Осенний лист или зачем бомжу деньги

Пархом всех их называл Асланами, Шамилями и Махмудами.

- Махмуд, скажи там, в охране, Усков должен приехать. Пусть пропустят…

- Меня зовут Гамлэт, - сказал кавказец.

- Я же не возражаю. Гамлет, так Гамлет. Иди, Гамлет, скажи.

- Усков уже прыехал.

- Ну, так давай его сюда! - И Пархом снова нырнул, сверкнув перед охранником мертвенно-белой задницей.

Гамлет плюнул на кафель, тихо проворчал что-то не по-русски, наверное, выругался, обозвал Пархома шакалом, или еще каким-нибудь нечистым животным, и вышел из помещения бассейна.

Усков не вошел, а вкатился в помещение бассейна, такой он был толстый и круглый - как один из трех толстяков из сказки Олеши, самый толстый. И ножки и ручки у пархомовского компаньона казались коротенькими, хотя когда-то, лет десять-двенадцать тому назад его конечности совершенно точно были нормального размера, да и сам Усков был более продолговатым, чем сейчас. Пархом помнил его прежним, но все остальные в этом городе считали, что Андрей Ильич такой с самого детства - круглый и суетный, как заводной апельсин.

- Здорово, колобок! - весело приветствовал Пархом своего товарища.

- Подмылся, как я говорил? А то в бассейн не пущу.

- Горцы твои - чистые церберы. Десять минут заставили в машине у ворот ждать, - отпыхиваясь, посетовал он, проигнорировав уже набившую оскомину шутку Пархома, и с трудом втиснул зад в пластиковое кресло, стоящее на краю бассейна. Достав носовой платок, принялся промокать матово поблескивающую молочно-белую лысину. - Ты что, предупредить их не мог, что меня ждешь? Морды тяпками, глаза оловянные. Смотрят, будто впервые видят. И каждый раз, когда я приезжаю, такая канитель. А сегодня еще и облапали всего, как какого-нибудь…

- Извини, дружбан! Забыл предупредить охрану. Вся голова проблемами забита, свободного местечка нет. А на абреков не серчай, служба у них такая.

- Служба службой, но я-то не простой посетитель. Они что, теперь и мэра обыскивают, прежде чем к твоему телу допустить?

- И мэра обыскивают. А как же? Это я им такую установку дал, обыскивать каждого, кто является ко мне с визитом. Ты, Андрон,

Шульмана помнишь?

- Это того обиженного тобой еврея? У которого ты бизнес отнял?

- Бизнес свой он мне сам отдал, вернее продал. Тяжело ему было крутиться в условиях атакующего капитализма и жесткой конкуренции.

Вот он его мне и уступил… за приличные отступные.

- Помню эту платежку в оффшор, - усмехнулся толстяк. - Миллион долларов ты считаешь приличными отступными? Его бизнес миллионов десять на тот момент стоил! Считай, что даром ты его приобрел, за чисто символическую плату, отнял, по сути. - Усков поднял повеселевшие поросячьи глазки на Пархома и осекся, натолкнувшись на его жесткий взгляд, понял, что переборщил. - Извини, Пархом. Я же не осуждаю. Просто считаю, что со мной ты можешь называть вещи своими именами. И…бизнес есть бизнес, штука жестокая. Конкуренция… Я понимаю…Так что там с этим Шульманом?

Пархом удовлетворенно кивнул и, плеснув себе на голову пригоршню воды, фыркнул и сказал:

- А заявился ко мне на прошлой неделе. Сказал, блин, конфиденциальный разговор имеет. Сучара! Я дал команду его пропустить. Думал бабки пришел клянчить. Грешным делом, решил добавить ему немного… для поддержки штанов. Его пропустили, а он только вошел в кабинет, пушку из кармана выхватил и… Если бы не

Махмуд, а может, Шамиль или Аслан, или Гамлет, не плавать бы мне сейчас в бассейне, меня бы давно уже обмыли.

Пархом погрузился в воду и под водой подплыл к сходням. Пока он поднимался по ступенькам, держась за хромированные поручни, и вальяжной походкой подходил ко второму креслу, Усков с завистью смотрел на его гибкое сухощавое тело.

- Завидно? - ухмыльнулся Пархом. - А ты перестань свинину жрать и лобстерами закусывать. И черную икру, и пирожные из своего рациона исключи. И будет как у меня. - Он картинно провел большими пальцами рук по своим бокам и бедрам.

