Совьетика

Однажды мы с мамой шли по улице, когда перед нами вдруг резко затормозила машина. Не просто затормозила, а дала задний ход и проехала так обратно до нас – целый квартал! Не успели мы удивиться, как из нее вылез Георгий и сказал с широкой как солнце улыбкой:

– Вы Ильичевы, да? Давайте я вас до дома подвезу!

Он назвал нас по маминой девичьей фамилии, потому что так называл всю нашу семью Гриша. Мы только потом это сообразили.

У меня от такого предложения даже дыхание перехватило.Я умоляюще посмотрела на маму, и она согласилась:

– Ну, давайте…

Всю дорогу я смущенно косилась на него. А он разговаривал с мамой. По-моему, моя мама ему нравилась (не знаю ни одного мужчины, которому бы она не нравилась, но у нас с нею никогда не было на этот счет чувства соперничества – я охотно уступала ей пальму первенства, так как ненавидела внимание противоположного пола к своей персоне. Оно казалось мне чем-то неприличным.). На прощание он подал нам обеим руку, и я потом не мыла свою, наверно, целую неделю….

Именно с тех пор у меня начался такой интерес к нашим корейцам. Еще до моих друзей по переписке Лешки Кима и Элизы Чен. Наоборот, я искала друзей по переписке-корейцев, потому что хотела узнать о них как можно больше. Они казались мне самым таинственным народом среди всех наших советских. О них редко что-то где-то можно было прочитать. Как будто они есть, а как будто их и нет. От них веяло другим, незнакомым, таинственным миром. Когда начинался арбузный сезон в августе, я отыскивала их среди продавцов на нашем базаре. Я отказывалась покупать арбузы у кого-либо еще.

– Мам, давай лучше купим у корейцев!

Потому что это была возможность хоть немного с ними поговорить. Говорили они по-русски интересно – почти как товарищ Сон. Хотя и совсем не знали корейского. Один раз продававший арбузы кореец увидел, как мама их выстукивает, застенчиво улыбнулся и сказал:

– А они все одинаковые, между прочим!

Когда я закончила седьмой класс, у нас в области проходил первый летний чемпионат по каратэ, на котором и Гриша, и Георгий были судьями.

Гриша провел нас с Олесей прямо на ту территорию манежа, где находились спортсмены, и мы наблюдали это зрелище с близкого расстояния. Корейцы, естественно, выиграли на этих соревнованиях все, что только было можно. Они на голову превосходили всех остальных участников. Это были два великолепных дня! Мы парили в воздухе от счастья.

Больше всего мне запомнились почему-то гортанные крики наших корейцев во время поединков – от низкого «хо!» до тоненького вопля, исходящего, казалось, откуда-то чуть ли не из глубины их желудка. И издаваемое ими тихое, но угрожающее змеиное шипение. Когда они приземлялись на пол после прыжков, пол под нами в зале дрожал словно от землетрясения. Они были великолепны. Ни у одного из наших русских ребят так бы не получилось, сколько бы они ни тренировались. У них не было той природной грациозности. (Гриша не в счет, он у нас азиат по папе.) Вообще, глядя на Георгия, а потом на них, я не могла восприминать их всерьез. «Дилетанты!» – думала я, – «Рожденный ползать летать не можетъ».

А потом случилось страшное. Ну, собственно говоря, ничего страшного не случилось, но тогда для нас с Олесей это казалось концом света: Гриша не сдал в институте госэкзамен по английскому, его отчислили за неуспеваемость и тут же, конечно, забрали в армию на 2 года. Больше всего тетя Женя боялась, что его пошлют в Афганистан, но пронесло. Можно сказать, ему даже повезло: он попал в стройбат в Московской области, не очень далеко от дома. И впервые в жизни с удовольствием писал мне письма. (Правда, сама я писала ему намного чаще – чуть ли не каждый день! Но для солдата в армии это ведь очень важно, да? )

Но для нас с Олесей это все равно была трагедия вселенского масштаба: ведь теперь мы были на 2 года отрезаны от того мира, в котором жил Георгий и его товарищи. Я переживала так сильно, что мой дедушка на полном серьезе спрашивал бабушку, уж не влюбилась ли я в своего дальнего родственничка. Фи, какие глупости! Я-то хорошо знала, как он относится к женщинам. Нет, для меня он просто оставался любимым братишкой. Но вот Георгий…

