Мария в поисках кита

— Он ни на что не претендует.

— Да неужели?! — Наконец-то ВПЗР дает волю ярости и плещет в меня водой из стакана. Вот для чего он понадобился! Хорошо срежиссированная мизансцена, ничего не скажешь. — Значит, я — ничтожная плагиаторша?!

— Я не писала, что вы — ничтожная плаг…

— Конечно, не писала! Ты писала, что я вечно оказываюсь там, где уже побывали другие. Как это? — Тут она прикрывает глаза и цитирует почти дословно: — «Карманным Зюскиндом и карманным Мураками уже была, пусть теперь побудет карманным Стивеном Кингом», верно? Я учту твое замечание, и мало тебе не покажется!..

— Вы все неправильно поняли…

— «Карманным Зюскиндам Нобелевскую премию не выдают» — каково, а?! Да будет тебе известно, что я даже не читала этого Зюскинда! Ни одной страницы!

— Успокойтесь, пожалуйста…

— А кто тебе сказал, что я нервничаю? Беспринципные и аморальные фрики — не нервничают! Сумасшедшие тетки с манией величия — не нервничают. Мелкотравчатые демоны — не нервничают! А если и нервничают — то совсем не по такому ничтожному поводу, как ты. Ты и есть ничтожество! Неблагодарная скотина!!!

Кошка, сидящая на руках у ВПЗР, — самое удивительное существо на свете. По всем законам жанра ей бы уже давно пора вздыбить шерсть и убежать, но она не делает ни того, ни другого. Ведет себя тихо и в какой-то момент даже начинает тихонько урчать. Неужели ей нравится происходящее?

Мне — точно нет. Волны отчаяния и детского стыда накатывают на меня с завидной периодичностью, временной промежуток между ними — не больше двадцати секунд. Ритм — две четверти, как в румбе, самбе, пасадобле. Или все же это — аргентинское танго?

Ведет ВПЗР. Черты партнера расплывчаты. «Tangus Dei». Соло на аккордеоне — Астор Пиаццола.

Чтобы как-то защититься от ужаса происходящего, я пытаюсь представить ВПЗР в длинном черном платье, в туфлях с крепкими набойками, с красной розой в волосах.

Получается неубедительно.

Тогда я мысленно наряжаю ее в ослепительно белый костюм — тройку, розу заменяю белой шляпой с черным кантом и пририсовываю усики над верхней губой. Нетронутыми остаются лишь туфли. Черты партнера расплывчаты по-прежнему.

ВПЗР не Марлен Дитрих, чтобы с шиком носить мужские костюмы. Причем не абстрактно мужские, костюм достался ей от Аль Пачино, моего любимого актера (интересно, вошел ли Аль в число ста сорока четырех тысяч избранных?). Пиджак великоват, штаны чересчур длинны, жилетка морщит на груди — и при этом ВПЗР старается вести со всей элегантностью, на которую только способна.

Ни хрена у нее не выходит, комичная нарисовалась картинка!..

— А что это ты лыбишься? — на мгновение притушив гнев, спрашивает ВПЗР.

— Я не лыблюсь.

— Ты откровенно ржешь. Прямо мне в лицо. Сучка!

За неимением второго стакана с водой, ВПЗР швыряет в меня чашкой с остатками многострадального капуччино. Увернуться удается в последний момент, но некоторое количество жидкости все же попадает мне на свитер.

Выпустив таким образом пар, ВПЗР снова погружает пальцы в шерсть Гимбо.

Все, делать здесь больше нечего.

Но стоит мне только оторвать задницу от стула, как ВПЗР властно произносит:

— Сядь. Мы еще не договорили.

— Вы считаете, что это разговор? Это — скандал, а в скандалах я не участвую. Я — спокойный человек, тихий и кроткий, почти что Голубь Мира. И бойня мне ни к чему.

— Бойня… — ВПЗР мечтательно улыбается одними уголками губ. — Хорошее название для романа! Но чего-то не хватает… Может быть, номер приплюсовать, ты как думаешь?

— Ага. «Бойня номер 5». Только это уже было. У Курта Воннегута.

— Да что ты! Жаль… А получился бы из меня карманный Воннегут?

Временная передышка закончилась, подсказывает мне интуиция: сейчас ВПЗР пойдет на второй круг.

— Лучше остаться собой, — осторожно говорю я.

— Беспринципным и аморальным фриком? Сумасшедшей? Извращенкой? Что бы ты чувствовала, если бы прочитала про себя такое, Ти?

— Я бы просто не стала читать чужие дневники. Мне бы и в голову это не пришло.

