Почтенные леди, или К черту условности!

Все это прекрасно, но Руди вклинивался в наши планы. Вместо того чтобы приняться за попавшего к нам в руки Эвальда, мы браво колесим следом за арендованным «Порше» приятеля Руди. Лукас пригласил нас на кофе.

Долго ехать не пришлось, и вот мы уже сидим в саду «Медного чайника» и едим пирожные из голубики. При виде горбатых сосен, коричневых вересковых пустошей и серо-голубого мелководного моря при ярком свете северного солнца начинаешь понимать, чем притягивало это место многих художников.

— А как ты собирался нас найти? Ты ведь не мог знать, где мы устроились? — обращаюсь я к Руди.

— В некотором смысле вас выследили, — объясняет он и добавляет, что хотя не обладает даром ясновидения, как мы, но все же он смышленый парень. Его любезный товарищ смотрит на него с обожанием и лучится от счастья и восхищения.

— Точно, full of pepper and energy! [2]

Не прошло и часа, как они нас оставили, чтобы пропустить по рюмочке «Просекко» в ресторане «Гогэртхен». Мы трое — Аннелиза, я и Эвальд едем в отель, чтобы он смог наконец распаковать свой чемодан.

— Ах, девочки, как же здесь хорошо! — восклицает Эвальд.

До сих пор он нам не раскрыл тайну — как долго хочет или может пробыть на острове. Нам троим было непросто начать разговор, в котором бы прояснилось многое. Эвальд описал свой воздушный перелет на крошечной «Сессне», но ни о скорбящей семье, ни тем более о своем таинственном путешествии в Италию не проронил ни слова. Аннелиза от негодования не выдержала:

— Ты лучше ответь, почему неделями не включал свой мобильный?

Он не специально отключал, последовал ответ, телефон у него к, сожалению, украли. Разве мы не получили почтовую открытку?

— Эвальд, от чего умерла твоя жена? — поинтересовалась я.

Мой вопрос насторожил его. Он бросает взгляд на Аннелизу, как бы прося помощи, и подозрительно оглядывается по сторонам, потому что мы сидим в саду отеля не одни.

— Естественно, Лора обо всем знает, — поясняет Аннелиза, — однако нам лучше отойти в дюны.

Мы нашли солнечную скамейку, мимо которой лишь изредка проходили отдыхающие.

— Я не был на острове с 1965 года, — начал свою историю Эвальд, — мои приятные воспоминания связаны с бистро «Буне-16». Что тогда здесь творилось!

Однако пришло время говорить напрямую.

— Что показало вскрытие? — спрашиваю я и слышу, что данные осмотра ожидаются на следующей неделе. В полиции придерживаются версии, что вины другого лица в ее смерти нет, поэтому они не спешат и занимаются самыми важными своими делами.

— А как прошел медовый месяц в Италии? — продолжаю я инквизиторский допрос.

— Откуда тебе известно? — смущенно произносит Эвальд.

— Мы знаем о Йоле, — подливает масла в огонь Аннелиза.

Наступила полная тишина, если не считать далеких криков чаек и шума ветра.

— Вам хочется на нее взглянуть? — наконец говорит Эвальд, но мы обе возмущенно качаем головой.

Но его этим так просто не собьешь. Он вытаскивает бумажник и извлекает фотографию, а я надеваю очки. Мы с любопытством рассматриваем главного врача гейдельбергской клиники. В снятом ракурсе она не похожа на молоденькую девушку. Изящная женщина сорока лет с темным цветом лица, с яркими светлыми глазами; на ней красное декольтированное платье с игривыми оборками. По диагонали на все фото серебряным карандашом написано: «Моему любимому Sugar-Daddy». [3]

На мгновение я остолбенела, настолько безвкусной показалось мне это посвящение. Но Аннелиза не собиралась отсиживаться в тени и выразила возмущение со свойственной ей непосредственностью:

— Бесстыдник! Она тебе в дочери годится!

Эвальд, явно польщенный, ухмыльнулся:

— Вот тут ты угадала!

Да уж, думаю я, его настоящая дочь в сравнении с этой роскошной женщиной кажется убогой Золушкой-замарашкой. Любопытство в Аннелизе пересиливает, и ей не терпится узнать побольше.

— Она немка?

— Да, разумеется, — отвечает Эвальд, — но ее мать из Бразилии. Йола родилась в Германии, здесь училась в школе и университете, позже вышла замуж за учителя, но несколько лет назад они развелись.

— Значит, она может выйти замуж второй раз, — едко замечает Аннелиза.

