Dоwnшифтер

Стараясь не дышать, чтобы не отравиться миазмами, я выскочил на улицу, упал на колени и уткнулся в плетень лицом.

Господи, я не удивлюсь, если сейчас увижу свои кишки…

Прочь, прочь от этого дома!..

Несколько раз упав и раскокав стеклянную банку, торчащую на одной из палок, я вырвался на улицу и тут же поспешил перейти на другую сторону.

Боже правый…

Я приехал сюда, чтобы войти в новый мир. За неделю моего пребывания здесь убили священника церкви, куда я пожертвовал триста тысяч, и теперь мертва бабка, советовавшая мне быть внимательным. А отец Александр, чья дочка едва не отправила меня на тот свет в должности штатного юродивого, чувствует смерть. Уж не эту ли?

Я боялся идти домой, но идти было нужно. У каждого человека есть свой дом, куда он обязан возвращаться. Если уж я выбрал пристройку к школе своим домом, значит, мне следовало идти туда.

По дороге я пять или шесть раз обернулся.

Уже подходя к школе, я почувствовал неладное. Причин тому не было, но тревога так резко ворвалась мне под сердце, что даже перехватило дыхание. Вставив ключ, я попытался его повернуть, но у меня ничего не получилось. В отчаянии я ударил по створке ногой, и она, услужливо качнувшись, отскочила назад.

Еще не понимая, что дверь таким образом не открывается, а если открылась, то это странно, я вошел и притворил ее. Последнее, что мне бросилось в глаза на улице, это стоящий метрах в ста от школы, за поляной для занятий начальной военной подготовкой, человек в синей майке и наброшенном на плечи сером свитере.

Ошалев от наваждения, я ударил дверь ногой и вышел.

Человека у сваренного из листового железа бутафорского танка не было. Единственное, что выдавало присутствие на том месте живого существа, была качающаяся при полном безветрии ветка клена.

Или я схожу с ума, или все так, как предсказывала ушедшая в мир иной Евдокия.

И только теперь, развернувшись и войдя в комнату, я подумал о нелогичном поведении двери. Она была взломана и притворена. А квартира моя напоминала мусорную свалку. Учебники, тетради, вещи и тарелки были разбросаны по всей полезной площади обжитой мною пристройки. Главным объектом внимания тех, кто здесь начудил, была моя кожаная папка, привезенная в чиппендейловском чемодане вместе с ноутбуком и пледом. Она была разорвана в клочья, словно кому-то испортила жизнь. Все бумаги, лежащие в ней и не представлявшие для меня никакой ценности, не представили ценности и для незваных гостей. Разорванные или помятые, они валялись рядом. А вот и ноутбук. Он на столе, и его включали. Я могу понять мерзавцев. Утомившись, они решили пострелять петухов на экране. Иначе мне непонятно, зачем включать компьютер. Ничего из моей прошлой жизни, кроме этих летающих петухов, в нем нет. Ни единого файла, ни единой папки с информацией. Я уничтожил память о своей деятельности в Москве, укладывая ноутбук в чемодан.

Все очень просто: мое жилище перевернули вверх дном. И это не кража. Все, что можно было бы украсть, на месте.

Не помню, говорил ли я о том, что мне вдруг стало страшно, или нет?..

Глава 14

Распахнув холодильник, я только тогда вспомнил, что вина в нем нет. Закрыл и рухнул в кресло. Думай, Бережной, думай! Летающие кресты и падающие дома не имеют ничего общего с этим шмоном. То было в бреду, под действием галлюциногенов, но мухоморы не зашли так далеко в своем развитии, чтобы вводить меня в заблуждение насчет компьютера и выброшенных вещей.

Отец Александр! Кажется, только он и Костомаров могут мне сейчас помочь. Оба меня вылечили и высказывали неглупые мысли, так почему бы им не усадить меня в кресло, не дать выпить и не укрыть за стенами, будь то стены больницы или церкви?

Я еще раз осмотрелся. Вещи — не в счет, они не представляют ценности. Бумаги — мусор. Смахнув со спинки стула криво висящий свитер и скинув пиджак, я ринулся в прихожую и взялся за ручку двери…

И в тот же момент дверь ударила меня с такой силой, как если бы в нее врезался не вписавшийся в поворот бегущий слон.

