Гравитация (СИ)

Мужчина придвигает к дивану стул, располагаясь напротив меня. Он сохраняет между нами дистанцию, давая мне личное пространство и при этом оставаясь в зоне диалога. От предложенного кофе я отказываюсь, этот жест показывает, что я знаю подтекст, но прикидываться, что всё — как прежде, не буду. Гаспар же делает небольшой глоток, осторожно откладывая в сторону, на поднос кофейную ложечку. Он скинул пальто и сидит передо мной, демонстрируя уязвимость, отсутствие угрозы и готовность к диалогу. При этом он ждет, ждет моей инициативы, что я заговорю первой. Я знаю, что Гаспар может ждать своего достаточно долго, если это ему нужно.

— Ты внес за меня залог, — почему я произношу именно это, понятия не имею. Слова выходят наружу мучительно и напряженно, я ненавижу себя за то, что говорю и как веду себя. Но все же помню, что если лгу я, то и мужчина напротив меня — далеко не ангел, и не обычный человек, обманывать которого и медленно пытаться увести за собой в нужную сторону мерзко. Передо мной тот, кто убивает других и не испытывает угрызений совести. Эти мысли помогают мне, но совсем немного. Гадкий, мутный осадок всё равно не оседает.

— Я не хотел, чтобы ты находилась в полиции. Это не самое лучшее место для пребывания там, — Гаспар пожимает плечами так, словно я сообщила ему, что вода — мокрая.

— В любом случае спасибо. Я верну тебе долг, — выходит гораздо более резко, чем должны звучать слова благодарности.

— Мы друзья, Ван, — напоминает мне он.

— Уверена, что мы никогда не были по-настоящему друзьями, — это не то, что должно было сорваться с моих губ, но такие слова не позволяют мне переигрывать в разворачивающемся акте нашего спектакля.

— И поэтому ты хотела убить меня, пыталась перерезать мне горло — голос Гаспара звучит с укором, и я не обманываюсь мягкостью его взгляда. Он наблюдает за мной.

— Да, — я киваю, — хотела. И не уверена, что не хочу этого больше.

Моё заявление не заставляет его, как любого нормального человека, выставить меня за дверь. Гаспар не улыбается, но и не меняет мягкую интонацию голоса, когда интересуется:

— Ты хотела обсудить это?

— Не совсем. Я хотела сказать, что, несмотря на это, с тобой я не ощущаю себя одиноко. Я живая, — каждое слово заставляет мои связки кровоточить.

Ощущение, что я наелась грязи, прямо таки въедается в кожу, и мой жалкий, озлобленый вид соответствует моим словам. Гаспар молчит, очевидно просчитывая варианты того, что я лгу. А затем протягивает руку, чтобы провести по моему лицу так же невинно и без двусмысленного подтекста, словно успокаивает меня.

— Я хочу предложить небольшую сделку, Ван, — моё имя, сокращенное до прозвища и произнесенное его голосом, хлещет меня как плеть, оставляющая багровые полосы. Я не дергаюсь, когда Гаспар касается меня, но с большим трудом заставляю себя подавить желание отодвинуться и спрашиваю:

— И что ты хочешь?

Пауза, заполненная самыми омерзительными предположениями, тянется слишком долго.

— Ты вернешь мне свой долг, рассказав то, о чем я буду тебя спрашивать.

Я смотрю на ровную линию шеи мужчины, где маленький розовый след еще напоминает о том, что произошло в прошлый раз. Скоро он пропадет, стирая все то, что я пыталась сделать. Как скоро провалится этот раунд игры? Боюсь, что очень скоро.

Хочется сжать пальцы рук так, что побелеют костяшки суставов. Я киваю, глядя прямо в лицо Гаспару. Очевидно, он понимает, что мне некомфортно, и отодвигается назад, на прежнее расстояние.

— Кто ушел из твоей жизни и изменил этим её?

Когда я согласилась на его условие, я ожидала совершенно иного, вопросов, касающихся чего-то более поверхностного и грязного. Поэтому я мысленно спотыкаюсь. Ищу подвох и не нахожу пока.

— Родные.

— Расскажи мне, — Гаспар облокотился на плетеную спинку стула и наблюдает за мной. Его слова выводят меня из равновесия, хотя бы потому, что мне никто никогда не предлагал рассказать, произнести вслух то, что я никак не могла забыть долгое время.

