Маленькие дети

— Привет, мама.

— Ох, здравствуй, дорогая. — Голос Марджори мешался с воплями телевизора. — Уже поздно. У тебя все в порядке?

— Да, у меня все в порядке.

— А по голосу не скажешь.

— Да нет, все в порядке. Я просто соскучилась.

— Подожди немного. Я ведь только что держала его в руках!

— Кого?

— Да этот чертов пульт! Куда он подевался?

Кэти в случае конфликтов с Тоддом предпочитала обращаться к Клэр или Эмми, а не к матери именно потому, что, в отличие от них, Марджори никогда не пыталась защитить своего зятя и убедить дочь в правильности сделанного ей выбора. Наоборот, сознательно или нет, она делала совершенно обратное: раздувала пустяки до уровня критической проблемы и сеяла вражду, как будто инстинктивно стараясь превратить Кэти в своего товарища по несчастью.

Рик, отец Кэти, бросил жену с тремя детьми после шестнадцати лет брака не ради более молодой и привлекательной женщины, что было бы банально, но по крайней мере понятно, а ради их разведенной, вечно больной соседки Гэйл Робертс, которая говорила прокуренным басом, носила ортопедические ботинки и к тому же была на пять лет старше его жены. Марджори, так и не сумевшая оправиться от этого унижения, с тех пор пребывала в глубоком убеждении, что все мужчины — подлецы, а брак — просто жестокая шутка, жертвой которой неизбежно оказывается невинная и ничего не подозревающая жена.

— Нашла, — сообщила Марджори, и телевизор в трубке замолчал. — Так-то лучше. Как там поживает мой любимый мальчик?

— Отлично. Спит сейчас у меня под боком. Такая лапочка. — Кэти нежно поглядела на раскинувшегося Эрона. На нем не было ничего, кроме памперса, и сквозь натянутую кожу просвечивали тонкие ребрышки. Странно, но, глядя на этого хрупкого мальчика, было легко представить, что через несколько лет он вытянется, станет крупнее и шире, а потом вырастет в такого же красивого, сильного мужчину, как его отец. — А что ты там смотришь?

— «Скорую помощь». Только что началось. Школьный автобус опрокинулся в кювет. — Марджори вздохнула, как будто речь шла о настоящем несчастье. — Такой ужас.

— Я могу перезвонить попозже.

— Не надо. Я эту серию все равно уже видела.

Кэти помолчала, давая матери возможность задать следующий, неизбежный вопрос.

— И где же твой Тодд?

— Он еще не пришел.

— Очень странно, что библиотека работает так поздно.

— Нет, он не в библиотеке, — объяснила Кэти. — Он с приятелями играет в футбол.

— В футбол?

— Да, он вступил в какую-то команду. Играют в контактный футбол без всякого защитного снаряжения.

— Но уже десять часов!

— Ты бы видела его сегодня вечером! Не мог ни есть, ни разговаривать. Так волновался, будто играет за Суперкубок.

— Ты говоришь, контактный?

— Ну да, только без шлемов и доспехов.

— Ему повезет, если он не сломает шею.

— Если сломает, пусть лучше не приходит ко мне жаловаться.

Кэти вдруг удивительно ясно представила себе, как Тодд в инвалидной коляске, широко открыв рот, ждет, пока она вложит в него очередную ложечку детского питания.

— Можно задать тебе вопрос? — попросила Марджори. — Ты считаешь, он кого-то завел?

— Завел? — засмеялась Кэти. — Мама, он просто играет в футбол.

— Милочка, — вздохнула Марджори и терпеливо, словно ребенку, объяснила: — Это ведь просто такая маскировка. Никто не играет в футбол по ночам.

— А эти идиоты играют. Он возвращается весь потный, ободранный и в синяках.

— Ну, тебе виднее. Но ты помнишь, как твой отец вдруг полюбил гольф? Купил себе клюшки и начал каждую субботу на рассвете уходить из дома? Впоследствии выяснилось, что на поле для гольфа он проводил не так уж много времени.

— Нет, мама, у него никого нет, и меня беспокоит совсем не это. Просто последнее время с Тоддом что-то происходит. Он ничего не говорит о будущем и, по-моему, даже о нем не думает. Видишь ли, он как будто застрял в настоящем и не понимает, что жизнь проходит.

— Хочешь, я приеду и погощу у вас? Присмотрю за ним, пока ты на работе, и удостоверюсь, что все в порядке.

