Фуга для темной земли

Позвонив в ресторан, я заказал столик на восемь часов. Разговаривая, я смотрел, как Изобель, появившаяся в банном халате, сушила феном волосы. Элен появилась ровно в семь и мы вместе отвели Салли в детскую.

Изобель надела бледной расцветки платье, которое очень ладно сидело на ней, подчеркивая фигуру, и аккуратно расчесала свои красивые прямые волосы. Она немного подкрасилась, главным образом глаза, и надела ожерелье, которое я подарил ей в первую годовщину нашей свадьбы. Она выглядела красавицей, какой я не видел ее много лет. Когда мы уже ехали, я сказал ей об этом.

– Зачем мы все-таки выбрались из дома, Алан? – спросила она.

– Я же говорил тебе. Я просто почувствовал, что мне этого хочется.

– И предполагал, что я не захочу?

– Ты же захотела.

Я заметил ее неловкость и понял, что до сих пор судил о ее настроении только по поведению. За холодностью и красивой внешностью скрывалось внутреннее напряжение. Когда мы остановились перед светофором, я посмотрел на нее. Скучной, сексуально холодной женщины, которую я видел каждый день, не было… вместо нее рядом со мной сидела та Изобель, на которой я когда-то мечтал жениться. Она достала из сумочки сигарету и закурила.

– Тебе нравится, когда я так одета, верно?

– Да, конечно, – ответил я.

– А в другое время?

Я пожал плечами:

– У тебя не всегда есть такая возможность.

– Верно. И ты не часто даешь мне ее.

Я заметил, что пальцами свободной руки Изобель поглаживает ногти той, что держала сигарету. Она сделала затяжку.

– Я помыла волосы и надела чистое платье. Ты сменил галстук. Мы едем в дорогой ресторан.

– Мы и прежде бывали в ресторанах. Несколько раз.

– А как давно мы женаты? И вдруг такое событие. Сколько ждать следующего раза?

– Можем позволять себе это почаще, если хочешь, – ответил я.

– Хорошо. Давай, раз в неделю. Заведем такой обычай.

– Ты ведь знаешь, что это непрактично. А что будет с Салли?

Она закинула руки за голову, сгребла ладонями свои длинные волосы и сильно их натянула. Я то и дело поглядывал на нее, отвлекаясь от дороги. Сигарета во рту, губы немного искривлены.

– Ты мог бы нанять домработницу.

Некоторое время мы ехали молча. Изобель докурила сигарету и бросила окурок в окно.

Я сказал:

– Тебе незачем ждать, пока я приглашу тебя куда-нибудь. если ты заранее позаботишься о своей привлекательности.

– Ты никогда прежде не обращал на это внимание.

– Обращал.

Это было правдой. Очень долгое время после женитьбы она прилагала массу усилий, чтобы сохранить привлекательность, даже во время беременности. Я восхищался ею, даже несмотря на возникавшие между нами преграды.

– Я отчаялась в возможности тебе нравиться.

– Сейчас ты мне очень нравишься. – сказал я. – У тебя на руках ребенок. Я не могу требовать, чтобы ты все время была так одета.

– Но ты требуешь, Алан. Требуешь. В этом вся проблема.

Я был признателен ей за этот разговор не по существу. Мы оба прекрасно знали, что манера Изобель одеваться приподнимала самый краешек нашей проблемы. Я лелеял образ той Изобель, которую увидел впервые, и у меня не было охоты с ним расставаться. Он жил во мне и на мой взгляд в определенных пределах это присуще всем женатым мужчинам. Истинную причину отсутствия у меня интереса к Изобель мы никогда открыто обсуждать не решались.

Мы посидели в ресторане, съели поданные блюда. Ни одному это удовольствия не доставило. Разговор тоже не клеился. По дороге домой Изобель сидела молча, пока я не остановил возле дома машину.

Только тогда она повернулась и посмотрела на меня. Выражение лица было прежним, но теперь с затаенной улыбкой.

– Нынче вечером я была просто еще одной твоей женщиной, – сказала она.

Двое мужчин приволокли меня к баррикаде. Я повис на их плечах и пытался переставлять ноги, но перенос веса тела на растянутую лодыжку отзывался сильной болью.

