Мемориал. Семейный портрет

- Если вы это серьезно.

- Даю тебе слово чести. Хотя да, я ж совсем забыл. С твоей точки зрения, у меня ее нет.

Эрик не стал отвечать. Тот вдруг изменил тон:

- Эрик, твой отец был мой единственный настоящий друг. Глупо, по-моему, нам с тобой быть врагами.

- Я вам не враг.

Эдвард Блейк скроил гримасу.

- Н-да, не так уж сильно сказано, а? Ну, я-то, во всяком случае, восхищаюсь тобой.

- Я в-в-в вашем восхищении н-н-не нуждаюсь! - Эрик выкрикнул детским голосом. Вскочил на ноги. Весь трясясь, бесясь на себя, чувствуя, что вот-вот разревется. - М-м-мне п-п-пора, - он пробормотал. Схватил книги, плащ, слепо кинулся к двери.

- Всего хорошего! - крикнул Эдвард Блейк ему вслед. - И спасибо, что разбудил.

В тот вечер Маргарет была в мастерской. Раздался бешеный стук в дверь.

- Слава Богу, ты тут!

- Эдвард, Господи, да что случилось?

Он, шатаясь, прошел по комнате, свалился, как куль, на диван. Медленно поднял на нее взгляд с туманной усмешкой:

- С чего так переполошилась? Ну, перебрал немного.

Но Маргарет поняла, что не просто он перебрал. И сказала бодро, тем голосом, какой усвоила еще со времен Красного Креста, еще с войны:

- Ничего-ничего. Мы сейчас. Ноги надо повыше. Кофейку черного приготовить?

- О Господи! Если можно!

Она кинулась на кухню, вернулась с чашками. Сперва Эдвард лежал с закрытыми глазами. Потом открыл, стал на нее смотреть. Она так проворно двигалась. Мигом приготовила кофе. На удивление быстро. Маргарет - о, Маргарет не застигнешь врасплох. И раньше, бывало, ему кофеек варила.

- Вот, пожалуйста, - она улыбнулась.

Он попытался приподняться на локте. Рухнул со стоном.

- Я совсем ни в дугу.

- Дай-ка я.

Улыбаясь, бережным, сильным и ловким движением поддела его под спину, поднесла чашку ему к губам. Пил он жадно. Потом откинулся. Она села на край дивана и ему улыбалась. Взгляд у него прояснел.

- Маргарет.

- Да, Эдвард.

- Хочу задать тебе один вопрос.

- Валяй.

- Почему, - Эдвард выговаривал слова с этой своей особенной старательностью, - почему, черт побери, ты так ко мне добра?

- Так уж и добра?

- Да. А почему, одному Богу известно. Мне тоже хотелось бы знать.

Она отвела взгляд.

- И это так важно?

Но говорила она очень тихо, почти шептала. И Эдвард вдруг рванулся, бешено, будто высвобождаясь из пут. Приподнялся на локте. Почти заорал:

- Маргарет!

- Да, ну чего ты?

- Увези меня отсюда. Она улыбалась.

- Куда?

- Неважно. Куда хочешь. Подальше от этого проклятого города. От этой жуткой страны.

- Ладно.

- Увезешь? Обещаешь?

- Ну да, - она его успокоила. - Ну конечно.

- Когда?

- Как только получится.

- Завтра?

- Завтра не выйдет.

- Но скоро? -Да.

- Слава Богу!

Он приподнялся, повернулся, уронил голову ей в колени. И смотрел на нее снизу вверх со странной, мальчишеской, несчастной улыбкой.

- Но ты это серьезно?

- Конечно, милый. Если ты это серьезно.

Секунду он лежал не шевелясь. Потом выговорил, очень отчетливо, как будто про себя, как будто совсем протрезвел:

- Не знаю, выдержишь ли ты.

- Я постараюсь, - сказала Маргарет, а пальцы уже сами бежали по его волосам. Она на него не смотрела. У нее дрожали губы. В глазах стояли слезы. Вот он и сказал. Наконец.

Как узник, связанный перед пыткой, Эрик лежал неподвижно, сжав кулаки, на своей узкой постели. Врун! Лицемер! Жулик! Он бешено смотрел в темный потолок. Просто приревновал. Все из-за ревности, все!

Да я в десять тысяч раз хуже Эдварда, думал Эрик. В миллион раз хуже.

И как меня только земля носит.

