Вызывной канал

Бывает такое. Вроде всё как обычно. Разве что вахту стоишь не свою, а за того боцмана. (Скользкий ушли на берег с высочайшего капитанского позволения и возвратиться к своей вахте покамест не соизволили). Тёмный пароход ошвартован под пустым причалом рыбкомбината. Волна под сваями плещется. Погода — так и шепчет. Тишина такая, что слышен лай собак и автоматные очереди на другом конце города. Всё спокойно.

А тебе неймётся.

Волна какого-то пещерного ужаса вдруг накатит, и барахтаешься в ней, изображая из себя стойкого оловянного солдатика. Хотя ночь, народ дрыхнет и изображать особо не перед кем. Разве что перед Куклой — полуводолазной полудворянской судовой сучкой.

Когда эти четверо появились-таки в конце причала, Кукла залаяла, а я задышал глубже. С облегчением!

И уже не до ужасов. Вертелась только в голове дурацкая фраза из Бабеля. Спокойно, мол, — это налёт. И ещё про то, что если стрелять не в воздух, можно опасть в человека.

К чести грузинских абрагов, даже самый обкуренный из них, спрыгнувший на нашу палубу для пробы, первым, стрелял только в воздух. Уже потом, над ухом того, кого он считал капитаном.

Незадолго до него я пытался будить иначе, но без пистолета у меня это не получилось. В капитанской каюте вместо родного капитана я нащупал тело давешнего портнадзирателя.

Добраться до кубрика и сыграть полундру более заинтересованным лицам уже не выгорело: столкнулся нос к носу с передовым туташхией прямо у капитанской двери.

Врал всё портнадзор: никакие не чёрные маски, — так, шарфиками носы обмотали.

А потом меня смех пробрал. И, главное, честно пытаюсь объяснить местному Бенциону Крику, что тот, кого они собираются бить по голове рукояткой пистолета, вовсе не капитан, и ничем помочь им не может. Ну не знает он, где ключ от сейфа. Не местный он. Вот разбужу механиков, генератор запустим — при свете может и найдём.

К тому же знал я, что деньги наши судовые никакой дурак в сейфе не держит. Поэтому и смеялся, умник.

Досмеялся, смайнали меня в кубрик по трапу. Только дверь за мной лязгнула. И задрайки заклацали. Подпёрли чем-то снаружи.

Хорошо — не у стоматолога. Это там ни выматериться, ни зубы стиснуть. Минуты две я остановиться не мог. А Вы сами посчитайте как нибудь на досуге. Двенадцать балясин (ступенек т. е.) и все — кобчиком.

Из механического угла сразу же на чём свет стоит крыть меня начали. Десять лет, мол, на флоте человек, не вербованный вроде, а по трапу спускаться никак не научится, и общество ото сна пробуждает. Когда узнали что к чему, приумолкли как-то, засопели. И капитан Олег тут же нашёлся. В моей койке спал, оказывается.

— Сколько их? — спрашивает.

— Четверо, — докладываю.

А он ноги с койки свесил и… так и сидел молча аж до тех пор, пока над головой загромыхало, и матрос наш, Кела, заорал:

— Давай наверх все! Пашку заложником увели!

С чего ему в ту ночь в рулевой рубке лечь спать вздумалось, Кела и сам потом объяснить не мог. А выстрелов, говорит, не слышал. Проснулся уже тогда, когда портнадзиратель, галстуком связанный, из капитанской каюты ногами в переборку молотить начал.

Портнадзиратель же первым делом поднял волну, что Пашку забрали. А Пашка этот — это ж я и есть. И такое зло меня взяло: говорил же человек чёрным по белому: "На рейд снимайтесь." Так нет же. Ещё и Скользкого на берег отпустил. Чтоб, значит, уже наверняка чего доброго не снялись? Так что-ли?

Очень я злой на Олега Палыча был. Ещё больше, чем на Скользкого. С Драконом — знакомая песня. Кореша приблатнённые и выпивка дармовая через пять минут после того, как концы на причал поданы. В любом порту. Я на Скользкого всегда злой, а тут ещё как подумаю, что это вместо него кобчиком по трапу…

И перед портнадзирателем стыдно было. Я за него не очень и горло рвал. Не с нашего ж парохода. А он вон как, первым делом обо мне вспомнил. И получил — за того парня. Гостеприимный какой!