— Конечно. В твою голову забрела совсем другая идея: опорочить человека, на которого работаешь и от которого кормишься. Речь не о корке хлеба, а полноценном ресторанном питании. Этот человек предоставил тебе кров, избавил от бытовых проблем, вытащил из метро и пересадил на собственную машину. Познакомил с людьми, с которыми ты бы никогда не познакомилась в силу своей человеческой незначительности. И в благодарность за это ты решила облить его помоями. Выставить без грима при естественном освещении. Но ты не учла одного, соплячка. Я ничуть не хуже Жанны Моро. В своем жанре, разумеется. Обернуть минус в плюс для меня — легче легкого. А Астор Пиаццола, да будет тебе известно, уже умер.

Последняя фраза заставляет меня вздрогнуть: несколько минут назад Астор Пиаццола был жив и здоров и исполнял на аккордеоне «Tangus Dei» — но происходило это в моей голове. Каким образом ВПЗР удалось проникнуть туда? И видела ли она саму себя — сначала в платье и с розой в волосах, а затем — в костюме с плеча Аль Пачино? И так ли уж бездарно она ведет в аргентинском танго?

— И насчет Марокко. Знаешь, почему я люблю Марокко?

— Нет.

— Потому что там со мной ничего не произошло… А отсутствие событий положительно влияет на воображение. Вообще-то, пишешь ты неплохо. Живенько и местами смешно. Хорошим писателем ты, конечно, не станешь…

— Я и не собиралась…

— Но учти на будущее: есть две вещи, которыми ты злоупотребляешь. Тире и скобки. Я не против тире — они придают текстам известную графическую привлекательность. И позволяют держать ритм. Две четверти, как в аргентинском танго. А вот от скобок лучше отказаться. Отвлекают от повествования и слегка тормозят сюжет. Если пасквиль вообще можно назвать сюжетом. И если уж ты грешишь лирическими отступлениями, делай их оригинальнее, чтобы читатель не заскучал в ожидании дальнейшего развития действия.

Мастер-класс заканчивается так же неожиданно, как начался. ВПЗР наклоняется к Гимбо и целует ее между ушей.

— Знаешь, что мы сделаем, кошка моя? Мы уволим эту маленькую дрянь без выходного пособия. Согласна?

Предательница Гимбо (новая фаворитка ВПЗР) издает короткое соглашательское мяуканье.

— Слышишь, Ти? — нараспев произносит извращенка, сумасшедшая, беспринципный и аморальный фрик. — Ты уволена. С сегодняшнего дня. С этой минуты. И старайся не попадаться мне на глаза. А теперь — пошла вон отсюда!..

Опять она меня переиграла!

В первый момент я не чувствую ничего, кроме бессильной злости: нужно было уходить раньше, в тот момент, когда она плеснула в меня водой. Или в тот момент, когда загадила свитер остатками капуччино. Но нет, я осталась! Поступила именно так, как хотела ВПЗР. Нет, поступила так, как поступала всегда, сплясала под ее дьявольскую дудку. И не какое-нибудь аргентинское танго, а наипошлейший краковяк.

Я направляюсь к двери, каждую секунду рискуя получить удар в спину вспомогательными предметами, остающимися в ведении ВПЗР. Что было на столе кроме чашки и стакана? Блюдце с нарезанным сыром, салфетница, сахарница, перец и соль в сдвоенном контейнере. Еще можно метнуть в меня кошкой Гимбо: жест эффектный, но вряд ли ВПЗР на него решится. При всей своей эксцентричности и жестокости в отношениях с ближними, она — не живодер.

— Тина! — неожиданно окликает меня ВПЗР, когда я уже берусь за дверную ручку. — Маленькая просьба напоследок. Включи мне, пожалуйста, «Ил фэйт диманш». Семнадцатая позиция в списке.

Вот она — возможность поставить хоть какую-то приемлемую для меня точку. Или даже восклицательный знак.

— Со всеми просьбами обращайтесь теперь к вашей кошке, — говорю я и выскакиваю из кафе, хлопнув дверью.

Остаток дня иначе как паршивым не назовешь.

Единственное, чего я хочу, — побыстрее свалить с Талего. План остается прежним: добраться до телефона в сувенирной лавке и позвонить Игнасио в Мадрид. И ждать, когда он задействует имеющиеся возможности. На это уйдет какое-то количество времени, но хотя бы ожидание будет осмысленным. А ВПЗР пусть остается здесь — хоть на время, хоть навсегда. Меня это больше не интересует. С сегодняшнего дня. С этой минуты.