Московские страсти (СИ)

- Тебе очень хочется избавиться от меня, - я не знал, радоваться этому или огорчаться.

- Как ты догадался?

- Что-то не так?

- У твоей любви очень много условий. Зачем ты выдумываешь меня? – она спросила не для того, чтобы услышать правдивый ответ.

- У тебя такое лицо, как будто ты оправдываешься, - я мог согласиться с Наташей, но не соглашался с собой.

- А что же я делаю? – ее лицо стало растерянным, и мне это было приятно.

- Ты оставляешь меня одного?

- А тебе страшно оставаться наедине с самим собой?

- Значит, по-твоему, я так думаю?

- Откуда я знаю, как ты думаешь?

Своим видом она напоминала провинившегося ребенка. Смотрел на нее, и мне вдруг показалось, что я понял то, чего она мне не сказала и чего не скажет никогда. Мужчина может убедить в своей правоте только влюбленную в него женщину.

Как она смогла заставить меня страдать? И как смогла обмануть?

Мне хотелось закричать на нее, испугать. Говорить с женщиной бессмысленно.

Молча смотрел на нее. Я подозревал, что мы боимся одного и того же.

- Что ты все ходишь? – спросила Наташа. – Я уже устала смотреть. Постой на одном месте или сядь. Или уйди совсем.

- Прости.

- Мы говорим сейчас о нас обоих. Я не жду от продолжения наших отношений ничего, кроме разочарования. Думаю, мы понимаем друг друга. Интересно, и на что ты только рассчитывал.

Я слушал ее с каким-то интересом. Она еще колебалась,  но если уже начала, надо было добивать меня до конца. Наташе, наверно, казалось, что я вел себя странно. Да так оно и было. Я не сомневался только в одном. Чем дальше, тем больше мы отдаляемся друг от друга. И эта уверенность причиняла мне боль. Я не знал, что делать дальше. Не знал с самого начала.

Мне казалось, что я защищался. Только страдания могут научить любви.

- Не следует делать всего, о чем может попросить мужчина. Сказать «нет»  не сложно. Необходимо говорить «нет» при первой возможности, - в чувствах женщины всегда много случайного и капризного.

- Я знал, что ты так скажешь.

- Успокойся.

- Я очень несчастен. И я нуждаюсь в тебе.

- Не унижайся. Вот посмотришь, пройдет неделя, и ты вдруг сам начнешь говорить себе: а может, она и в самом деле была права.

Сделал вид, что не слышал этого.

«Дурак», сказал я себе. «Ты что вообразил? Она такая же, как все».

Я не мог ошибиться. Просто не мог.

«Все оказалось совсем иным», думал я. «Совсем иным».

Пытался подыскать, что бы ответить Наташе, но в голову ничего не приходило. Мне совершенно нечего было ей сказать. Ни одна женщина не способна оценить мою любовь.

Вдруг увидел все так ясно, что сам удивился – почему я не мог ничего понять раньше?

Искренность делает меня уязвимым. Наташа старалась испортить все хорошее, что еще оставалось в наших отношениях. Она смеялась надо мной. Я не мог ответить ей тем же.

Привыкаю к новым ощущениям. Наташа изменила меня. Не сделала взрослым. Но изменить изменила.

23

Играет  будильник. Продолжает играть.

Отключаю его и остаюсь лежать, окончательно проснувшись, беспомощно и безнадежно. Семь часов. Всю ночь под окнами со стороны набережной гоняли взад-вперед колонну из военных грузовиков и автобусов.

Я просыпаюсь совершенно разбитый. Если человек скучает, то потому, что скучна его жизнь. Если быть откровенным, то я ни о чем не жалею. Я похож на свою мать – живу стереотипами. Так быстрее.

Семь ноль пять. Встать и идти. Встаю. Одеваюсь и в кухню. Включаю чайник, тостер. И в ванную. Плеснуть в лицо, слить в унитазе.

