Координатор

Пошёл на поводу у матери и Аркаши…

Андрей оглянулся назад, переместил взгляд на коробку с ошейником.

— Мам, мы на месте, — вслух сказал Андрей. — Извини, конечно, но я очень и очень спешу.

— Хорошо, — согласилась Елизавета Сергеевна и вылезла.

Андрей не думал, что всё получится так легко. Он улыбнулся матери на прощание. Старушка помахала рукой. Со стороны всё могло показаться более чем безобидным. Заботливый сорокалетний сын подвёз маму пенсионерку до подъезда.

Андрей понял хитрость матери. Он ударил по тормозам, «Дэу» занесло. С заднего сидения что-то свалилось. Он оглянулся. Так и есть! Мать оставила эту проклятую коробку с собачьим ошейником. Андрей сдал машину назад, схватил коробку и в несколько прыжков догнал мать. Всучил ей ошейник в руки.

— Ты совсем не веришь мне? — спросила Елизавета Сергеевна.

— Нет, мама. Ни единому слову. Я думаю, что пришла пора обратиться к врачам.

— Я не сумасшедшая, — прошептала мать. Андрей видел, как больно для её самолюбия, для самолюбия «госпожи Елизаветы» слышать такое из уст сына. — Ты не смеешь так говорить!

— Смею. — Андрей обнял мать, поцеловал в щёку и прошептал. — У меня есть право говорить так, мам. Потому что я люблю тебя и хочу, чтобы всё было хорошо.

— Я тоже тебя люблю, — еле слышно прошептала Елизавета Сергеевна, сжимая коробку с ошейником. — Я пойду. Завтра пенсию принесут. У меня же теперь нет побочного заработка.

— До встречи, мам, — Андрей вернулся в машину и, не оглядываясь, уехал.

Он стоял в начинающей образовываться автомобильной пробке и чувствовал, что «Дэу» с ним внутри превратилась в пузырёк газа в бутылке шампанского и его толкает и толкает неведомая сила вперёд к пробке.

Андрей три раза произнёс «Отче наш» под песню Боярского «Всё пройдёт». Потом под «Гудбай Америка» Бутусова он прошептал «Богородице дева радуйся…», а когда «Наутилус» сменил Юрий Лоза с песней «Мой маленький плот», Андрей, глядя на иконостас на приборной панели «Дэу», проговорил молитву ангелу хранителю.

Автомобильная пробка рассосалась, как шрам.

12

Елизавета Сергеевна вспоминала молодость и наблюдала в окно, как синички клевали кусочек сала в кормушке. Она подошла к кухонному буфету, где в самом нижнем ящике на консервных банках сгущёнки и кукурузы лежал мешочек с конфетами «Алёнка». Елизавете Сергеевне не столько нравился вкус этих конфет (так себе вкус, а стоят втридорога), сколько она обожала умильное личико девочки.

Елизавета Сергеевна сходила в комнату и вернулась с телефонной трубкой, набрала номер старика с первого этажа. Обычно, получив пенсию, он звонил ей и радостно сообщал: «Сергеевна, жди „пензию“. А то если совсем богачка стала, то отдай её мне». Елизавета Сергеевна смеялась и спрашивала Никитича «куда ему столько денег, ведь скоро помирать».

Старик долго не брал трубку, а потом ответил детский голос:

— Алло?

— Кто это? — спросила Елизавета Сергеевна.

— Это я, — ответил мальчик, и в его ответе была сокрыта глубокая детская логика.

— Я, кажется, не туда попала… — нахмурилась Елизавета Сергеевна, глядя на экран телефона. Цифры были правильные, значит произошла ошибка соединения.

Мальчик в трубке заплакал.

Елизавета Сергеевна слышала этот плач не так уж давно. Однажды она пришла к Павленко-Ахметшиным, а из комнаты, где лежал Гриша раздавался плач. Мальчик никак не успокаивался: «Я не хочу умирать. Это бо-о-льно!» В тот раз сеанс пришлось отложить.

— Мне больно, бабушка Елизавета. Мне очень бо-о-ольно! — заплакал мальчик.

Елизавета Сергеевна отвела трубку в сторону и смотрела на неё как на змею.

— Как тебя зовут, крошка? — спросила Елизавета Сергеевна. — Не плачь. Я звонила не тебе, но раз уж мы с тобой говорим. Всё будет хорошо.

Елизавета Сергеевна засунула пальцы в вазочку с конфетами и стала перебирать «Алёнок». Взяла одну конфетку, развернула и положила в рот. Стала рассасывать, как валидол.