Потеряв дыхание от удара в грудь и не понимая, в каком положении падаю на пол, я перевернул стол, и столешница его, сломавшись пополам, ударила меня по лицу.

Едва я, гонимый адреналином, поднялся на ноги, удар не меньшей силы повалил меня снова…

Губа заныла от отвратительной боли, я снова стукнулся затылком, но сознание мое все еще было со мной. И я снова встал…

И тут же переломился пополам от пинка в живот. Точку поставил удар той же ногой в голову, и здесь я прекращаю повествование, поскольку нужно хоть как-то обозначить те два часа, что я отсутствовал во времени…

Сквозь пелену тумана, застившую мое сознание, я ощущал лишь, что меня куда-то волокли, сажали, потом снова волокли и снова сажали. Я слышал слова, но не понимал их значение. Так ведет себя потрясенный мозг, молящий о лекарстве.

Окончательно я очнулся в том состоянии, когда человек уже дает отчет происходящему без иллюзий и, одновременно, в голове бродит недавний хмель. Но я был трезв, значит, я просто до сих пор не пришел в себя.

Определить время было трудно. Но менее всего мне сейчас хотелось справиться о времени. Глядя в напряженные лица троих людей, сидящих передо мной, я вспоминал минуту, в течение которой потерял контроль за ситуацией. Я в панике иду к двери, а дверь бьет меня в грудь. Нельзя поддаваться панике, но почему-то мы всегда думаем об этом тогда, когда миновала надобность в этом. Видимо, в той жизни я совершил ошибку и теперь, глядя в лица Ханыги, Гомы и еще одного типа, которого не знал, но о котором слышал, уже не сомневался в том, каким именно образом мне придется ее исправлять. Кажется, третьего зовут Лютик, но самое ужасное заключается в том, что в компании из числа постоянных сотрудников был только один человек, которого я не знал в лицо, но о котором слышал, и это именно тот самый Лютик неделей ранее дымил «Парламентом» в тамбуре вагона рядом со мной и со мной же выходил на перрон вокзала с сумкой. Его серый свитер мелькал и перед школой во время моего возвращения… В общем, вряд ли трое взрослых мужиков, желая повеселиться, потратят уйму времени на то, чтобы так тщательно примотать четвертого к тяжеленному стулу, да еще и в ванной.

Кстати, в какой, к черту, ванной?.. У меня нет ванной комнаты. Осмотревшись, я убедился в том, что это все-таки ванная. Обычная совковая ванная комната, и память сразу подсказала мне место, где такие ванные могут быть. Вдоль улицы Ленина, по обеим ее сторонам, стоят трехэтажные дома. И не нужно быть мыслителем экстра-класса, чтобы догадаться о том, что меня выволокли из моей школьной халупы, погрузили в машину и перевезли на квартиру. Съемную, конечно.

Я еще раз провел взглядом по лицам дегенератов. Вряд ли они сидят на табуретках для того, чтобы повеселиться в тот момент, когда я проснусь и стану недоумевать по поводу собственного местонахождения. Я знаю случай, когда пятеро мужиков объелись экстези до безумия, после чего четверо по очереди оттрахали пятого. При этом ни один из них до этого не отличался нетрадиционной сексуальной ориентацией. Просто так получилось, елки-палки, ключница экстези, верно, делала…

Я знаю всех троих. От понимания того, что меня сейчас ждет, моя шкура начинает ходить ходуном. При этом я знаю, что они вменяемы. У них даже есть справки… Я скосил взгляд в сторону и увидел маленький столик с лежащим на нем скальпелем. Удивительно, но, когда моему взору предстал этот страшный медицинский инструмент, я успокоился. Вся моя дальнейшая жизнь теперь зависела только от меня самого. А это значит, что последующие мгновения нужно потратить так, чтобы они не стали последними. Я не боялся боли. Я боялся смерти.

— Артур, ты всех огорчил. — Это были первые слова Гомы, ставшего свидетелем моего пробуждения.

Я мгновенно заметил движение Ханыги, потянувшегося к столику.

— Ребята, зачем все это нужно? — Мой и без того глухой голос превратился в шипение пустого водопроводного крана. — Скажите, что я должен сделать, и закончим на этом. Какой смысл меня на ремни резать? Я не партизан и не Рихард Зорге. За идею не борюсь. Гома, говори, что нужно!