Хуже того, как раз в то время начались гонения на каратэ. Секцию закрыли, каратэ разрешили заниматься только милиционерам и десантникам. А в тех клубах вакансии были уже заняты, другим тренером, русским, о котором Гриша отзывался так: «Тупой такой утюг…» Мы его почти возненавидели и считали все произошедшее его злыми кознями. Ведь ученики Георгия всегда с треском побеждали – тьфу, я уже стала на родном языке выражаться, как товарищ Сон!- в общем, с большим преимуществом побежали учеников Тупого Утюга…

Георгий попробовал тренировать нелегально – и чуть не схлопотал себе судебный срок. Но обошлось. Потом секции открыли опять, и когда мне в школе предстояли первые в жизни экзамены, и я ужасно трусила, моя мама повела меня для вдохновения к Георгию на тренировку- посмотреть. Тренировал он теперь в их заводском клубе.

Был конец мая. Помню как сейчас, это был день рождения Жоао Карлоса де Оливейры (тогда я помнила такие вещи наизусть и даже отмечала их!) В зале, который находился на уровне тротуара, были открыты все окна, и на них висели любопытные мальчишки. Георгий был польщен нашим (думаю, что маминым!) вниманием. Два часа просидели мы там у него на одном дыхании, а потом он еще и позировал перед нашим фотоаппаратом… Дома я повесила себе потом это фото на стенку. И экзамены после этого сдала с блеском!

Спасибо Георгию!

Как мы только его не называли между собой! Например, Георгий-победоносец. Или вспоминали глупую песенку: «Ну-ка, Жора, подержи мой макинтош!» В его честь Ика Верон сняла приключенческий фильм «Таинственный кореец», в котором инспектор полиции Дертье Мирано расследует исчезновение ее коллеги Балтазара Эмильо (под этим подразумевалась Гришина мобилизация!), в котором Тупой Утюг ложно пытается обвинить своего конкурента, Таинственного Корейца. В конце злодей Утюг, естественно, наказан, Балтазар оказывается жив и здоров, и правда торжествует…Смешно сейчас все это вспоминать, но смех этот добрый.

Георгий же, конечно, ни о чем этом не подозревал. В следующий раз я увидела его уже когда Гриша вернулся из армии, и мы праздновали его возвращение. Мы сидели за столом у тети Жени – у нее бывали замечательные застолья, душевные, и со вкусной едой!- и когда вошел Георгий, мы с Олесей чуть не поругались из-за того, кто сядет за стол с ним рядом. Кончилось, правда, миром: мы окружили его с двух сторон!

Георгий уже отпил из своего бокала, когда тетя Женя заметила, что на столе одного бокала не хватает, и принесла из кухни новый. Так получилось, что при этом бокал Георгия оказался отодвинутым ко мне, и я схватила его поскорее, пока никто не видел, и начала из него пить.

– Ой, Женя, неудобно получается, – сказал мне Георгий своим неповторимым обворожительным выговором на русском языке, – Неудобно получается, я же уже пригубил…

Я заверила его, что мне это совсем не мешает. А сама потихоньку крутила бокал этот у себя во рту, чтобы уж наверняка прикоснуться к тому месту, которого касались его губы… Очень надеюсь, что он не заметил этого. Но Олеся была чернее тучи.

Правда,потом она успокоилась. Когда тетя Женя сказала о том, какие мы с ней уже стали большие, а Георгий, подмигнув, сказал нам обеим:

– Да, девушки очень красивые! Особенно весной.

Нас еще никто никогда до этого не называл девушками, и мы обе залились румянцем….

… Да, видимо, действительно, все что мы любим, идет родом из нашего детства. Вот что я думала, когда товарищ Сон подошел ко мне вместе с директором совхоза….

***

В Кэсон мы приехали, когда уже сгущались сумерки. За традиционными воротами с высоким порогом вдоль ручья протянулся ряд таких же традиционных домиков, построенных специально для туристов. У каждого из них тяжелая дверь с порогом, на котором запросто можно споткнуться в темноте, которая ведет во внутренний дворик, окруженныи с 4 сторон гостиничными номерами – корейскими комнатами на высоких деревянных настилах, где обувь полагается снять и оставить на улице. Внутри номера, окна которого традиционно затянуты бумагой – циновка на полу, сундук, в который прячут одеяла; валик под голову вместо подушки и корейское одеяло – мягкое и пушистое. Есть здесь и телевизор, но со светом были все те же проблемы, что в Саривоне, и я решила его не включать.