Узница. 11 лет в холодном аду

Мадам. Поэтому я даже чувствовала некоторую ответственность за нее и ее благополучие. Мне было очень тяжело и жалко оставлять ее одну, но, с другой стороны, я уже считала дни, которые мне предстоит выдержать у нее. Оставалось лишь три дня до того, как Амар заберет меня отсюда и я снова смогу увидеть Манпур и мою семью!

Сьюзи, со своей стороны, сделала последнюю попытку удержать меня в Катманду. Я думаю, она искренне желала мне лучшего. Она отвела меня в сторону и предложила, чтобы я, когда вернусь назад, работала у нее.

— Ты будешь работать у меня, и я буду платить тебе очень хорошо. А для матери я найду новую служанку, я тебе обещаю!

Она сунула мне немножко денег:

— Вот, держи, они тебе определенно понадобятся.

— Спасибо, Сьют-махарани, за деньги и за предложение, я над этим подумаю. Спасибо вам за все, что вы сделали для меня. Но я хочу домой, хочу наконец-то увидеть свою семью. И если все будет хорошо, я смогу ходить в школу.

Между тем приближалась зима. В Катманду стало холодно. В самом городе почти никогда не бывает снега, но он лежит в горах на высоте более тысячи метров. От холмов и вершин Гималаев белая граница снегопада придвигалась все ближе. Можно было буквально уловить запах снега.

Последние ночи — с того ограбления мы все еще ночевали в доме Сьюзи — я почти не могла спать: была слишком возбуждена в ожидании великого дня.

Наконец он наступил — момент, которого я ждала одиннадцать лет. В тот самый день, когда за мной должен был приехать Амар, во двор Жестокой Мадам въехала грузовая машина, чтобы перевезти мебель в новую квартиру.

Желто-серый туман висел над городом. Мне было холодно, потому что двери дома были широко распахнуты с самого утра. Мужчины выносили мебель из дома. На газоне и возле дома разместились стулья, лампы, большой обеденный стол красного дерева и дизайнерский кожаный диван. Носильщики упаковывали посуду, книги, одежду и остальные вещи в ящики.

Жестокая Мадам не хотела больше ждать ни единого дня. Она приказала перевезти все вещи в новые апартаменты, в город.

— Что я буду делать тут одна, в большом доме, сейчас, когда даже ты бросаешь меня? — укоризненно говорила она.

Но мое предвкушение радости было слишком велико, чтобы ее жалобы могли смутить меня. Я думала лишь об одном: что уже наконец, наконец-то пробил мой час! Все утро я ждала звонка Амара. Он сказал, что позвонит сразу, как только приедет в Катманду. Когда зазвонил телефон, я тут же подбежала к нему. Амар был на автовокзале в Катманду и сказал, что приедет в Лалитпур к дому Жестокой Мадам, чтобы забрать меня. Я не могла прийти в себя от радости — скоро я вместе с Амаром поеду назад в Манпур!

В комнате посыльного в подвале я упаковала свои вещи. Я позвала Жестокую Мадам, чтобы она могла убедиться, что я не забираю с собой ничего из того, что мне не принадлежит. С ней никогда невозможно было знать заранее, в чем она может тебя обвинить, так что я решила соблюдать осторожность. Она спустилась по лестнице в подвал и сразу же увидела пару модных вещей — одежду, которую мне подарила ее дочь несколько месяцев назад, но которую я так еще и не успела надеть: узкие черные джинсы, белую юбку, футболку с блестящей надписью и светло- коричневые сандалии.

— Сейчас, в январе, еще холодно, и на праздник Магхи эти вещи тебе абсолютно не понадобятся, — сказала она и отобрала у меня летнюю одежду. — Ты можешь оставить их здесь и забрать, когда вернешься.

Две дорожные сумки, в которые поместилось все мое имущество, дала мне Жестокая Мадам. Кроме того, она выдала мне тысячу рупий [26]на автобусные билеты для Амара и меня.

Я спросила ее, не могла бы она дать мне еще немного денег для того, чтобы я купила пару подарков для моей семьи.