— Перед тем, как все это произошло, мы сильно повздорили. Они уехали. Стоял поздний вечер, зима, и на дороге был гололед. Они умерли не сразу, какое-то время еще пробыли в реанимации. Потом всё.

Это неправильно. Неправильно рассказывать такое человеку, преспокойно убивающему людей и играющему с полицией в кошки-мышки. Неправильно и то, что после того, как я произношу всё это, мне внезапно становится легче. Невероятно легче, чем было все эти годы. И я испытываю еще большую злобу, понимая, что Гаспар — единственный, кто заставил меня выпустить своих демонов наружу, а теперь еще и освободил от давящего груза. Я ненавижу его потому, что понимаю — каждый шаг его имеет определенный расчет, ничего просто так он делать не будет. И это еще более отвратительно — получить помощь из тех рук, которым в другое время не дала бы приблизиться к себе.

Я уверена, Гаспар мог заметить какие-то отблески моих эмоций, но не подал виду. Вместо этого он поднялся со стула и произнес:

— Насколько я понимаю, ты еще не ела. Поужинай со мной.

Этот вечер не похож на те, что были раньше. Несмотря на то, что я хочу есть, кусок в горло не идет. И я чуть ли не давлюсь превосходной рыбой с ломтиком лимона и зелеными оливками. Но ем, ради своих целей и ради того, чтобы хозяин, сидящий напротив меня, не заподозрил моего нежелания воздать должное ужину. Повисшее молчание так же не помогает ситуации. Когда Гаспар отходит, чтобы поставить тарелки возле небольшой мойки, встроенной в цельный комплекс его кухни, я долго смотрю ему в спину. Он весь вечер демонстрирует мне возможность выбора — напасть или играть в согласие. И я до сих пор борюсь с желанием выбрать такой очевидный, но совершенно проигрышный вариант. Именно поэтому я отрезаю себе путь к ошибке, когда произношу, сначала не очень громко, а затем более отчетливо:

— Я думаю, что не права.

Гаспар останавливается на мгновение, отчего его фигура кажется замершей в ожидании. Затем он продолжает свои действия. А я договариваю:

— Мы можем быть друзьями.

Глава 15

После того, как агент Бьёрн едва успевает в очередной раз уклониться от моего кулака, пролетающего перед ним, он довольно хмыкает.

Каждый раз, как мы встречаемся в необжитой полупустой квартире, он заставляет меня снова и снова демонстрировать ему те приемы боя, которым он избирательно меня учит. Я уже догадалась, что они, в большинстве, направлены на отражение нападения. Не на атаку. И это меня раздражает. Нет, безусловно, я однозначно проиграю любому, кто повыше и посильнее меня, но это всё лишний раз напоминает о том, что меня рассматривают как червяка, который скачет перед щукой и может только извернуться и двинуть ее в глаз, когда она попытается его съесть. Тагамуто видит во мне только пешку, она легко спишет меня со счетов, если всё провалится, и я стану мертвой или бесполезной для неё. Я для неё — вещь. Думаю, что и все остальные тоже, и этот холодный расчет заставляет инстинктивно держаться настороже, когда оказываешься частью её плана. Поэтому я с большим удовольствием стараюсь доставить Бьёрну как можно больше моментов драки, где я могу выиграть за счет его массивности.

— Как продвигается ваше расследование? — Я наблюдаю за тем, как он выдыхает и надевает снятый перед побоищем пиджак.

— Никак. Пока никак, — в отличие от Тагамуто, Бьёрн более откровенен. И я пользуюсь этим, когда понимаю, что меня держат в стойле слишком долго. Я сама не откровенна с ними и не собираюсь рассказывать того, что считаю важным.

— Вы продолжаете поддерживать отношения с нашим объектом?

В последнее время такая фраза заставляет меня приходить в необъяснимое раздражение. Слово «отношения» звучит оскорбительно для того, что происходит. Ложь, паутина лжи, игра в прятки в густом тумане. Общение. Видимость общения. Но уж всяко — не отношения. Я уже собираюсь резко ответить, но вовремя спохватываюсь и как можно более спокойно отвечаю: