А в остальном, прекрасная маркиза...

И вот сидит она, все делающая правильно, то есть неправильно. Очень хочет себе приятно сделать и совершенно не может закрыть глаза на проблемы других, близких.

Гале захотелось плакать. Потому что было жаль себя, а еще больше — родных. Противоречие, оно же данная реальность. На экране прыгали одетые тетками мужики и девушки, наряженные бомжами. Все как бы шутили, но до Гали их юмор не доходил. Возможно, проблема не в качестве реприз, а в ее неспособности воспринимать тонкий юмор. Она всегда сначала в себе искала недостатки, а потом в других.

Надо было все-таки купить шампанского. Новогодняя ночь без шампанского, как… Как девушка без жениха, как лодка без весел, как эскимо без палочки… Как она, Галя, всем нужная, а себе самой бесполезная…

Настя в доме спиртного не держала, чтобы папу не провоцировать. Но по Галиным расчетам у дедушки образовалась лишняя бутылка, на «катеньку» приобретенная. И Галя знала, где он прячет заначку — за томами словаря Даля.

Она пошла в его комнату, вынула книги и достала бутылку.

Галя в винах и вообще в спиртном не разбиралась. Не любила его, не чувствовала прелести, поэтому все хмельное было ей на один вкус. Опять-таки провинциальный признак — не разглагольствовать о букете бордоских красных вин, рейнских белых и каких-то многолетних виски. Свою провинциальность Галя считала главным недостатком.

Дедушкино вино из бутылки с криво наклеенной этикеткой оказалось не таким уж отвратительным. Сладким и терпким. Вначале Галя пригубила: не отрава, от которой слепнут, глохнут и отправляются на тот свет? Нет, приятненько. Хотя химический анализ ее язык, конечно, произвести не может. Сходила в детскую, проверила, как спят Така и Вака, подоткнула под них одеяла. Вернулась и допила рюмку.

Легкий хмель ударил, не убрал горестей и тревог, только сделал их выпуклее и ощутимее. По прежнему хотелось плакать, теперь уже концертно — с подвываниями и стенаниями.

«Концерт» не начался, потому что зазвонил ее сотовый телефон. «Настя и Вадик, — подумала Галя, — бодренько и оптимистичненько отвечаем, чтобы ненароком не заподозрили, что крестная мама на шурупы рассыпалась».

Но на дисплее высветилось: «Тимур». Галя машинально глянула на нижнюю строчку, указывающую время — 23.10.

Она так долго себя жалела все последние полчаса, что факт звонка Тимура не произвел большого впечатления. Если бы Гале в данный момент позвонили из небесной канцелярии, она нашла бы, какие претензии выдвинуть.

— Привет! — поздоровался Тимур. — Хочу поздравить тебя с наступающим.

— Спасибо! Очень мило. Чего пожелаешь?

— Того, что ты сама хочешь.

— О-о-о! — раскатисто, с нервным смехом протянула Галя. — Даже не представляешь, как забавно это звучит из твоих уст. И тебе того же — чего желаешь.

— Странный у тебя голос. Хорошо отмечаете, веселая компания?

Фоновым шумом Галя слышала, что сам Тимур отмечает Новый год бурно. Смех, женские выкрики, музыка, звон посуды…

— Компания на зависть. Пугачева, Киркоров, Орбакайте, Задорнов, Петросян…

— Смотришь телевизор? — догадался Тимур.

— Верно. И одни и те же физиономии на всех каналах.

— Ты одна? — уточнил Тимур. — Где?

— Улица Кирова, дом семнадцать, квартира сорок четыре, код подъезда шесть, шесть, шесть. Число дьявола. Знаешь, кто дьявол?

— Кто?

— Ты. Принесла тебя нелегкая в наш город! Как я хорошо бы жила, если бы не ты!

У Гали брызнули слезы, давно копившиеся, и она нажала кнопку отбоя.

Плакала всласть пятнадцать минут, а потом из детской донесся сонный выкрик то ли Ваки, то ли Таки. Галя бросилась к ним. Посидела немного у кроваток, шмыгая носом и тихо приговаривая: «Баю-баю! Спите, мои крошечки!»

Она вернулась в большую комнату точно в момент, когда раздался звонок в дверь. «Дедушка за бутылкой пришел, — подумала Галя, бросила взгляд на настенные часы. Одиннадцать пятьдесят пять, принесла алкоголика нелегкая».

За порогом стоял Тимур.

— Привет! Успел в старом году или уже в новом?

Галя не удивилась. Вернее, она удивилась так сильно, что будто перепрыгнула в другую реальность, с иными законами, где визит Тимура в чужую квартиру не казался экстраординарным.

— Быстро раздевайся и переобувайся, — велела Галя. — Президент уже поздравляет, осталось три минуты.

Галя, как и все прогрессивное человечество, была рабой привычек, обрядов и ритуалов. Пропустить бой кремлевских курантов, первые звуки гимна — будто надругаться над собственной биографией.

Президент говорил хорошо. Просто и тепло, достойно и умно, точно заглянул в каждый дом и нашел самые правильные слова каждой семье.

Тимур крутил в руках бутылку дедушкиного пойла и, не соответствуя пафосу минуты, спрашивал:

— Это что? Это пьют?

— Не привередничай, — Галя быстренько сбегала на кухню и принесла фужеры. — Разливай, уже куранты бьют!

С НОВЫМ ГОДОМ! — взорвался салют над Красной площадью.

Вместе со всей Россией, раньше Москвы, которая еще в старом году пребывала, со всеми соотечественниками за Уралом, земляками, друзьями, родными и близкими, с теми, кого знали хорошо и с кем имели шапошное знакомство, кого любили и кого недолюбливали, кем восхищались и кого жалели, с учителями и недругами, с соседями и таежными искателями, с бедными и богатыми, со здоровыми и хворыми, молодыми и умирающими, дураками и умными, с альтруистами и пронырами, с безбожниками и монахами — со всеми, имевшими в эту минуту выражение лица детско-счастливое, а в уме — надежды на удачный год, они подняли фужеры, чокнулись и выпили.

— Я помолодел, — крякнул Тимур, — лет на двадцать.

Залпом выпившая Галя посмотрела на него удивленно.

— С пацанами в подъезде, средняя школа. Пили что-то подобное, рвались в мужскую жизнь.

У Гали ноги разбухли горячечно, а голова, казалось, юлой крутилось на шее. Пьяна! В самый ответственный жизненный момент!

И она опять вслух проговорила то, что думала. Какой страшный недостаток — выпаливать что думаешь, когда сильно переживаешь.

— Спокойно! — велел Тимур. — Садись. Ты не безобразно пьяна. Но момент действительно важный. Закусывай.

— Ты тоже, — плохо владея речевым аппаратом, но гостеприимно предложила Галя. — Бери что хочешь.

Скукоженный картофель фри и засохшие лужицы кетчупа смотрелись неаппетитно. Про надкусанные бутерброды Галя пояснила:

— Мои девочки не доели.

— Какие девочки? У тебя есть дети?

— Есть. Така и Вака, Таисия и Варвара, три года, двойняшки… Охламонки, тиранки, временами — заразы, временами убила бы…

— Погоди! — остановил ее жестом Тимур. — Это твои родные дети?

— Да, то есть нет. Крестницы. Настя — их мама, моя любимая подруга. А папашу ты видел. Я с ним на новогоднюю вечеринку заявилась. Он хороший, хоть и смазливый, и Настю любит, а над Такой и Вакой вообще дрожит как придурочный. Но, зараза, не помнит, какие велели продукты купить по дороге с работы…

— Стоп! Стоп! Стоп! Тот Вадим…

— Муж моей Насти, мне как брат. Настя его вырядила во фрак из филармонии, чтобы меня оттенял и соответствовал. Комедия положений. И ты, Тимур, в этой комедии главный виновник.

— Обо мне во втором действии. А дальше?

— