Услады Божьей ради

Ее красивая фамилия, отзывающаяся эхом, вдохновила Жироду назвать почти так же рыцаря, влюбленного в Ундину. Урсула фон Витгенштейн-цу-Витгенштейн принадлежала к старинной немецкой семье, такой же древней, как наша, на протяжении всей истории старавшейся огнем и мечом распространять германское влияние на Востоке, чему препятствовали славяне. Два представителя этой семьи, один за другим, носили славный титул великого магистра Тевтонского ордена. Один из Витгенштейнов погиб в битве под Танненбергом в 1410 году. Другой пал в битве при Танненберге в 1914 году. Представители семейства Витгенштейнов присутствовали на протяжении веков во многих местах: от Балтийских стран на севере до Сицилии на юге, так же как мы на пространстве от Фландрии до берегов реки По. Витгенштейны были с Фридрихом II в Палермо, с императором Рудольфом в Праге, с королевой Луизой Мекленбургской в Тильзите и с Бисмарком в Версале. А когда в Рим приехал одержимый юный поэт по имени Гёте, то им удалось сделать так, что его там, в Италии, тоже встречал один из представителей этой семьи. Они оказались так или иначе замешанными и в изобретении Гуттенбергом книгопечатания, и в учреждении в XVII веке почтовой службы, а кроме того, собрали в своих замках на берегах Рейна и в Восточной Пруссии значительную часть легендарных коллекций Фуггеров и Пиркхеймера. Младший из Витгенштейнов, отец Урсулы, женился на дочери Круппа. В период, когда во Франции королевская власть пришла в упадок, прусская монархия, персонифицированная династией Гогенцоллернов, достигла апогея. После Палермо, Праги и Вены Витгенштейны использовали Берлин как новый трамплин для утоления своих ненасытных амбиций. В тот самый момент, когда мы уходили в своего рода внутреннюю эмиграцию, принесшую нам столько страданий, Витгенштейны, находившиеся в расцвете своих сил, сумели придать новый блеск армии, культуре, традициям, патриотизму. Они отступили лишь затем, чтобы накопить энергии для следующего прыжка. Падение Германской империи означало для Витгенштейнов начало конца, нечто подобное тому, что мы пережили сто лет назад.

Веймарская республика, демократия, инфляция, унижение Германии были тяжелыми ударами по гордости Витгенштейнов. Может, вы помните, что у нас был немецкий родственник по имени Юлиус Отто, сын Рупрехта? Двое или трое из Витгенштейнов сражались с ним на стороне Людендорфа и Эрнста фон Саломона. Не исключено, что именно в этой знаменитой и мрачной среде, где скопилось так много горечи, Пьер и повстречал Урсулу, с которой его связывали со стороны Круппов узы непрямого и весьма отдаленного родства. Замок Витгенштейнов, весь перенасыщенный воспоминаниями о тевтонских рыцарях и рыцарях-меченосцах, находился между Кенигсбергом и Вильно, примерно там, где сходились новые границы Восточной Пруссии, Польши и Литвы. Два года спустя после Брест-Литовского мира и перемирия в Ретонде в тех местах все еще шла война между социал-демократами и спартаковцами, между большевиками и националистами, между регулярной армией и партизанскими отрядами, между русскими и поляками, между поляками и литовцами. Урсула родилась в начале века, не то в 1902, не то в 1903 году. В период великих потрясений ей было лет пятнадцать-шестнадцать. Наверное, она вспоминала о них с некоторым испугом, но и не без ностальгии. После победы Гинденбурга у Танненберга и развала русского фронта в 1918 году, после возрождения Польши было наступление советских войск в июне 1920 года со знаменитым приказом Тухачевского: «Дорога к мировому пожару проходит по трупу Польши». Этот фронт перемещался, в нескольких километрах от германской границы, сначала с запада на восток, потом с востока на запад, потом опять с запада на восток, потом была битва за Вильно и удары отрядов самообороны. Каждую ночь границу пересекали беженцы и дезертиры, то русские, то поляки, то литовцы, то коммунисты, то националисты. Одни и те же люди появлялись то в одной униформе, то в другой, двойные агенты переходили из лагеря в лагерь, и вчерашний сосед по обеденному столу вдруг возвращался в замок, чтобы умереть там на вышитых господских простынях. Урсула в детстве не раз становилась свидетельницей драк, не раз слышала крики насилуемых кастелянш, наблюдала, как сгущается атмосфера страха и ненависти, как снуют взад-вперед по окрестностям призраки-близнецы большевизма и польских отрядов самообороны.

Несколько лет спустя главной заботой стали цены на хлеб, на зубные щетки, на билеты до Кенигсберга. В Германии свирепствовала инфляция. В том возрасте, когда девушки думают о балах и женихах, Урсула таскала чемоданчики с бумажными купюрами, чтобы кухарка, дабы накормить приглашенного кайзера, смогла расплатиться с мясником. У Урсулы было два брата. Разумеется, они, как и вся семья, сражались в лагере крайне правых, и я не раз слышал об их причастности к убийству Ратенау. Позже, когда Урсула оказалась в центре всеобщего внимания, до Парижа долетал то слух, что ее изнасиловал литовский кавалерист, то слух, что она влюбилась в офицера-коммуниста и только благодаря вмешательству семьи, посадившей ее под домашний арест, не смогла с ним сбежать. Нам, жившим в дремотном Плесси-ле-Водрёе или в лихорадочно-возбужденном особняке на улице Варенн, было трудно представить себе, какие пожары полыхали к востоку от наших границ. Нас засасывала трясина обыденности, а там люди не успевали парировать удары судьбы. Вот приблизительно в ту пору Пьер и повстречался с Урсулой.

У нее были очень черные волосы, очень голубые глаза и то, что можно было бы назвать необыкновенной статью. По сравнению с ней тетушка Габриэль выглядела победительницей довоенного конкурса красоты, состоявшегося летом на пляже где-нибудь в Бретани или Нормандии. Походка, фигура и все черты Урсулы говорили о какой-то особой прочности всего, что ее составляло. Высокий, выпуклый, всегда спокойный лоб, слегка презрительный рот, довольно крупный нос, чаще всего отсутствующий, но временами вдруг становившийся очень жестким взгляд. Говорила она мало. Она приказывала. Но главное — она была всегда непредсказуема. Тетушка Габриэль довольно быстро утвердилась в своей двойной роли покровительницы авангарда и дамы-патронессы. Ну а Урсула была женщиной совсем иного плана. Нам нравилось и одновременно пугало ее спокойствие, способное в любой момент разразиться бурей. Может, она много страдала в пору своей бурной юности? А может — кто знает, — ей были безразличны события и судьбы людей? Так или иначе, но сейчас ее образ ассоциируется в моем сознании с чем-то вроде застывшего потока.

Пьер, мой двоюродный брат, в отличие от Поля, его отца, ничем не напоминал элегантную куклу. Он был крупным, смелым парнем с такими же светлыми волосами, как у его матери. К г-ну Конту он относился спокойно и чуточку иронически, что позволило ему не попасть в плен его обаяния, чего не избежали мы. Нетрудно понять, что именно на него дедушка перенес все надежды семьи. Я не шел в счет, Жак и Клод выглядели в тот момент несостоятельными в силу уже названных мною причин, ну а Филипп покупал дюжинами сережки у Картье и прятал их в салфетки соседок по столу в ресторанах «Максим» или «Пре Катлан». Пьер был не только старшим. Он к тому же еще и охотился на оленей в Австрии и придерживался линии на национальное примирение: в конце 1917 года пошел на военную службу, немножко повоевал в составе колониальных войск, получил военный крест, стал офицером запаса и пошел работать в Министерство иностранных дел. Вот так мы стали служить Республике, как когда-то служили королям.

Чтобы жениться на немке всего несколько лет спустя после войны с Германией, требовались смелость и известная доля свободомыслия. Пьер не колебался, и дедушка тоже. В семейных традициях было примиряться с противником, как только кончались боевые действия. Зато дипломаты подняли крик. А не шпионка ли эта не то прусская, не то прибалтийская княжна? Боже праведный! И на кого же она могла работать? Неизвестно… немцы, большевики, социал-демократы, крайне правые националисты… Пьеру хватило двое суток, чтобы принять решение. Он подал прошение об отставке и попросил руки Урсулы.