Пляска смерти

Родван продолжает уходить с девушкой, поддерживая ее обеими руками. До тротуара напротив — всего несколько метров. Но он заворачивает за угол, хочет попробовать пройти по соседней улице. А там уже стоят патрули, нервозно проверяя всех прохожих, которые послушно предъявляют свои документы. Увидев юношу в обнимку с девушкой, один из патрульных разозлился:

— Нашли место, где разыгрывать из себя влюбленных! Я бы всех этих воркующих пташек…

Родван плотнее прижимает девушку к себе, думая только о том, как защитить ее, и увлекает за собой дальше. Ему кажется, что и она сама, хотя и бессознательно, тоже старается идти быстрее, увереннее. Они торопятся уйти подальше. Патрульные не обращают на них никакого внимания. Теперь они вне поля зрения. Только сейчас Родвана охватывает волнение. Он подумал о том, что патрульные ведь не спросили у них документы… И вдруг его спутница начинает обмякать в его руках, опускаться на землю. Он ее поднимает, берет ее лицо, поворачивает к себе. «Спасен! Благодаря ей, француженке, спасен. Спасен… Спасен…» На него устремлены ее глаза, лишь слегка приоткрытые, окаймленные густыми ресницами… Ее глаза, те самые глаза, которые он не переставая видел перед собой. Снова его охватывает волнение, заливает горячей волной. Он оглядывается по сторонам. На улице только они вдвоем. Почти неся ее на руках, он снова идет…

Из груди незнакомки вырывается приглушенный, почти как вздох, стон. Учащенно дыша, он сбавляет скорость — тоже устал. Чувствует, что нужно перевести дыхание. Ему уже стало трудно переставлять ноги, они гудят, налитые тяжестью, как и руки; временами он просто выбивается из сил, это раздражает его. Но взгляд его задерживается на пышных, теплых волосах девушки, и он забывает о том, что ему плохо, забывает обо всем на свете — глубокое спокойствие овладевает им.

Они добираются до перекрестка. Вокруг ничего не видно, все как в густом черном тумане. Но где-то в глубине этой черноты дрожит световое пятно. Дадут ли им дойти до него? Ночь словно наливается чугуном. Но надо идти.

Шаг. Еще один шаг. Он будто сбрасывает с себя оковы, и ему становится легче двигаться.

— Держитесь за мое плечо, — шепчет он девушке.

Она повинуется словно во сне, но рука, которую она поднимает, снова бессильно падает вниз. Он берет ее, кладет себе на плечо. Она не сопротивляется, на этот раз ее рука лежит у него на плече, не падает, и девушка продолжает идти — значит, она в сознании.

А впереди уже все ближе и ближе световая прогалина, все ярче и ярче становится она. Родван вздрагивает. Останавливается. И вдруг понимает, чтó с ним случилось. Он тоже ранен. Как и эта незнакомка. Но ему не страшно. Он не чувствует боли. Наблюдает за стоящим в сверкающей витрине манекеном, чьи глаза устремлены на них, — кажется, что он вот-вот опрокинется и упадет навзничь. И девушка тоже не должна страдать. Не должна? Он, задыхаясь, смотрит на нее. Потом закрывает глаза. Не должна. Снова ускоряет шаг. Улица бежит навстречу, ноша его становится легче, теперь пространство, преодолеваемое им, открывается само собой. Остается совсем немного до того различаемого им света, который еще больше подчеркивает сейчас ледяную бледность ее лица. Не должна.

Но вот стены домов стали проплывать перед ним все медленнее, как загипнотизированные, а потом и вовсе потянулись какими-то уснувшими, тихими берегами. Будто теперь не желание скорее убежать, скрыться толкает его вперед, но скорее безвольное стремление нестись по течению. Только что он думал, что уже достигает цели, и вот вдруг погружается в какое-то море огней, наплывающих на него. Может быть, это и есть смерть?

