Ковчег

— И что теперь? — спрашивает Яфет.

— Пусть отдохнет.

— Двигать его не будем? Может, положим на тюфяк?

Я размышляю над предложением Яфета.

— Лучше не надо. С другой стороны, он обращен головой к закату, а это плохо. Возможно, его и впрямь надо подвинуть.

Несколько мгновений мы стоим в молчании. Если начнем перекладывать отца, то можем его разбудить. А положение и без того ужасно неловкое.

— Пусть лежит как лежит, — говорит Яфет.

— Хорошо.

Хам стоит снаружи и почесывает брюхо.

— Никогда ничего смешней не видел. Здорово ты, Яфет, с вином придумал.

Яфет молчит.

— Надеюсь, об этом эпизоде не забудут, когда впоследствии воспоют деяния нашего старика, — продолжает Хам.

— Оставь, — говорю я.

— Размечтался, — усмехается он.

— Об этом никто не узнает. Это ни к чему.

— Ошибаешься, братец. О таком знать важно: сразу ясно, что даже у великого Ноя есть своя червоточина. Какая разница — орудие ли он Божие или нет. Червоточинка есть, и это правда, пусть он и склонен ее отрицать.

Неподвижный взгляд Яфета устремлен вдаль.

— Сим, сделай одолжение. Скажи Хаму, что мне больше не о чем с ним разговаривать. Ни сейчас, ни после. Скажешь?

— Скажу.

— Давай прямо сейчас.

Я произношу то, что меня попросили.

Яфет благодарит и направляется к винограднику.

На лице Хама застывает недоуменное выражение, которое порой можно увидеть на морде коровы или скучающего пса.

— Слушай, какая муха его укусила?

Я ухожу, оставляя его одного.

Глава пятая

НОЙ

— Может, я и старик, — в гневе кричит Ной, — но я твой отец и не стану терпеть от тебя дерзостей!

Он замолкает, погружаясь в размышления. Невдалеке журчит ручей. «Слишком много ярости», — думает он. Сердце бьется учащенно, будто соглашаясь с ним. Попробуем еще раз.

— Я твой отец. — Ной выставляет вперед палец. — И ты должен относиться ко мне с уважением!

Тоже плохо. Словно он жалуется или о чем-то просит.

Ной меряет шагами склон холма, поднимая пыль, которая клубами повисает над землей. Может быть, лучше так:

— Вот как ты отблагодарил отца за то, что он спас тебя от потопа?!

Хороший довод, но Хам, скорее всего, скажет, что как раз плод его трудов спас Ноя. Такой козырь ему давать нельзя.

Ной загребает сандалией гальку и резким ударом ноги отбрасывает ее в сторону. Камешки летят сквозь облачка пыли, будто смеющиеся над ним.

Он узнал обо всем от жены. Она нашла его лежащим в спальном шатре под куском ткани. Сначала потребовала объяснений от Хама. Потом расспросила Яфета и Сима. Их рассказы в корне различались, но, сложив все вместе, можно было догадаться, что произошло. Ной допустил ошибку. Хама развеселила оплошность отца, тогда как другие попытались ее скрыть.

Еле переставляя от стыда ноги, Ной побрел на вершину холма. Он хотел остаться один и воззвать к Богу. Ной нуждался в совете. Но Бог хранил молчание.

Ной сжимает переносицу и понимает, что ему одному придется расхлебывать кашу, которую он заварил.

Кровь барабаном стучит в висках.

— Доживи до моих лет, — кричит он в пустоту, замершим столбам пыли, — и тогда смейся надо мной.

Ной знает: это опять не то, что нужно. Молодежь вечно смеется над стариками — таков закон природы. Но гнев Ноя огромен, страшен. Ему потребовалось чудовищное усилие, чтобы сдержаться: первым порывом было желание лишить сына жизни, проломить ему голову. Ярость упоительна, однако нельзя давать ей воли. Он должен взять себя в руки и объяснить причину своего гнева, чтобы Хам понял, как тяжек был его проступок. Так Хам и над Яхве скоро начнет насмехаться и обречет себя на вечные мучения.

Грудь Ноя тяжело вздымается, он хмурится и со свистом выдыхает воздух. Может, он выбрал неверный подход?