Пока я наполняю кофе-машину и достаю фильтр, а потом чищу апельсин, меня накрывает странное ощущение. Словно я актер и выступаю в театральной постановке, в сцене на кухне, где мне надо приготовить кофе и почистить апельсин.

Особого аппетита у меня нет, но я достаю из холодильника остатки суши.

Повязываю галстук, приглаживаю волосы, выхожу.

Половина девятого утра; небо над Москвой голубое. Голый бетон выглядел совсем удручающе. Неподвижный воздух был пропитан гарью выхлопных газов.

24

Слоняюсь по коридорам и смотрю через прозрачный пластик, как сотрудники офиса жестикулируют, прижимая руки к груди, или потрясая ими в воздухе, или колотя по столу.

Пью кофе, проверяю почту, иду в столовую, стою там минут двадцать в очереди, но дойдя до кассы понимаю, что просто не в состоянии есть.

То же состояние царит вокруг. Двигаясь от лифтов к нашему пеналу я вижу, как люди нехотя перемещаются по коридорам, ксерят документы, забывая доставать копии, или с отсутствующим лицом болтают по мобильным телефонам.

Я пробую смотреть кино или слушать музыку в наушниках, но мозг все это не воспринимает. Единственное, на что мозг способен – погружать меня в собственные страхи и самые пессимистичные сценарии будущего. Я заменяю музыку и кино интернетом.

Единственным желанием становится желание удержаться на плаву. Мое прошлое бессмысленно, а будущее погружено в черное болото фатальной неопределенности. Определенно лишь то, что в нем будут стрессы, переутомления, болезни и проблемы с психикой. Все мои дни становятся борьбой с дурными предзнаменованиями и депрессией нереализованности.

Кусочек пространства вокруг себя я пытаюсь обустроить. Держусь за какие-то личные отношения. Просто чтоб чувствовать себя человеком. Просто чтоб вокруг было человеческое пространство.

Я вроде никогда особой мнительностью, да и нервностью, не отличался - но сейчас почему-то с самого начала меня не отпускает ощущение, что все неладно.

Время в России - не цепочка взаимных связей прошлого и будущего, а ряд изолированных моментов времени. Причинно-следственные закономерности - не работают. Абсолютно все происходит по принципу случайности.

Потому что наш - принципиально непредсказуем: ни в доброте, ни в агрессии. Он зачастую не добрый, не злой.

В один из таких дней я взглянул на себя в зеркало и увидел совсем непохожий на них облик; с тех пор меня не оставляло ощущение собственной неполноценности. Мучительное чувство.

Это внезапно и очень сильно выводит меня из себя, я злюсь на эту ограниченность, и я чувствую все то, что всегда чувствую в подобных обстоятельствах. Лучше соприкасаться с реальностью, чем быть настолько от нее отрезанной, что становится возможным отпускать такие тупые реплики, как та, что прозвучала только что.

А чем ты луч¬ше их? - вдруг по¬ду¬ма¬л я. Признавая поражение, я откидываюсь назад и разминаю пальцы.

История в сущности написана не ее участниками, а ее победителями. Выиграли ли они с помощью оружия или с помощью идеологии, сейчас уже неважно. Кстати, считается, что в истории победили лучшие. И это неправда.

Я могу сколько угодно утешать себя, трактуя постоянное увеличение объема служебных обязанностей как признание моих профессиональных качеств. Но отдел постепенно переложил на меня всю черновую работу. Но я не могу потерять эту работу. Позорно провалить еще одну карьеру.

Я хороший работник. В самом деле, стараюсь как могу.

Приглаживаю волосы, пытаясь собраться с мыслями. Надо взять себя в руки. Выглядеть сдержанно и деловито. Популярной личностью и всеобщим любимчиком я никогда здесь не стану. Но как раз именно это меня и устраивает. Все в порядке. Я привык к такому положению.

Сейчас самое главное выглядеть уверенно и деловито. Уж это я смогу. Быть белой вороной, как я, — ничего хорошего. Могут и заклевать.

У меня вдруг возникло чувство, будто я персонаж из книги, которую кто-то сочиняет, но потом оно рассеялось.