Иудино дерево в цвету

Они наклонялись над глубокими, строго прямоугольными ямами, многозначительно переглядывались, уважительно говорили друг дружке: «Это были могилы!» Но их слова не выражали особого, кладбищенского душевного состояния, а только приятное, захватывающее возбуждение оттого, что они видят нечто, еще никогда не виденное, очутились там, где никогда еще не бывали. Но примешивалась и толика разочарования: оказывается, ничего особенного, все совершенно обыкновенно. Пусть когда-то тут много лет лежал гроб, но теперь гроба нет и осталась просто яма в земле. Миранда соскочила в яму, где когда-то покоились кости ее деда, поковыряла земляную стенку, просто так, для удовольствия, взвесила на ладони комок земли с примесью сосновых иголок и каких-то листочков. От него шел приятный, сладкий запах распада. А когда он раскрошился, внутри оказался серебряный голубок величиной с орех, с распростертыми крылышками и веерообразно распущенным хвостом. На груди у голубка было круглое углубление. Миранда повернула его к солнцу и оказалось, что внутри углубления нарезаны завитки. Она вылезла из ямы, обрушив с краю насыпанную землю, и крикнула Поля: она нашла одну вещь, пусть попробует угадать, что… Его улыбающееся лицо высунулось из соседней могилы. Он махал сжатым кулаком: «Я тоже кое-что нашел!» Они сошлись и принялись состязаться: кто раньше и с которой попытки угадает, что у другого в руке? Все мимо. Наконец разжали кулаки. Оказалось, что Поль нашел толстое золотое кольцо с хитрым узором из цветов и листьев. Миранда была повержена. Ей ужасно захотелось взять кольцо себе. А Поль больше заинтересовался голубем. После недолгого препирательства был произведен обмен. Зажав голубя в руке, Поль сказал: «А ты знаешь, что это такое? Шайба к винту для крышки гроба!.. Пари, ни у кого на свете такого нет!»

Миранда бросила на свою находку равнодушный взгляд. Золотое кольцо она надела на большой палец, и оно пришлось как раз в пору. «Я думаю, нам надо уходить, — сказала Миранда. — А то, может быть, кто-то из негров нас заметил и скажет кому-нибудь». Они знали, что эта земля продана, кладбище им больше не принадлежит, они вторглись на чужую территорию. Поэтому они тихонько перелезли обратно через забор, вскинули винчестеры через плечо — дети с семилетнего возраста стреляли в цель из разного огнестрельного оружия и привыкли с ним обращаться — и побрели дальше бить кроликов, голубей и прочую мелкую живность, какая подвернется. В этих походах Миранда всегда шла след в след за Полем и подчинялась его указаниям: как поступить с винтовкой, перелезая через забор; каким способом установить ее стоймя дулом вверх, чтобы она не соскользнула и не выстрелила; до каких пор выжидать, прежде чем самой спустить курок, а не бабахать сразу в воздух и портить Полю охоту, Поль-то действительно стрелял метко, если ему не мешать. Но иногда, когда прямо у нее под носом вдруг вспорхнет птица или из-под самых ног выпрыгнет кролик, Миранда все-таки могла, забыв обо всем, сгоряча вскинуть винчестер и надавить на крючок. Она вообще редко попадала в цель. У нее был неправильный подход к охоте. Брат часто сердился на нее. «Тебе дела нет, хоть ты промазала, хоть попала, — ворчал он. — Разве так охотятся?» Миранда не понимала, почему он сердится. Сам он у нее на глазах швырял оземь шляпу и вопил от ярости, когда промахивался.

— В стрельбе мне больше всего нравится спускать курок и чтобы грохнуло хорошенько, — ни с того ни с сего с возмутительным простодушием призналась Миранда.

— Тогда шла бы в тир и била по мишеням, — негодует Поль.

— Я бы не прочь, но так мы заодно гуляем.

— Ну, ладно. Только держись сзади и не мешай мне, — говорит Поль. Он любит, если уж подстрелил добычу, быть уверенным, что выстрел был его. Миранда сама попадает в птицу дай Бог один раз из двадцати, но если они стреляли вместе, одновременно, всегда спорит, что это ее добыча. Надо же, какая глупость. И как несправедливо, слушать противно.

— Давай условимся: первый голубь, которого мы увидим, или первый кролик — мой, — предложил он. — А следующий — твой. Запомни и не хитри.