— Меня зовут Гриша.

Струйка коричневой слюны вытекла из левого уголка рта Елизаветы Сергеевны и опустилась на стол. Елизавета Сергеевна в ужасе смотрела на трубку. Нужно выключить связь, — подумала она, — Это какой-то глупый розыгрыш.

Такого не бывает. Видеть ауры это одно, а слышать голос умершего ребёнка — другое!

Но это был голос мальчика Павленко-Ахметшиных!

Нужно взять себя в руки.

Задрожали колени, ступни онемели. Пришла безумная мысль: а не принять ли горячую ванну? Было бы так здорово, погрузиться с головой в горячую пену и расслабиться. Ох ты, — думала Елизавета Сергеевна. — Ты получила диплом шестой степени из рук самого Координатора. Ты можешь видеть ауры, исправлять их. Ты — госпожа Елизавета. Ты — избранная! Чтобы там не говорил Андрей о твоём сумасшествии.

Что он может понимать, живя в четырёх стенах своего уютного мирка?

Страх пришёл.

Не ощущение сердечного приступа или надвигающегося как буря сумасшествия. К этим ласточкам старости Елизавета Сергеевна уже привыкла. Просыпаешься ночью и думаешь: или умерла или тяжелобольная лежишь в больнице после инфаркта. Или закопали живьём в могилу… Обычные стариковские мысли.

Это было не то. Пришёл совсем другой страх. Он граничил с паникой. Он бежал рядом, высунув желтоватый потрескавшийся язык, как бешеный бездомный пёс. Все эти месяцы после смерти Аркаши он не отставал от неё, и вот он вцепился в ногу до крови!

Зазвонил телефон. Приятная электронная мелодия «подмосковные вечера». Елизавета Сергеевна с опаской посмотрела на телефон, и нажала «связь»

— Алло?

— Бабушка Елизавета? — снова голос умершего Гриши. — Я хочу спа-а-а-ть! Я не могу заснуть!

— Что тебе нужно, мальчик? Кто сказал тебе моё имя?

— Бабушка Елизавета, подойди к двери, тебе пензию принесли.

— Ты не можешь говорить! — закричала в трубку Елизавета Сергеевна, — Не можешь. Тебя уже нет!

— Да? — голос мальчика изменился. — Если бы ты не была шарлатанкой, я мог бы говорить! Я бы стал парнем, мужчиной, я бы женился, и жена родила бы мне детей. А ты убила меня! Тупорылая мамаша поверила тебе!

— Ты — сатана! Что нужно тебе?

— Твоя жизнь, бабушка Елизавета, — сказал Гриша так, как мог бы сказать «мне нужно немного соли, дайте, пожалуйста, взаймы…»

В дверь позвонили. Елизавета Сергеевна выключила телефон и на цыпочках пробралась в коридор. Замерла возле трюмо, глядя на своё отражение. Звук звонка в квартире раздавался оглушительно и нагло. Ещё и ещё! Она посмотрела вверх. Коробочка с динамиком звонка захлёбывалась от звуков.

Елизавета Сергеевна опустилась на колени и стала рыться в ящичке под трюмо. Вытащила пачку квитанций, старую телефонную книгу, которой тысячу лет назад нужно было выкинуть, потому что половина абонентов давно лежала в земле.

Вот то, что она искала. Телефон районного отделения милиции.

Звонки в дверь прекратились.

Тишина пугала ещё больше.

Елизавета Сергеевна набрала номер. В трубке захрипело. В это мгновение она увидела ауры! Эти видения приходили вот так внезапно, словно кто-то более умный и совершенный говорил: включите ей ненадолго, пусть посмотрит. От входной двери по коридору на кухню по полу, потолку и стенам вились тёмные лужи гнилой жижи вперемешку с ростками мерзкого вьюнка.

Всё потеряло цвет. Мир вокруг стал чёрно белым.

— Алло? — сказала Елизавета Сергеевна, зажмуриваясь.

— Это начальник ваших детей, — сказал грубый мужской голос. — Мы с вами незнакомы, но должен вам сказать — вы скверная мать. Сначала нужно сделать человека из вас. И я этим займусь. Откройте дверь немедленно!

— Нет! — вскрикнула Елизавета Сергеевна.

Всё вокруг чернело мерзкой аурой демона. Он пришёл за мной! — лихорадочно соображала старушка. — Он сильней меня. Я не справлюсь.

— Сильней тебя? — издевалась телефонная трубка. Она валялась на полу, но звук, исходивший из неё, проникал в самое сердце, в мозг и душу. — Да кто ты такая, старая дура?