Готовься к войне

- Я тебя понимаю, - сказал он. - Сделай вот что: ни о чем не думай. Живи здесь и сейчас.

- Я так не умею.

- А я тебя научу. Это несложно.

Он встал, обошел сидящую гостью, встал за ее спиной и положил ладони ей на плечи; вдруг они показались ему совсем хрупкими, почти игрушечными.

- Надо выбросить из головы ненужные мысли. И пригласить нужные. Только не спеши. А то нужные и ненужные перемешаются… И вступят меж собой в войну. Тут потребуется время. Старайся думать о чем-нибудь постороннем. Вспомни что-то хорошее. Любишь вспоминать хорошее?

- Да.

- Вот и вспомни. Я, например, в таких случаях вспоминаю детство.

- Или молодость, - подсказала девушка, наклоняя голову и коснувшись виском его запястья.

- Нет, молодость я не вспоминаю.

- Почему?

- Как-то не получилось. С молодостью.

- Ой. Шмель…

- Не бойся. Он возьмет немного сахара и улетит.

- А вдруг он укусит?

- Не укусит. Он не человек. Он просто так никого не кусает. Не трогай его, и он не тронет тебя.

- А что значит «не получилось с молодостью»?

- Не получилось, и все, - угрюмо ответил финансист. - Не было ее. Все было, а этого не было. Не помню такого периода, чтоб я беззаботно пил-гулял и развлекался с девчонками. Я жалел времени на веселье. Помнишь старый студенческий гимн? «Гаудеамус»? «Возрадуемся, пока молоды». Я не хотел радоваться. Я хотел готовить себя. Тренировать. Я решил, что радоваться буду потом, когда кем-то стану. Добьюсь своего - и возрадуюсь. Все развлекались - а я упражнялся. На гитаре. По десять часов. За это меня очень уважали. И считали сумасшедшим. Но мне было все равно. Я знал, что всех обставлю. Главное - правильно распорядиться временем. Пять лет, Алиса. По десять часов в день. Без выходных. Четыре года до армии, и еще год - после… Родители, по тем временам, жили неплохо - у меня, любимого единственного сына, была своя комната. Я запирался - и бренчал. Потом понял, что гитара гитарой, а жить на что-то надо. Вагоны разгружал, пластинки продавал. На пластинках кое-что заработал, занял у кого что мог - купил аппарат. Две гитары, усилитель. Фуз. Микрофон. Сколотил команду. Зимой в кабаках лабали, летом - на танцах… Помню, стою однажды, в девяностом году, в августе, на эстраде, весь в поту, ноги не держат, на шее мозоль от ремня, в кистях судороги, пальцы - вообще в мясо… А подо мной толпа, кайфуют-танцуют, пьяные девчонки ноги задирают, портвейн рекой, дым коромыслом… Эх, думаю, вот она - моя жизнь. Они отдыхают - я работаю. Им веселье - мне кровь и труд. Вот такая была молодость.

- А банк? - спросила Алиса.

- Банк? Это было потом. Когда надоело. Когда устал. Когда на танцы стали приезжать другие люди. На машинах. В куртках кожаных. В золотых цепях. И в ресторанах стали заказывать не «Солджер форчун» и не «Йестудэй». А вот это, например, - Знаев прикрыл глаза и надтреснутым баритоном завел:

На Колыме, где тундра и тайга кругом,

Среди замерзших елей и болот

Тебя я встретил

С твоей подругой,

Сидевших у костра вдвоем.

- Сейчас я ее наизусть помню, - грустно хмыкнул он. - Ночью разбуди - спою. От первого слова до последнего. А тогда - не знал. И вот подходят как-то в ресторане… Зубы желтые, сами пьяные. Спой, говорят, такую. Я говорю: не знаю. А они: что же ты тогда тут делаешь, если реальных пацанских песен не исполняешь? Братва башляет - исполняй… В общем, послал я их. И тогда они взяли мою гитару и разбили об мою голову.

- Лихо, - вздохнула рыжая. - И поэтому ты бросил музыку.

- Нет. Не поэтому. Не поэтому! Не потому я бросил, что мне по морде дали. А потому, что будущего для себя не увидел. В музыке. Я же тогда, в девяностом, целую программу выучил. Акустическую. Классику. Гитарные пьесы. Сложные. Паганини, Сарасате… Гендель… Старые приятели по училищу устроили мне прослушивание. У профессора консерватории. Хороший такой дедушка, честный…

- Что он сказал?

- Посоветовал прекратить. А сказал бы: «продолжай, парень, работай, и у тебя все получится» - я б работал… Не спал бы, не ел… Как лошадь бы работал, как зверь… И пусть бы мне хоть каждый день бандиты морду били - мне все равно. Я бы своего добился. Дополз бы. Долез. Зубами прогрыз дорогу. Но профессор не сказал.

Шмель, с грузом сладостей, солидно загудел и снялся.

- Я очень посредственный музыкант, - подытожил банкир. - Средненько звучу. Трудолюбия море, а таланта - на донышке… Есть талант - но мало…

- Больно, - сказала Алиса.

- Что?

- Мне больно. Очень.

Знаев обнаружил, что стискивает плечи девушки мертвой хваткой. Ослабил пальцы и испуганно пробормотал:

- Прости.

- Ничего. Расскажи еще что-нибудь.

- Нет. Так нечестно. Теперь ты расскажи.

- Я не умею.

Банкир рассмеялся и провел пальцами по шее подруги.

- Вот это мне всегда казалось странным. Женщина может часами болтать с приятельницей, а попросишь ее что-нибудь рассказать, - будет мяться и мямлить…

- Хорошо, - согласилась рыжая, - расскажу. Но не сейчас. Давай, показывай свой дом.

- Если честно, показывать особо нечего. Здесь всего три комнаты. Ровно столько, сколько нужно для удобного существования одного человека. Спальню ты видела, подальше - еще два зала. В одном я работаю, в другом - отдыхаю.

- А тот, где гантели и прочие тяжести?

Знаев опять рассмеялся. И тут же подумал, что слишком часто, наверное, смеется сегодня утром: это хорошо или плохо?

- Я так и знал, - сказал он. - Ты меня обманула. Ты уже все изучила.

Рыжая захихикала, совершенно по-девчоночьи. Конечно, изучила, сказал себе банкир. Искала следы предшественниц.

И не нашла.

- Там, где гантели и штанги, - комната отдыха.

- Поднимать штангу - отдых?

- Разумеется.

- А зал, где совсем пусто?

- Это кабинет. Там я работаю.

- Как же, интересно, ты работаешь в абсолютно пустом месте?

- Думаю. Кстати, там кое-что есть. Экран на стене. Компьютер.

- А стол?

- Я не использую столов, стульев и прочих кресел. Я либо стою, либо лежу. Третье положение тела - лишнее.