— А если змея? — спрашивает Миранда — Можно, змея первая будет моя?

Крутя большим пальцем и любуясь блеском золотого кольца, Миранда теряет интерес к охоте. Одета она в летнюю будничную одежду: синий комбинезон, голубая рубашка, крестьянская соломенная шляпа и грубые коричневые сандалии на босу ногу. Брат одет так же, только в более суровых бурых тонах. Миранда вообще любит комбинезоны больше всякой другой одежды, но в округе они производят скандальное впечатление, потому что год на дворе 1903-й, и в сельской местности еще живы обычаи соблюдать в женской одежде старосветскую благопристойность. Их отца порицают за то, что у него девочки одеваются, как мальчишки, и разъезжают по окрестностям верхом, сидя без седел, по-мужски. Старшая сестра Мария, личность бесстрашная и самостоятельная, хоть и любит строить из себя даму, носится галопом, только обвязав конскую морду веревкой. А люди говорят, что семья без матери катится под уклон, тем более, когда не стало бабки, которая держала их в руках. Поговаривают, что бабка в своем завещании обошла сына Гарри, и он испытывает денежные трудности. Некоторые его давние соседи злорадно прикидывают, что теперь он, пожалуй, перестанет так заноситься и в конюшне у него поубавится чистокровных лошадей. Миранда все это знала, хотя откуда, непонятно. Она встречала на дороге простых старух, которые курили кукурузные трубки и поминали ее бабушку с глубоким почтением. Они скашивали на внучку старческие подслеповатые глаза и говорили ей: «Как вам не стыдно, мисси? В таком виде на люди показываться — это против Священного писания. О чем только ваш папаша думает?» Миранде было немного стыдно, потому что, со своим тонким социальным чутьем, пропитавшим все ее существо, она понимала, что оскорблять вкус людей — нехорошо, невежливо, пусть даже эти люди — вредные ворчливые старухи; но она доверяла мнению отца, и потом, в такой одежде очень удобно. Папаша так и говорил: «Комбинезон — это как раз то, что надо, и платья целее будут, в школу ходить…» Она считала такие рассуждения разумными и естественными. Ее воспитывали в строгой экономии. Расточительность вульгарна. И к тому же, это грех. Такова истина. Она слышала это дома тысячу раз и никогда не подвергала сомнению.

И вот теперь это кольцо, сияющее чистым золотом на ее довольно грязном пальце, внушило ей неприязнь к испачканному комбинезону и босым ногам в грубых сандалиях, выглядывающим между толстыми коричневыми ремешками. Ей захотелось вернуться в дом, принять холодную ванну, щедро обсыпаться Марииным фиалковым тальком — если, конечно, самой Марии поблизости не окажется и некому будет возражать, — надеть свое самое легкое, самое нарядное платье с пышной лентой вокруг пояса и усесться в плетеное кресло под сенью дерев… Это, понятно, было еще не все, чего ей хотелось; ее смутно потянуло к роскоши, к богатой жизни, которую она лишь неясно себе представляла на основании семейных легенд о былом изобилии и праздном образе жизни. Но простые удовольствия были доступны и теперь, и Миранда решила получить их, не откладывая. Она стала понемногу отставать от Поля и уже была готова повернуть обратно, ни слова не говоря брату. Но потом раздумала — ведь Поль бы никогда так с ней не поступил, и она тоже должна его предупредить, что уходит. Выскочил вспугнутый кролик — она без спора уступила его Полю, и он уложил его с одного выстрела.

Когда Миранда поравнялась с Полем, тот, опустившись возле кролика на колени, рассматривал только что нанесенную рану.

— Прямо в голову навылет, — удовлетворенно заметил он, хотя стрелял наобум, не целясь.

Вытащив свой острый охотничий нож, он быстро и ловко снял с кролика шкурку. Дядя Джим Билл умел их дубить, так что у Миранды для всех кукол имелись меховые шубки, она хотя и не любила кукол, но ей нравилось одевать их в меха. Дети стояли на коленях друг против друга над убитым кроликом. Миранда восхищенно наблюдала за тем, как Поль стягивает свежую шкурку, будто снимает перчатку. Ободранная тушка осталась темно-красная, скользкая, твердая; Миранда потрогала двумя пальцами длинные, тонкие мускулы с плоскими серебристыми полосками сухожилий, которыми они прикреплялись к суставам. Брат приподнял странно раздутое брюшко.