— Зачем тебе нужны подарки, что это еще такое? Они должны радоваться, что ты вообще приехала в гости к ним в деревню, — возмутилась она. — У тебя же есть девять тысяч рупий [27], которые ты заработала у моей дочери. А больше тебе и не нужно, и кроме того, ты же все равно скоро вернешься назад. А подарки на эти деньги не покупай, прибереги их лучше для себя.

Но затем она снова исчезла в своей спальне наверху и вернулась назад с зимним пальто, толстым пуловером и блестящей красной пуховой курткой.

— Вот, это для тебя. Это дорогие вещи. Пальто — из Испании, а куртка — из Канады. Моя дочь привезла ее мне. Но я хочу, чтобы теперь ее носила ты. Потому что ты для меня словно родная дочь.

Я вежливо поблагодарила ее.

— Но не надевай эти вещи при моей дочери, о'кей? И не рассказывай ей, что я отдала их тебе.

Эти вещи хранятся у меня по сегодняшний день. Иногда я надеваю красную куртку и дефилирую в ней по округе. В ней я чувствую себя кинозвездой. Она действительно супершикарная.

После того как Амар позвонил мне, я с бьющимся сердцем стояла у ворот, выглядывая его. Мои упакованные сумки стояли рядом.

— Амар, Амар! — Когда я увидела, как он появился у ворот, побежала ему навстречу и обняла от счастья, что увидела его. Он был несколько обескуражен и смущенно отодвинул меня в сторону. Амар, мой брат, — вот он снова стоял передо мной. А я уже была почти такого же роста, как он. Я заметила, что непривычная обстановка и богатый дом вселяют в него некоторую робость.

Одиннадцать лет назад именно он был тем человеком, который продал меня мужчинам в блестящих костюмах. Тем, кто согласился, чтобы они насильно увезли меня в Катманду. Тогда он мне обещал, что махарани разрешит мне ходить в школу. Но он же был тем человеком, который отыскал меня в Катманду у Жестокой Мадам и который сейчас забирал меня домой. Амар, даду, мой брат — я, наверное, всю жизнь буду злиться на него и вместе с тем сохранять чувство благодарности.

Жестокая Мадам даже не вышла, чтобы поздороваться с Амаром, зато прокричала из дому, чтобы Амар подождал на улице. Она обошлась с ним как с приблудным батраком. Гостеприимство она проявляла только по отношению к людям ее сословия или к людям, которые в какой-то мере представляли для нее интерес. Так что мне пришлось попросить Амара подождать, сидя на каменной ограде в саду.

— Урмила, ты еще ничего не ела, — позвала меня в кухню мадам. — Иди сюда, я приготовила еду.

— Я не голодна, махарани, спасибо, — сказала я.

Однако она настаивала:

— Давай, иди сюда. Кто знает, когда теперь тебе дадут поесть! Ты и так худая. — Она положила мне в тарелку рис и овощи. На прощание она сварила мне самый лучший сорт белого риса из Гималаев, но я не смогла проглотить ни крошки. Я была слишком взволнована. Так что я вынесла тарелку на улицу и отдала ее Амару, который жадно съел все. С того времени, как выехал из Манпура, он ничего не ел.

— Это было для тебя, а не для него, — отругала меня Жестокая Мадам, увидев нас. У нее на лбу появились столь знакомые мне гневные морщинки. Однако впервые я не испугалась ее.

— Я сейчас ничего не могу есть, а мой брат голоден, — храбро ответила я.

Оказывается, это было не так уж трудно— возражать ей, заметила я и почувствовала, как мое сердце наполняется гордостью. Теплое, приятное и совершенно новое чувство. Всего лишь несколько мгновений — и я буду свободным человеком, а не камалари Урмилой. Я больше не буду Урмилой, принадлежащей Жестокой Мадам, которая могла обращаться со мной как со своей собственностью и распоряжаться мной по своему усмотрению: «Урмила, сделай это, Урмила, сделай то… Ах, девочки из племени тхару такие дуры. Неудивительно, что они могут работать только домашними служанками. Ведь ничего больше, кроме как убирать и варить еду, они не умеют!»

Слишком четко и ясно звучали ее унижения и издевательства в моих ушах. Слова, которые я никогда не забуду, пока живу.

Для меня только что началась новая глава в моей жизни, и я чувствовала себя достаточно сильной и уверенной, чтобы возразить ей в этот раз.