Сим ставит невод в заводи. Ной кладет руки на голову сына и говорит:

— Благословен будешь ты перед Господом.

— Спасибо, отец, — озадаченно отвечает Сим.

— Прости меня, — едва слышно шепчет Ной.

— Я не смею, отец, — вспыхивает Сим.

— И все же.

— Хорошо. — Сим старается не смотреть в слезящиеся, налитые кровью глаза Ноя. — Отец, ты совершил ошибку, но многое из нее вынес. Ты прощен.

— Спасибо. — Ной убирает руки с головы Сима.

Сим часто моргает.

— Скоро вы все меня оставите, — говорит Ной. — Мне нужно сказать Яфету кое-что важное. Еще более важное — Хаму. Но не тебе.

В глазах Сима слезы, он с трудом улыбается:

— Ты меня слишком высоко ценишь.

Ной быстрым шагом уходит прочь. В неводе бьется толстый серебристый карп. Сим берет рыбу за хвост и выбрасывает ее на берег, выгибающуюся и трепещущую.

Ной находит Хама в развалинах ковчега. Он рубит дерево на дрова. Рядом тем же занят Яфет. Подойдя ближе, Ной замечает, что, хотя Хам и обращается к брату: просит лом, дает совет, где лучше рубить, — тот в ответ только молчит.

— Господи! — вырывается у Хама.

Ной прочищает горло. Они поднимают головы.

— Привет, па.

Хам не произносит ни слова. Ной поворачивается к нему и полнозвучным голосом говорит слова, над которыми так долго думал. Подбородок не дрожит, рука крепко сжимает посох.

— Внемли мне Хам. Отныне и вовеки проклят будет сын твой Ханаан.

Хам бледнеет.

— Рабом он будет дядьям своим, братьям твоим, и сыновьям братьев твоих, двоюродным братьям своим.

— Рехнулся, что ли? — шипит Хам. — Был полоумный, а теперь совсем из ума выжил?

Яфету Ной говорит:

— Благословен ты, и сыновья твои, и сыновья сыновей твоих.

Яфет склоняет голову, словно он, а не Хам виновен в проступке.

Хам кипит от ярости:

— Да вы бы все погибли, если б не я!

— Мы бы все погибли, если б не Яхве, — резко отвечает Ной.

— Ну и идите куда подальше. В следующий раз, если что случится, на меня не рассчитывайте.

Ной с трудом сдерживает гнев. С Хамом всегда было трудно, но сейчас нельзя терять голову, иначе Хам не усвоит урок, который Ной хочет ему преподать.

— Судить может только Яхве.

Хам широко раскрывает глаза.

— Тебе не худо запомнить это самому, — рявкает он и выходит из развалин ковчега на солнечный свет.

Ной тяжело вздыхает. Кажется, Хам ничего не понял.

— Господи, дай мне терпения, — шепчет Ной.

За спиной покашливает Яфет:

— Па.

Ной не слышит. Он уходит прочь, глубоко погрузившись в мысли. Яфет медлит несколько мгновений, а потом возвращается к своей работе — рубит на дрова корабль, принесший их в эти земли.

Глава шестая

БЕРА

Похоже, едем мы в дождь. Льет уже несколько недель. Это не потоп, а так, морось, обрывающая жухлые листья с деревьев и пробирающая холодом до костей. Дети, к счастью, полны сил, невзирая на погоду. Но мы, старички, на сырость реагируем чутко, и меня, например, мало вдохновляет перспектива отправиться в путь незнамо куда по такой слякоти. Бог поможет, это я уже поняла. Но я бы не возражала подождать, пока Он (интересно, богохульство ли так думать?) не сделает так, чтобы стало посуше.

Хлопот полон рот. Мы берем по паре ослов и быков, лошадей и еще скота (из того, что я привезла из своего путешествия: меньше и послушней быков, но гораздо глупее). Шесть коз и ягнят и дюжину цыплят. Получается небольшой караван. И еще дети — их у нас теперь четверо. Сим займется большими животными, так что за маленьких — и двуногих, и четвероногих — отвечаю я. «Хорошо, что не надо опасаться разбойников», — думаю я, но когда вспоминаю, что случилось с разбойниками (равно как и со всеми остальными), мне становится стыдно.