Aprositus (Ненайденный)

У гуанче местоположение тенерифского тайника зашифровано в стихе. В дословном переводе на португальский этот стих звучит так:

На земле лежит человек.

Он подставил лицо восходящему солнцу.

Солнцу он здравствуй говорит -

Рот его открыт, а во рту – зуб мудрости.

Видит этого человека лишь птица.

Она всегда садится правым крылом к закату.

Но никто не знает, где она садится.

И есть ли эта птица вообще.

Лишь всевидящее око может птицу увидеть.

Но не хочет смотреть и отворачивается.

А птица продолжает сидеть

В своём гнезде.

Добравшийся до ока увидит,

Откуда наблюдает птица.

Дошедший до гнезда этой птицы узнает,

Где зуб мудрости вырос.

Видит Бог, я всё ещё тешу себя надеждой когда-нибудь выбраться отсюда на родину. Тогда я обязательно вернусь на Тенерифе с тем, чтобы отыскать этот «зуб мудрости». Храни меня Бог! Дай мне силы и мужества вернуться домой! Аминь.»

На этом старинная рукопись капитана Гонсальвеса обрывалась.

Герман вскочил на ноги и в волнении зашагал взад и вперед. Перед ним постепенно открывалась картина неведомых ему лет и событий. Мифический остров Сан Борондон через много веков обретал плоть, и доказательства его существования практически находились у Германа в руках. Если всё, о чём написал португальский капитан в своём дневнике, правда, то Герман найдёт на Тенерифе тайник и подарит миру открытие, которое может стать главным событием двадцать первого века!

– Мне нужно добраться до Тенерифе! Мне нужно найти этот тайник! – твердил он себе сквозь зубы. Его рука яростно тёрла заросший трёхдневной щетиной подбородок. – Нужно как можно скорее добраться до Тенерифе!

Положив дневник капитана в сундук, он снова склонился над картой. «Капитан что-то говорил о корабле, похищенном у испанцев. Может быть, на карте обнаружено место, где этот корабль мог стоять? Быть может, от него осталась шлюпка или ещё какое-то плавсредство?» Разобрать полустершиеся мелкие надписи на португальском языке было сложно, однако рисунки и рельеф острова был различимы хорошо.

Найдя то место, где он сейчас находился, Герман обнаружил, что огромную скалу, возвышавшуюся над ним и над всем островом, капитан Гонсальвес называет Dedo de Dios – «Перст Божий», а погребальная пещера, у входа в которую он сейчас сидел, помечена как Camino al Dios – «путь к Богу». С обратной стороны скалы-перста начинался какой-то затейливый ландшафт, который спускался к протекавшей посередине острова реке. Река называлась Rio de Angel – «Река Ангела» и отделяла эту часть острова от Valle de los Angelеs – «Долины Ангелов». Герман внимательно рассмотрел все бухты, но рисунков корабля на карте не нашел.

Внезапно крышка сундука с грохотом захлопнулась. Герман подпрыгнул от неожиданности: до того резким оказался этот звук в окружавшей его тишине. Над сундуком повисло облако пыли.

У его ног лежал комок белой бумаги. Из бумаги выкатился камень, завёрнутый туда для утяжеления. Эйфория, охватившая Германа минуту назад, испарилась. Он стал лихорадочно обшаривать глазами скалы, пытаясь отыскать, кто и откуда мог бросить камень, однако ничего подозрительного не обнаружил. Вокруг царило всё то же безмолвие. Казалось, завёрнутый в бумагу камень упал на сундук с неба. Укрывшись под сводами пещеры, Герман развернул бумагу. На большом тетрадном листе в клеточку корявыми печатными буквами было выведено по-английски: «Убирайся с моего острова». Под надписью красовалась подпись: «Капитан Гонсальвес».

ГЛАВА 26

Всполошившаяся от ночных происшествий деревня всё ещё не могла успокоиться. Войдя в свою пещеру, Ико увидела отца, сидящего у очага со своими советниками. Чуть поодаль расположился старец Гуаньяменье. Видимо, в пещере долго и горячо о чём-то спорили: занятые беседой, мужчины даже не оглянулись на вошедшую Ико.