В баррикаде открыли проход и провели меня за нее.

Там было несколько человек. Все с карабинами. Я попытался объяснить, кто я такой и зачем хотел войти в городок. Не обмолвившись ни об афримах, ни о своих страхах о том, что Салли и Изобель находились у них в руках, я сказал, что разделился с женой и дочерью. Мне вроде бы удалось убедить их, что я имел основания искать их именно здесь.

Мои пожитки обыскали.

– Ты просто грязный оборванец, кто же еще? – сказал один молодой мужчина. Остальные одарили его взглядами, которые показались мне осуждающими.

Я ответил, стараясь говорить спокойно:

– Я потерял дом и все, чем владел. Несколько месяцев был вынужден жить, где придется. Для меня было бы счастьем принять ванну и сменить белье.

– Все в порядке, – сказал другой. Он куда-то в сторону мотнул головой и тот молодой мужчина отошел, сверкнув на меня взглядом. – Кем вы были до того, как вас выгнали из дома?

– Вы имеете в виду мою профессию? Я преподаватель колледжа, но некоторое время был вынужден заниматься другой работой.

– Вы жили в Лондоне?

– Да.

– Есть места и похуже. Вы слышали, что творилось на севере?

– Слышал. Вы позволите мне войти в городок?

– Возможно. Однако прежде нам необходимо побольше узнать о вас.

Мне было задано еще несколько вопросов. Я не отвечал на них с полной искренностью, но старался добиться ответами расположения к себе. Вопросы касались моего возможного участия в войне. Меня спрашивали, не подвергался ли я нападению вооруженных отрядов, не занимался ли я диверсией, какой из воюющих сторон я предан.

Я спросил:

– Это территория националистов, не так ли?

– Мы верны короне, если вы это имеете в виду.

– Разве это не одно и то же?

– Не совсем. У нас нет вооруженных сил. Мы в состоянии справляться со своими делами сами.

– А как же афримы?

– Здесь их нет. – Категоричность его тона напугала меня. – Они были, но ушли. Было бы легкомыслием позволить ситуации выйти из-под контроля.

Заговорил еще один мужчина:

– Вы еще не рассказали о своей позиции.

– А вам трудно ее представить? – ответил я вопросом. – Африканцы заняли мой дом и я уже год живу не лучше зверя. Эти ублюдки забрали у меня ребенка и жену. Так что, я с вами. Этого достаточно?

– Ладно. Но вы говорили, что пришли искать их здесь. В городке нет ни одного африканца.

– Какой это город?

Он назвал. Предводитель беженцев упоминал другой. Я сказал, как называется городок, куда намеревался добраться.

– Вы попали в другое место. Здесь нет ни одного чернокожего.

– Я понял. Вы уже говорили.

– У нас приличный городок. Я ничего не знаю об африканцах. У нас их нет ни одного с тех пор, как мы вытурили всех их до последнего. Если они – цель ваших поисков, то вы попали не туда. Понятно?

– Вы прекрасно все объяснили. Я ошибся. Прошу извинить.

Они отошли от меня и минуту или две посовещались. Я воспользовался этим, чтобы изучить крупномасштабную карту, которая была прикреплена к одному из бетонных блоков баррикады. Этот район побережья населен очень густо. Хотя каждый городок имел собственное название, их пригороды переходили один в другой. Городок, в который мне следовало попасть, находился в пяти километрах к востоку.

Я заметил на карте отмеченную ярко-зеленой краской границу зоны. Ее самая северная точка находилась примерно в семи километрах от моря. От этой точки граница шла на восток и запад до побережья. Моя цель, как я увидел, была за пределами зеленой черты.

Несколько пробных физических упражнений убедили меня, что на поврежденную лодыжку я совершенно не могу опираться. Голеностоп опух и я понял, что если сниму ботинок, то надеть его снова не смогу. У меня появилось подозрение, что сломали кость. При первой возможности ногу необходимо показать врачу.

Остановившие меня люди подошли снова:

– Вы можете идти? – спросил один из них.

– Не думаю. Нет ли здесь врача?

– Конечно, есть. Вы найдете его в городе.