Спустя три недели с лишним Эрик получил открытку, судя по штемпелю, с юга Франции. Под небом цвета клубничного мороженого мрел пронзительно синий залив. С одного краю небо чуть наползло на море, серо-буро-малиновым вымазав горизонт.

Текст был краток:

Пожалуйста, прими это в качестве алиби.

Эдвард.

* * *

Морис тоже получил открытку. Текст был еще на два слова короче:

Вот где я живу.

Морис бросил беглый взгляд на открытку, сунул ее на каминную полку. Жалко, конечно, что Эдвард смылся, но ничего уж такого особенно удивительного. В Париж, между прочим, на каникулах повезти обещал. Забыл, ну конечно, забыл, мало ли. А, и чего было ждать от Эдварда, да и не до него, не до него вообще.

У Мориса и так огорчений хватало.

Случилась ужасно неприятная штука.

Карри говорил, и не раз, что пусть, мол, Морис пользуется "санбимом" в его отсутствие. Ну и естественно, Морис стал регулярно пользоваться. Ну и конечно, были кой-какие царапины, и в гараже только посмеивались и преспокойно все ставили в счет Карри. И тот никакого шума не поднимал.

И так все шло вполне себе мирно и гладко, но на прошлой неделе Морису дико не повезло, он буквально врезался в кирпичную стену, когда на крутом вираже хотел объехать одного кретина велосипедиста. И Фарнкомб, он тоже сидел в машине, сломал себе ключицу и руку. И Карри вдруг буквально озверел, с чего - абсолютно невозможно понять. Морису просто было жаль, вообще, что водил дружбу с таким человеком. И Джимми, главное, сунул нос в это дело, истерзал буквально своим дотошным расследованием, вот что паршиво.

Ну и Морис, естественно, почти совсем забыл о существовании Эдварда Блейка.

Мозг Эрика, если только не был занят настоящей работой, бился над ответным письмом Эдварду Блейку. Набрасывались и сразу уничтожались черновики. То слишком длинно выходило. То слишком коротко. И что можно, собственно, написать? Непонятно.

Так и осталось письмо ненаписанным.

Книга четвертая 1929

I

Фары выхватили объявление на дереве "Нарушитель ответит по закону". Кто-то вырезал перочинным ножичком, потом мелом забелил.

Морис взвизгнул на крутом вираже:

- Просыпайтесь, приехали!

Мэри уютно потянулась на заднем сиденье, сонно проворковала:

- Успокойся. Не приехали еще.

- Ворота сами открываем? - спрашивал Эдвард, - или привратника ждем?

- Вы привратник и есть, - кричал Морис.

- Что за шум, из-за чего такое волнение? - спрашивал томный голос Маргарет с заднего сиденья. - Авария приключилась?

- Нет, - отозвался Эдвард, - мы достигли Джон-оТроте, а Мэри купальный костюм не захватила.

Открыл дверцу, вышагнул на затекших ногах.

- Бог ты мой, ну и холодрыга!

- Ну и держи это при себе, моя радость, - сказала Мэри. - Мы тебе и так поверим.

Эдвард передернулся. Утро было мрачное, серое и сырое. Ворота заледенели, не поддавались. С вязов вдоль аллеи моросило, капало с каждой ветки. Хилый, холодный рассвет вставал над Дербиширом, отускляя лучи фар.

Прямо им в спину пыхтел двухместный автомобильчик Томми Рэмсботтэма. Эдвард подошел, сунул голову внутрь:

- Эй! Доброе утро!

- Доброе утро, - ответил Томми, и Энн, из-за его плеча, спросила:

- Хорошо спалось?

- Невероятно!

Вдруг Эдвард развеселился. Громко, коротко хохотнул, охлопал себя по бокам, выкинул коленце на мокрой дороге.

- Там, сзади, у вас народ совсем повымер, - он прибавил.

Они ютились на приставных стульчиках - в теплых пальто, свитерах, меховых шапках, обмотанные шерстяными шарфами, - такие ужасно жирные совы. Жорж недоступно ушел в себя - продолговатая глыба, зато бедный Эрл Гардинер вытянулся стоймя, всей своей позой свидетельствуя о том, как он натерпелся в дороге.

- Как ты там? - забеспокоился Эдвард.

- О, превосходно, - Эрл героически улыбался. Эдвард приложился губами куху Жоржа и вдруг завопил:

- Sept heures moins un quart!