- Можно подумать, в твоем рационе эти продукты отсутствуют, - проворчал Усков.

- Присутствуют, - ответил Пархом, садясь рядом с товарищем. - Но не в таких количествах. Кроме того, мне, Андрон, природа такую конституцию подарила. Мне можно. А тебе…следить надо за своим весом. Шульман вот тоже не следил. И что с ним стало?

- Что?

- Утонул. В этом самом бассейне. Решили мы с ним поспорить - кто выносливее. Я ему предложил поплавать. Зрителей позвал, - хохотнул

Пархом. - Болельщиков, так сказать.

- Махмудов своих?

- Угу. Догонишь, говорю, делай со мной что хочешь. Я, говорю, даже сопротивляться не буду. Поплыли. На второй дистанции стал Шульман пузыри пускать. Избыточный вес. Ничего не попишешь. Жрать надо меньше! Не смог до края бассейна доплыть. Утоп. - Пархом испытующе взглянул на Ускова. - А знаешь, за что этот Шульман убить меня пытался?

- Отомстить хотел?

- Ага! Только не за себя. За Катьку… За Екатерину Великую…

Сидоров сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

'Сволочь! Значит, он и Шульмана…'

Они с Альфредом находились в техническом помещении под бассейном

Пархомовского дома. Попали они сюда совершенно случайно, едва не заблудившись (так считал Молотилов) в темных подземных лабиринтах.

…До врезки оказалось всего около трехсот шагов. Над трубой метрового диаметра, из которой в коллектор стекала зловонная жижа, был перекинут железный мостик. Рядом с мостиком в стене Сидоров увидел узкий и низкий проем, в который они не преминули войти и, втягивая головы в плечи, чтобы не расшибить их о неровно уложенные бетонные плиты потолка, прошли по длинному темному коридору метров пятьсот. Сидоров шел впереди и освещал дорогу фонарем. Сначала луч света был ярким, но вскоре батарейка в фонаре стала садиться, и свет ослабел. А потом и вовсе потух. Они оказались в кромешной темноте.

- И что? И куда дальше? - громким шепотом произнес Альфред, в этом шепоте Сидоров уловил нотки обеспокоенности, граничащей с отчаянием и паникой. - Может быть, вернемся? Найдем другой фонарь и вернемся…

Слабак, какой же ты слабак, подумал Сидоров и решил немного взбодрить своего малодушного попутчика.

- Торопиться нам некуда, - спокойно сказал он. - Сейчас потихоньку прощупаем тут все, и домой пойдем. И опасаться нам некого и нечего.

Мы здесь совершенно одни, а о том, где мы никто не знает. Так что, бросать все и возвращаться, когда мы уже почти у цели, глупо. Не зря же мы сюда пришли.

- Но не видно же не зги!

- По звуку ориентироваться можно. Слышишь, шум под ногами?

- Мне кажется, он отовсюду идет.

- Ну, хорошо, - согласился Сидоров. - Еще метров сто пройдем и возвращаться будем.

Шагов через пятьдесят Сидоров, шедший впереди, нащупал справа боковое ответвление коридора и свернул, увлекая за собой Альфреда.

Потом было еще несколько ответвлений. Сидоров решил идти зигзагом.

Если вначале он сворачивал направо, то следующим поворотом должен быть левый. А Молотилов плелся следом, держась за хлястик

Сидоровского бушлата, и чуть не плакал.

- Свет, - тихо сказал Сидоров, останавливаясь.

- Где?

- Не видишь? В конце тоннеля, как и положено.

- Что положено?

Сидоров не ответил.

Свет казался каплей молока, растворенной в большой грязной луже.

Идя вперед, Сидоров отмечал в уме, сколько боковых левых и сколько правых свертков они миновали.

Помещение, в котором они оказались минут через десять, освещено не было. Свет в него проникал сквозь плохо зачеканенные отверстия в перекрытии, откуда сверху спускались трубы и через щель в железной двери, к которой вели четыре крутые ступени. Поискать, так наверняка где-то должен был отыскаться выключатель, но Сидоров не стал этого делать. Он подошел к двери, аккуратно потянул ее на себя, та оказалась закрытой снаружи - клацнул металлом навесной замок.

Приложив ухо к щели, Сидоров прислушался. Альфред тоже выставил ухо вперед.