Эта мысль как бы заставила отступить немного пожарное пламя, которое затмило ему поначалу глаза. Родван различает теперь силуэты, быстро, с короткими промежутками проносящиеся один за другим вдоль домов. Слышит где-то за спиной гул, грохот взрывов. Но это уже его больше не волнует. Военные машины на полной скорости несутся на них, слепя фарами. Когда сидящие в них парашютисты проезжают мимо идущих, то успевают отпустить какие-то шуточки и вихрем исчезают. Потом улица пустеет. Он прислоняется к фасаду какого-то дома, затылком к стене, и оглядывается. Никого. Потом пристраивает к стене и свою спутницу. Наклоняется к ней, чтобы спросить что-то, но в этот момент видит, что глаза ее полузакрыты, голова слегка откинута назад, сама она не шевелится, не произносит ни единого звука. Он уже не помнит, чтó хотел спросить у нее. Приподнимает ее и снова тащит за собой. Они входят на какую-то темную улицу. В ноздри ударяет специфический запах — рядом морской порт. Вокруг вроде бы нет ничего привлекающего внимания, но впереди снова возникает световое пятно, уже загоравшееся перед ним в другом конце проспекта, по которому они шли сюда. Родван тяжело дышит, ему не хватает воздуха, ноги дрожат. Даже в этих кварталах рыскают полицейские джипы. «Значит, — думает он, — мы еще ушли не очень далеко». Это его беспокоит. Он продолжает идти и решает больше не останавливаться. Двери домов повсюду закрыты на засовы, на окнах опущены жалюзи. Он хмуро глядит на них. Незнакомка, кажется, спит в его руках. Они подходят к парапету набережной, прямо туда, где есть спуск в порт. Оттуда доносятся теперь тяжелые запахи рыбы, смолы, мазута. Там все тихо, никого не видно; ремонтные доки, дебаркадеры, стоящие на якоре суда, склады — все спит под сенью огней, охраняющих их ночные силуэты. Над горизонтом, в туманной бездне, как призрачный неяркий след виднеется двойной ряд огоньков. Родван смотрит на их трепетное мерцание, с трудом переводя дыхание, обжигающее ему грудь, и они вселяют в его душу уверенность, что опасность уже позади.

Теперь он не колеблясь идет вперед. Там, на морском берегу, близ темных глубин, у невидимой кромки волн, звук которых он слышит, он и переждет.

Но в это мгновение содрогается земля. Под ногами у них — нескончаемое громыханье мчащегося к порту железнодорожного состава, который сотрясает весь этот безмолвный, неземной пейзаж, пустынную набережную, пирс, строения и пустыри. Вагон проносится за вагоном, дробя ленту поезда на отдельные части, и в конце концов все пропадает в глубокой пасти туннеля, оставляя за собой лишь освещенную змейку рельсов.

Ухватившись рукой за перила спуска, с бешено колотящимся сердцем, Родван, дождавшись, пока все стихнет, сделал три шага, но тут пучок света, нацеленный на них, выхватил их из тьмы.

Родван хочет сделать еще один шаг, но не может сдвинуться с места, его ноги словно завязли в смоле. Ему кажется, что горячий пар поднимается вдоль тела, сковывает поясницу. Последним усилием Родван все-таки прислоняет спутницу к перилам, берет в ладони ее лицо и прижимается губами к ее губам. Роковое око луны выглядывает в этот миг и повисает над ними, словно пригвожденное к небу. Его дикий свет прорывается, как сквозь бред, и растворяет ночную тьму.

Слышится хохот, гаснет цепенящий луч фар. Губы незнакомки бесчувственно холодны. Она лишь чуть-чуть побольше приоткрыла свои удлиненные глаза. Их звездный свет, казалось, говорит: «Люби меня, как я тебя, живи, чтобы любить меня…» И, вслушиваясь в эти слова, Родван почувствовал, как что-то похожее на порыв ветра несется издали на него и обрушивается, ударяя волной прямо в грудь. Он снова взял ее лицо в ладони. Мертва.

«Эй вы там! Скорее! — кричит полицейский. — Она вошла сюда! Вот в это кафе!»

Поднимается гвалт. Слышатся голоса жандармов, свистки. Я возвращаюсь, выхожу к ним навстречу. Стоя в дверях, говорю полицейскому:

«Ну, что стряслось? Я здесь, как видите! Чего тебе от меня надо?»

В этот момент подбегает другой шпик и сообщает:

«Он уже закатил глаза, его бесполезно приводить в чувство!»

«Кто это закатил глаза?» — спрашиваю.

«Закатил глаза! Все, каюк ему!» — вопит первый полицейский.

«Я еще не оглохла», — говорю ему.

А он орет еще громче:

«На этот раз ты зашла слишком далеко! Пойдем с нами, Арфия!»