Кэти поморщилась и показала телефону выставленный кверху средний палец. Зачем она все это затеяла? Знала ведь, что с матерью бесполезно говорить на любую тему, кроме той, что все мужчины бессердечные чудовища, а особенно ее бывший муж. Который, скорее всего, вовсе не был чудовищем. Они очень дружно живут с Гэйл, и во время обострений эмфиземы и хронического артрита он трогательно заботится о ней. Кэти, заглянувшая как-то к отцу, сама видела, как тот хлопотал с кислородной подушкой, регулировал давление, поправлял пластиковые трубки, идущие в ноздри Гэйл, и нежно держал ее за руку, пока она, сидя на диване, тяжело хватала ртом воздух.

— Знаешь, мама, наверное, я только напрасно тебя расстраиваю. У тебя и своих неприятностей хватает.

— Не говори глупостей, — жизнерадостно возразила Марджори. — Я всегда рада помочь, чем могу.

Центральный лайнбэкер «Аудиторов» — гора злобных мускулов метра под два ростом с бритой головой и щегольской мефистофелевской бородкой — начал провоцировать Тодда с первых минут матча.

— Красотка! — крикнул он и помахал рукой Тодду, который вместе с другими «Стражами» приближался к линии розыгрыша. — Только взгляни на меня!

Тодд предпочел не обращать на него внимания и быстро оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что его линейные заняли свои места. Это был третий даун, и им оставалось пройти еще восемь ярдов. Лайнбэкер замахал еще энергичнее и даже скрестил обе руки над головой, будто сигнализируя вертолету. Из-под рукавов футболки показались гротескно-выпуклые бицепсы с татуировкой в виде обвивающей их колючей проволоки.

— Ты хорошо выбрила свою киску?

Тодд махнул рукой Девэйну, отодвигая того дальше к боковой линии. Когда на поле всего четырнадцать игроков, простора для маневра оказывается даже чересчур много.

— Ты ведь знаешь, что я люблю гладеньких сучек.

— Зеленые сорок два! Зеленые сорок два! — крикнул Тодд, готовясь откинуть мяч назад. — Хат! Хат!

Он сделал ложное движение, будто собирался вложить мяч в руки Барта Уильямса, а сам отскочил вправо и оглянулся на линейных, ожидая прорыва Девэйна в центр. Краем глаза Тодд успел заметить, как разговорчивый лайнбэкер, легко оттолкнув Ларри, который не мог соперничать с ним ни в весе, ни в скорости, летит прямо на него. Спеша избавиться от мяча, Тодд неудачно подкрутил его и сразу же понял, что пас получился слабым. Впрочем, он уже не видел, где мяч упал на землю: тот был еще в воздухе, когда лайнбэкер обрушился на Тодда всей своей тяжестью и они оба повалились на газон.

— Ты очень хорошенькая, — ухмыльнулся лайнбэкер и, опершись на голову Тодда, легко поднялся на ноги. — Хочешь ребенка от меня?

Тодд еще лежал на земле и пытался сделать вдох, когда к нему подскочил расстроенный и красный от смущения Ларри. Он помог ему подняться, сочувственно сжал плечо и даже отряхнул футболку.

— Это я виноват. Не смог поставить ему блок. Больше такого не случится.

С этого момента исход матча для «Стражей» был предрешен. Соперник оказался несравненно сильнее. Игра команды рушилась, и они ничего не могли с этим поделать. Бывают такие неудачные матчи, похожие на кошмарный сон наяву. Тодд помнил их еще со школы и колледжа: ты вроде бы постоянно что-то делаешь, но никакого результата не видно: твои товарищи толкают соперников, но те не падают: прекрасные пасы проходят насквозь через ватные руки твоего ресивера, а у противников мяч прилипает к ладоням, будто они намазаны клеем. «Стражи» теряли мяч при передачах и роняли его на бегу, игроки линии защиты налетали друг на друга и падали, а «Аудиторы» в это время по-хозяйски уверенно перемещались по полю и методично зарабатывали очки.

В таких играх счет в какой-то момент уже перестает иметь значение, и единственной задачей становится спасение собственного достоинства. А для этого необходимо было рассчитаться с проклятым лайнбэкером, который не отходил от Тодда ни на шаг и шутил все грязнее. Он делал комплименты его «хорошеньким губкам», щипал за ягодицы во время очных схваток и навязчиво предлагал пообщаться под трибунами после матча.