Семейные беседы: романы, повести, рассказы

- Я в мерехлюндии, - говорила она.

Сочетание одиночества с плохим настроением и с несварением желудка мать обычно называла "мерехлюндией". С этой своей "мерехлюндией" она не вылезала из гостиной, мерзла и куталась в шерстяные шали. Все переживала, что Паола ее бросила, не навещает - гуляет где-то со своими подругами.

- Все надоело! - говорила мать. - Ничто меня не радует! Тоска зеленая! Хоть бы заболеть, что ли!

Иногда она болела гриппом. И этим была довольна: грипп ей казался гораздо более благородным заболеванием, чем обычное несварение желудка. Она то и дело мерила температуру.

- Знаешь, я заболела, - говорила она отцу, - у меня тридцать семь и четыре.

- Тоже мне, температура! - отвечал отец. - Я с тридцатью девятью хожу в лабораторию.

- Вечером еще померю! - говорила мать. Но, не дожидаясь вечера, то и дело совала под мышку градусник. - Опять тридцать семь и четыре! А я так плохо себя чувствую!

Паола в свою очередь ревновала мать к ее подругам. Не к Фрэнсис или Паоле Карраре, а к этим молодым девушкам, которых мать опекала беспрестанно и вытаскивала на прогулки или в кино. Когда Паола приходила к матери, а ей говорили, что она гуляет со своими молодыми подружками, сестра жутко злилась:

- Вечно она гуляет! Никогда ее дома не застать!

А еще она злилась, если мать пристраивала одну из своих приятельниц к Терсилле.

- Зачем ты это делаешь? - набрасывалась она на мать. - Терсилла мне самой нужна, чтобы переделать пальтишки детям!

- Наша мама слишком молода! - то и дело жаловалась мне Паола. - Хорошо бы, она была старая, грузная, седая, чтобы всегда сидела дома и вышивала салфетки. Как, например, мать Адриано. Я бы чувствовала себя уверенной, если б мама у меня была тихой, спокойной старушкой. Не ревновала бы меня к моим подругам. Я бы ходила к ней в гости, а она, вся в черном, сидела бы тихо за вышиванием и давала бы мне дельные советы!

- Чтоб разогнать тоску, взяла бы да научилась вышивать, - говорила она матери. - Вон моя свекровь вышивает! Целыми днями только и сидит за пяльцами!

- Твоя свекровь глухая! - отвечала мать. - Я же не виновата, что не глухая, как твоя свекровь. Мне тоскливо сидеть в четырех стенах! Я люблю бывать на воздухе!

- Представляешь, я - и вдруг буду вышивать! - говорила она мне. - Да это же немыслимо! Я даже штопать не умею. Когда штопаю носки отцу, у меня выходит так неровно, что Наталине потом приходится распарывать !

Она снова стала учить русский - теперь самостоятельно: сидела на диване и читала по складам фразы из грамматики. За этим занятием ее и заставала часто Паола.

- Ох, и надоела ты, мама, со своим русским! - вздыхала она.

Паола ревновала и к Миранде.

- Вечно ты торчишь у Миранды! А ко мне хоть бы раз зашла!

Миранда родила мальчика, его назвали Витторио. А Паола примерно в то же время - вторую девочку.

О ребенке Миранды Паола отзывалась недоброжелательно:

- Такой некрасивый, лицо грубое. Похож на сына железнодорожника.

Теперь мать, когда отправлялась к Миранде, неизменно говорила:

- Пойду погляжу, как там наш железнодорожник!

Мать очень любила маленьких. И еще ей нравились их няньки.

Няньки напоминали ей то время, когда она сама была молодой мамой. У нее были няньки на любой вкус - сухопарые и кровь с молоком, - от них она научилась многим песням. Распевая дома какую-нибудь песню, она говорила:

- Вот этой меня выучила нянька Марио! А этой - нянька Джино!

Сына Джино, Артуро - родившегося в тот год, когда арестовали отца, - мы взяли летом в горы вместе с его нянькой. Мать все время болтала с нею.

- Опять якшаешься с прислугой! - выговаривал ей отец. - Под тем предлогом, что нянчишь детей, ты чешешь язык с прислугой!

- Но она такая милая, Беппино! И антифашистка! У нее те же взгляды, что и у нас с тобой.

- Я запрещаю тебе говорить о политике с прислугой!

Из всех своих внуков отец признавал одного Роберто. Покажут ему новорожденного внука, а он говорит:

- И все-таки Роберто лучше!

Возможно, потому, что Роберто был первый, отец получше к нему присмотрелся.

В сезон отец снимал все время один и тот же дом: годами не желал сменить место. Это был большой дом из серого камня, окнами на луг; расположен он был в Грессоне, возле Перлотоа.

С нами выезжали дети Паолы и сын Джино, а железнодорожника, сына Альберто, отправляли в Бардонеккью, потому что у Елены, Мирандиной сестры, там был дом. Отец с матерью почему-то презирали Бардонеккью. Говорили, что там ужасно и нет солнца. Послушать их, так Бардонеккья просто отхожее место.

- Все-таки дура эта Миранда! - говорил отец. - Могла бы приехать сюда с ребенком. Здесь ему наверняка было б лучше, чем в какой-то вонючей Бардонеккье.

- Бедный железнодорожник! - добавляла мать.

А ребенок возвращался из Бардонеккьи поздоровевший, веселый. И вообще он был очень красивый, цветущий белокурый мальчик. Совсем не похож был на железнодорожника.

- Гляди-ка, а он неплохо выглядит, - удивлялся отец. - Как ни странно, Бардонеккья пошла ему на пользу.

Иногда мы ездили в Форте-дей-Марми, потому что Роберто был нужен морской воздух. Отец с большой неохотой ездил на море. Одетый в костюм, он садился под зонт с книгой и ворчал: его раздражала публика в купальниках. Мать входила в воду, но только возле берега - плавать она не умела, а на волнах плескалась с удовольствием. Но стоило ей выйти и сесть рядом с отцом, лицо у нее тоже недовольно вытягивалось. Она обижалась на Паолу, потому что та подолгу каталась на водных лыжах далеко в море.

Вечером Паола шла в танцевальный зал.

- Каждый вечер проводит на танцульках! - бурчал отец. - Надо же быть такой ослицей!

А вот в Грессоне отец чувствовал себе превосходно, и мать тоже. Паола и Пьера наезжали изредка, были только дети. Но матери вполне хватало общества детей, Наталины и нянек.

А я в этом окружении и в этих горах смертельно скучала. По соседству с нами снимали дом Фрэнсис с Лучо. Каждый день, одевшись во все белое, они спускались в деревню играть в теннис.

Тут же, в деревенской гостинице, отдыхала и Адель Разетти; она ничуть не изменилась: маленькая, худенькая, вытянутое, зеленое, как у сына, личико и острые глазки, сверлившие, как буравчики. Она собирала насекомых в платочек и раскладывала их на замшелой деревяшке на подоконнике.