Когда налётчики всё же поняли, что ключа им от него не видать, они просто унесли сейф с собой. Тяжело, конечно. Но что поделаешь?

Денег в сейфе не было. Да, но именно в нём были все наши корочки.

И просил же их, не бейте по правой стороне! — смеялся портнадзиратель, пока ему бинтовали голову.

— Вечно мне по правой половине черепка достаётся…

Портнадзиратель был русским. И смеялся по-русски, задним числом.

А мне — хоть сквозь палубу проваливайся. Тоже мне, английский юморист выискался.

А на родного своего капитана был я зол, как Черчиль на коммунистов. Но это ещё не было началом моей помполитской болезни.

Полиция приехала когда рассвело. Тоже по ночам боялась ездить. Осмотрела место происшествия. Но на борт не подымалась. Гильзы и патроны рассыпавшиеся я им на причал выносил. Так что зря Олег Палыч суетился, просил Келу свайкой дырок в переборке наделать. Якобы (неприкрученный) сейф с мясом вырвали.

Хотя нет, спустился один. Эксперт, наверное. Хромированный пистолет за пояс просто, без кобуры, заткнут. Была у них тогда такая мода. Чтоб все видели — облечённый властью человек идёт. Если же с калашниковым — значит не меньше, чем прокурор. Это потом уже они все с радиотелефоном наперевес ходить по городу стали. Спустился один всё-таки, значит, и сразу стал камбуз досматривать.

— Это у вас что? Масло? Заверните.

Составили протокол. Взяли с капитана подписку, что документы он потерял…

— Ты пойми, генацвале. Я твой дело расследовать не могу. Одесский следователь на самолёт лететь должен. Судно твой — территория иностранной страны. Да. Напиши бумага, что документы у тебя на берегу пропал. Ну, в ресторан забыл. Я все силы приложу, чтобы этот подлец найти.

— Подумать только, какой подлец, — вторил полицейскому Папа Гоги — капитан порта, в профиль похожий на вождя ирокезов.

… и больше мы никого из них, кроме Папы Гоги, не видели до самого нашего отхода из Батуми.

Дело было ясное. Отделались. Все живы. Судовые документы и деньги целы. А на дипломы и прочее — протокол есть. Идёшь к капитану Одесского порта и дубликаты выписываешь. Ну, на объявление в газете потратиться прийдётся. Так что ждём Скользкого, запускаемся, и к…

— На рейд, — скомандовал Мастер.

— Ничего, на катере доберётся. На водку деньги есть, и на катер найдёт.

И ко мне:

— Ругаешь меня, наверное? Ну, прости подлеца. Поверил пьянице этому, что пока он "приход оформляет", ни одна собака нас не тронет. Да и Дед тоже: "Топливо кто экономить будет? Лейтенант Шмидт?"

— Очень зашибся? Потерпи, полечим тебя немного, когда на якорь станем. Очень прошу тебя, хоть на руле постой. Кела на палубе сам справится.

Уговаривает он меня, что ли? Или я уже не матрос-рулевой, а девка цельная? И вся злость на него прошла даже. Снялись мы, мили полторы от порта отбежали и железяку, якорёк то-бишь, за борт бухнули.

Мастер с крыла на крыло через рубку бегает, две смычки за борт вытравить командует. И опять со своим "пожалуйте". Уже не злюсь, посмеиваюсь в усы над вежливостью его палубной, а он видимо решил меня совсем огорошить:

— А что, Пашенька, — говорит, — если мы тебя старпомом сделаем?

— Да ты не дрейфь. Не боги горшки обжигают. Я натаскаю. Ничего в судоводительской науке сверхъестественного нет. А корочки — купим. Раз уж всё равно все недипломированными стали.

И дальше продолжает. Мол, парень я неглупый. По-английски, опять же, сносно натаскался на большом флоте… На турции-греции побежим, совсем это не лишним будет. Да и собутыльники и деловые партнёры по всяческой контрабанде меня, небось, в Турции ждут не дождутся.

И кто ему про меня набрехал такого? Главное — всё правда. Даже про контрабас.

Когда подвалил рейдовый катер, и Скользкий начал зудеть, что это его на берегу бросили, я посмотрел на его наглую харю с крыла мостика и про себя подумал:

— Ну подожди малёк, братишка. Покувыркаемся ещё.