Эвальд кивает:

— Это была неповторимо красивая свадьба, в Италии знают толк в празднествах.

Постепенно начинаю соображать, что он не в себе. Решаю говорить с ним осторожно и как можно дружелюбнее, и ни в коем случае не пробуждать агрессию.

— А что, служащие итальянского загса не потребовали документов? — интересуюсь я.

— Как же не спрашивали? — возражает он. — Сан-Ремо находится на Цветочной Ривьере, а не в Неваде!

Мы с Аннелизой посмотрели на его пальцы, но ни старого, ни нового кольца не обнаружили. Кончилось тем, что Аннелиза, как самая смелая из нас двоих, набросилась на Эвальда с криком:

— Бернадетта была еще жива, когда ты втихомолку справлял свадьбу в Лигурии! Это называется бигамией, и мне хотелось бы знать, за какую сумму ты подкупил итальянцев.

Эвальд уставился на нас, открыв рот от удивления, после чего все-таки решил объясниться:

— Только недавно вы утверждали, что все знаете о Йоле! Но тут какая-то путаница! На такие грязные фантазии способны только две старые бабы! Не я женился, а Йола! Я выступал в роли свидетеля бракосочетания, потому что она моя дочь.

В общем, ситуация прояснилась. После свадьбы с Бернадеттой у Эвальда завелся тайный роман с одной бразильянкой, в то время тоже несвободной. Когда через несколько месяцев она призналась в беременности, он еще не мог представить себя отцом и не поверил. Дело принимало скверный оборот еще и потому, что Бернадетта тоже ожидала ребенка. Сомнения Эвальда глубоко обидели его возлюбленную, и она заявила, что не желает продолжать отношения. Тем более что муж бразильянки — ныне покойный — ни разу не усомнился в том, что Йола является его дочерью. Через два года мать Йолы вернулась в Бразилию и там, выбрав удобный случай, открыла дочери правду об отце. После этого Йола пустила в ход все средства, чтобы разыскать неизвестного отца. Она пожелала лично удостовериться в своем происхождении, и Эвальд согласился сделать тест ДНК, который бы окончательно разрешил догадки и сомнения.

— Бернадетта была очень ревнивой, и в данном случае у нее имелись основания. Она никогда не смирилась бы с тем, что я практически в одно и то же время произвел на свет двух дочерей от разных женщин. Когда она нашла письма от Йолы, началось такое… Лучше бы она думала, что это моя любовница!

Чувствуя себя пристыженными, мы с Аннелизой отвели взгляды в сторону. Что нам после всего было делать? Извиниться?

— Вероятно, с моей стороны это был смелый шахматный ход — положить Бернадетту именно в ту клинику в Гейдельберге, где работает Йола. Я и раньше искал возможнось поближе узнать свою дочь, а тут представился такой случай — я мог чуть ли не каждый вечер ездить к ней из Шветцингена. Наверное, надо было с самого начала выложить все начистоту…

Мы с Аннелизой громко вздохнули.

— А мать Йолы тебя простила? — интересуюсь я.

— Не знаю, — пожимает плечами Эвальд, — кажется, у Луизы не все в порядке со здоровьем. Скоро ей потребуется операция по замене тазобедренного сустава.

— А не пройтись ли нам немного? — предлагаю я. — Нагуляем аппетит к ужину.

— С удовольствием, — подхватывает Эвальд и за руки поднимает Аннелизу. — Девочки, вы сегодня разволновались. Уж не приревновали ли вы меня к ней?

21

В этот вечер мы опять пировали в полном составе: мы с Аннелизой, Эвальд, Моритц с Рикардой и Руди с Лукасом.

Несмотря на изысканное меню, у меня возникло ощущение, что вечер закончится провалом. Наверное, из-за того, что нас слишком много. Аннелиза говорит о чем-то своем с Эвальдом, причем так тихо, что я не могу разобрать слова, и это меня злит. Моритц с Рикардой, поначалу оживленно рассказывавшие о велосипедной поездке по шести заповедным зонам, замолчали. Даже к советам Лукаса непременно совершить экскурсию в городишко Рантум они не прислушались. Выпитое вино не помогло создать веселое настроение, напротив, я то и дело замечаю, как то один, то другой подавляет зевоту, незаметно посматривает на часы или ослабляет ремень на штанах. В итоге встали из-за стола рано и, пожелав друг другу спокойной ночи — хотя до нее еще было далеко, — разбрелись по своим номерам. Руди с приятелем сели в машину — к счастью, Лукас воздерживался от рюмки. Думаю, нашу общую усталость можно объяснить переменой погоды.