если ты в семь лет можешь хорошо сыграть боб – значит, тебе уготовано блестящее будущее.

– Думаешь? – засмеялась Эллен.

– Не совсем. Но такие уж мы, учителя: где только можем приплетаем психологическую чушь.

Все вокруг дышало радостным ожиданием. По коридорам, сияя от счастья, носились «бобы». Прыгали, махали руками и распевали: «Я Боб, Зеленый Боб. А это мой дружок!»

– Ребята на седьмом небе от счастья, – заметила Эллен. – Не заснуть им сегодня.

– Я работала ночи напролет. Знаешь, сколько парацетамола и водки ушло на эту постановку?

– Знаю, – отозвалась Эллен. – Кому и знать, как не мне? Сама тебя поила.

– И не зря. Ты не представляешь, сколько детей долгие годы помнят эти спектакли.

– Они не спектакли помнят, а тебя, – возразила Эллен. – Кто же играет Джека?

– Мелани Джонстон.

– Та, у которой мамаша?..

– Она самая, – подтвердила Кора. Однажды Кора дала классу задание: нарисовать маму за работой.

– Обычно мы рисуем папу за работой. Но мамы – тоже люди занятые. Вспомните вашу маму – чем она занимается весь день?

На рисунках были мамы на работе – за компьютерами и кассами магазинов. Мамы с продуктовыми сумками, мамы-студентки, засыпающие над книгами, мамы строгие и веселые, мамы с головной болью, мамы с утюгами, мамы, встречающие детей из школы, – и мама Мелани Джонстон. Она развалилась на диване в розовом халате и пушистых тапочках, перед огромным телевизором, с коробкой конфет и бокалом вина.

– Мелани Джонстон! – воскликнула Кора. – Что за выдумки? Не может твоя мама весь день так сидеть!

– Может, – кивнула Мелани Джонстон.

– Точно, мисс, может, – загудел класс, видевший эту праздность воочию.

– Это, конечно, не мое дело, но вид у нее фантастический, – рассказывала потом Кора Эллен. – Эмансипация, похоже, обошла ее стороной. И ей хоть бы что.

– Может быть, она достигла того, к чему мы все стремимся. И познала то, что нам неведомо. Внутреннюю свободу и все такое прочее, – предположила Эллен. Мать Мелани Джонстон они обсудили во всех подробностях.

Переступив с Корой порог школы, Эллен попросила:

– Покажешь мне ее сегодня? Я должна увидеть эту женщину.

Кора провела подругу в спортзал и усадила в первом ряду.

– Ой, мисс! – подражая Кориным ученикам, воскликнула Эллен. – Я хочу сидеть сзади.

– Впереди! – приказала Кора, удержав Эллен на стуле. – За тобой нужен глаз да глаз. Только попробуй улизнуть в бар. А вот программка. Пятьдесят пенсов.

– Это надолго?

– На час с небольшим, а потом – чай с бутербродами и пирожными.

Эллен обмякла. Целую вечность придется проторчать в школьном спортзале, пока от жесткого стула ягодицы не окаменеют.

– Бедный мой зад! – заныла Эллен. – Отчего школьные стулья всегда такие неудобные? Вот почему я плохо училась – думала не о занятиях, а о своей заднице. Будь стулья в школах помягче, миром правили бы совсем другие люди. Может быть, потому у нас в обществе такая неразбериха, что в школе блистали ученики с каменными задницами? Может быть…

Кора наклонилась к подруге и, призывая к молчанию, похлопала по руке:

– Мне пора. Оставайся со своими теориями, а я пошла командовать.

Кора исчезла за занавесом, откуда сразу раздался ее повелительный голос. То и дело она высовывала голову, проверяя, не ушла ли Эллен и сколько народу в зале. Ведь должны же зрители собраться! И собрались. Как же иначе? Мамы и папы, бабушки и дедушки, братья и сестры, друзья и соседи пришли поддержать своих звездочек.