– Я всё-таки думаю, что на нас напали соседи, – взволнованно говорил рыжеволосый Армиче, правая рука её отца. Он был высоким коренастым воином с мясистым красноватым лицом и хриплым голосом. Верхние зубы в его рту отсутствовали, будучи выбитыми в сражениях и поединках, отчего он смешно присвистывал, когда говорил. Он был одет в роскошную шкуру муфлона, на которых гуанче охотились осенью, и которые водились на острове в изобилии. Крупные пальцы беспокойно перебирали отполированные морем ракушки ожерелья.

– Кроме племени Таоро никто не знал о том, что у нас появились чужеземцы. А они не любят чужеземцев! Вспомните того беднягу, лодку которого вынесло на дальний берег два лета тому назад, и которого они поймали почти у нашей деревни, семь ночей держали в клетке, а потом отрезали голову и вывесили её на берегу, чтобы прогнать прочих непрошеных гостей. Вы все, менсеи нашего острова, встретились тогда на тагóроре и обвиняли вождя Таоро в поспешности и жестокости.

На тагóроре Ико была один только раз, когда её отец давал обет Гуаньяменье, принимая власть. «Клянусь костями того, кто назначил меня великим», – произнёс он тогда извечную клятву менсеев перед благословением Гуаньяменье. Тагóрором называлось место для благородных собраний, выложенное в форме круга плоскими камнями, на которых собирались менсеи, военные советники, знать и старейшины для обсуждения важных вопросов. Главный тагóрор на острове находился на нейтральной территории: на реке, делившей остров на две части.

– Тугуайко – единственный человек из племени Таоро, кто знал о чужеземцах, но он до сих пор здесь, в деревне, – возразил вождь. – Он не собирался к себе на северную гору до следующего дня. Поэтому он не мог рассказать о них в своём племени. Как они могли о чужестранцах узнать?

– Я думаю, что чужестранцы ушли сами, – предположил ещё один войн, сидевший напротив отца. Это был Гуадарфия, самый богатый из благородных жителей племени. Его владения простирались вплоть до побережья и включали в себя два пастбища, шесть десятков голов коз и большую хижину, сложенную из камня. В ней жили его отец, мать, жена, два младших брата и четверо детишек. – Чужестранцы сбежали, чего-то испугавшись.

– Они не знают острова, – медленно выговаривая слова, отозвался из своего угла Гуаньяменье. Он, по своему обыкновению, был хмур и задумчив. Сидя у костра и оперевшись на посох, он не отрываясь смотрел на языки пламени, будто именно в них пытался разгадать загадку исчезновения чужестранцев. – Они не знают, куда идти. Они не знают, куда плыть. И им не на чем плыть. Они ждали от нас помощи. У них не было причин бежать из деревни.

Отец Ико – менсей Аитор – согласно закивал головой, вспомнив о разговоре с чужеземцами, который пересказал ему Гуаньяменье.

В этот момент в пещеру вошел человек. Шкуры на его плечах и ногах были влажными от утренней росы, с древка копья упали свежие ошмётки глины. Это был Танаусý, один из семи гуайре – сильнейших воинов её племени, входивших в совет отца. Гуайре отбирались из благородных жителей деревни и отличались особой физической силой. Гуайре Танаусý был настолько широк в плечах, что едва проходил в широкий вход пещеры вождя, иной раз поворачиваясь боком. Тремя ударами остро заточенного камня он мог расколоть пополам валун, голыми руками сворачивал шеи пойманным муфлонам и ломал пополам стволы молодых сосен. Он слыл одним из лучших борцов на острове. Мало кто соглашался померяться с ним силой и сразиться в поднятии тяжестей во время состязаний на празднике беньесмен, который проводился сразу после сбора урожая.

Желудок Ико съёжился и отозвался неприятным холодком. Именно этого человека она разыскивала: именно Танаусý был одним из троих, напавших ночью на деревню!

«Предатель!» – мысленно воскликнула Ико. Первым её желанием было броситься на него и открыть отцу тайну о человеке, которого он всегда считал одним из лучших своих друзей. Однако этим она могла обрубить все ниточки, ведущие к захваченному им ночью беременному чужестранцу.

Оглядев собравшихся, Танаусý на мгновение остановил взгляд на Ико. Его черные глаза смотрели чуть с прищуром, будто пытаясь что–то в её лице разглядеть. Эти глаза нравились женщинам её племени. Когда-то они нравились и Ико. Сейчас они вселяли в её душу леденящий кровь ужас.