Насельники с Вороньей реки (сборник)

Установилась самая комфортная температура для длинных пеших походов – где-то от нуля до минус десяти. Мелкие лужи и болота уже подмёрзли, да так, что выдерживали вес среднего человека. То, что я называю здесь тундрой, на самом деле таковой не является. Это была неровная, холмистая поверхность, вся усыпанная мириадами невысоких осоковых кочек, похожих на головы закопанных по шею в мерзлоту викингов. Сходство усиливалось ещё и тем, что сама кочка торчит из поверхности на более тонком основании – вроде шеи или ножки, что усиливает впечатление от хождения по этому явлению природы: травянистые головы то и дело выворачиваются из-под ноги, и сапоги погружаются в бурую торфянистую жижу… Поверх этого кочкарника здесь растёт кедровый стланик – нечто вроде стелющейся над землёй сосны. Некоторые кусты его могут быть высотой около двух-трёх метров. Стланик этот растёт по тундре не очень равномерно, иногда образуя почти непроходимые сплошные заросли (знавал я геодезиста, который по таким кустам шёл со скоростью пятьсот метров в час), где-то чередуясь с огромными, совершенно пустыми открытыми участками, а кое-где образуя отдельные куртины – тёмно-зелёные плоские блямбы, усеивающие жёлто-красно-коричневое пространство.

Вот я и лавировал между этими блямбами, иногда останавливаясь и внимательно оглядывая окрестности в бинокль. Тусклый октябрьский день был в самом разгаре, сохатые, даже если и находились сегодня в тундре, уже легли между кустов. На одном из увалов я разглядел небольшого медведя, собирающего мороженую голубику. Медведь был мелкий, ногастый и шустрый, но я понадеялся, что он ещё вырастет, наберёт, как принято говорить у охотников за трофеями, «размер» и в конце концов принесёт мне как минимум тысячу евро прибыли. Я опустил бинокль и осмотрелся снова: теперь меня интересовали уже ближайшие окрестности. А конкретнее – то, что находилось прямо у меня под ногами.

Я уже довольно давно заметил, что двигаюсь по какой-то утоптанной тропе.

Само по себе наличие троп в этих местах никогда никаких вопросов не вызывало. В северных условиях, когда нарушенная растительность и почвенный слой восстанавливаются десятилетиями, тропы возникают даже там, где всего по разу в год проходят пять-шесть животных. Тропы здесь оставляют все, от леммингов и полёвок – между кочками и кустами – до зайцев (в годы их изобилия), лосей и медведей (ну этим, как говорится, сам бог велел). А какие тропы оставляют в, казалось бы, неприступных горах снежные бараны – до полутора метров шириной! По ним, кажется, можно ездить на мотоцикле.

Я снова поглядел себе под ноги, потому как именно эта тропа наводила на мысль, что она оставлена человеком. И вот это уже было не очень обычно.

Пешком в тёплое время в этих местах местные жители обычно не ходят. И не делают этого по целому ряду вполне серьёзных причин. Во-первых, потому что ходить по здешней тундре чертовски неудобно. Во-вторых, тундра летом – это царство бесчисленных кровососов, сводящих с ума даже человека, пользующегося накомарниками и реппелентами. Ну и главное – в этих местах человеку просто нечего делать в непромысловый сезон. А здесь…

Я прошёл ещё метров триста и вдруг упёрся в глубоко врезанное в тундру русло небольшой реки. Прямо под моими ногами небольшой ручеёк уходил под мох, а затем снова вытекал на поверхность. Я опять повёл глазами вокруг.

Здесь уже следов человеческой деятельности было побольше.

Мой глаз безошибочно обнаружил срезанные ножом несколько лет назад пеньки веток. Некоторые смотрелись посвежее, некоторые – постарше. Борта долины выглядели вытоптанными. И вытоптаны они были отнюдь не оленями. Прямо под ногами лежала щепка, и это была щепка от строганной фабричным способом доски.

А прямо впереди расстилался кусок очень характерного ландшафта, который на Севере принято называть лунным. Лежащий выше по течению кусок речного русла был полностью перепахан поперечными серыми валами – словно огородными грядками, только высотой почти в рост человека. И на этих грядках ничего не росло. Они просто сверкали под блёклым северным солнцем мириадами серых обкатанных голышей.

Стало быть, в пятидесятые-шестидесятые годы здесь добывали золото.

Полигон по колымским масштабам был совсем небольшим. Когда-то здесь вынули какой-нибудь кубический километр грунта, чтобы добыть из него ведро золота. Дорога на него шла с другой стороны хребта, через перевал с Вороньей реки на Чанувеем, на самой реке старателям было нечего делать, и поэтому они туда даже не пустили тракторного пути. С учётом временного характера существования приезжего населения на Севере становилось понятно, что практически никто из постоянных обитателей окрестных посёлков не помнил о его существовании.

Но кое-кто из насельников Вороньей реки, судя по всему, никогда не забывал…

Немного подумав, я нагнулся и приподнял край дёрна прямо перед сапогами.

Там, внизу, русло ручья представляло собой дощатый жёлоб, устланный резиновыми рифлёными ковриками. Сверху это сооружение было прикрыто сеткой, умело выложенной кусками дёрна, мхом и всякой растительной ветошью. Маскировка была сделана довольно искусно, так что обнаружить эту конструкцию с вертолёта или с расстояния в сто метров уже не представлялось возможным.

Я стоял возле простейшей ловушки для добывания золота.

И, к сожалению, не один. В двадцати метрах от меня в кустах стланика стоял охотник Чохов с СКС, висевшим на груди. В таком положении достаточно только тронуть приклад, чтобы ствол оружия взглянул мне в лицо.

– Не успел, – он улыбнулся. – Увидел, как ты тундрой идёшь, пошёл наперехват. Думал, встречу, поболтаем, ты бы мимо и проскочил.

– Да, неудачная у тебя проходнушка, – согласился я. – Несчастливая, я бы так сказал. Тундра хрен знает какая огромная, а тут – всего одна проходнушка и два трупа… Сейчас-то тебе уезжать придётся.

– Придётся, – Чохов тяжело вздохнул. – Теперь точно. Ты ж этого мента старого ещё с собой взял поваром. Так что времени у меня в обрез. Мне за три дня придётся фуй знает куда укатиться.

Да, если Чохов хочет, застрелив меня, скрыться, ему действительно придётся проявить чудеса прыти и оказаться чёрт знает где. В Черском или Певеке. Но и это не даст никаких гарантий. Потому как Свиридов хватится меня сразу же поутру. И, зная некоторые события, происходившие в этих местах, будет действовать предельно оперативно и решительно.

– И чего вас тут носит, туристов фуевых? – снова вздохнул он. – Надо было сразу сообразить, что покоя не будет. Когда первый здесь появился…

– Ну дело ведь стоило того, – хмыкнул я. – Сколько ты взял отсюда прошлым летом? Килограммов десять?

Мой карабин, к сожалению, висел на левом плече, и чтобы его вскинуть, мне надо было перебросить его на другую руку, потому как с левой руки я стрелять не умею. Кроме того, я стоял на дне котловины и рядом не было ни одного кустика, за который можно было хотя бы попытаться нырнуть.

Видимо, я выдал себя движением глаз, потому что Чохов укоризненно усмехнулся:

– Ну что ты рыпаешься? Всё равно ж покойник. Зачем же человеку задачу усложнять?

– А турист тебе упростил, что ли?

– Турист, – Чохов фыркнул. Ему, видимо, было смешно. – Тот совсем малахольный был. Я поболтал с ним маленько, потом тюк… Так ты что – с самого начала знал, что ли? – вдруг он что-то сообразил и инстинктивно наставил карабин на меня.

Вернее, попытался наставить. Не дожидаясь этого, я кинулся влево, так, чтобы стрелять «с груди» ему пришлось по часовой стрелке, что немного труднее, чем наоборот. Уже в движении я сдёрнул СКС с плеча, перехватил его правой рукой, одновременно сняв с предохранителя, и начал прикладывать к плечу…

Раздался выстрел, и Чохов словно переломился пополам.

За его спиной стоял старый милиционер Свиридов с карабином в руках.

– Вот сука, – только и сказал я. Меня трясло.

– Не люблю, когда по людям стреляют в моей тайге. Без моего ведома, – ухмыльнулся Свиридов, подходя к «проходнушке».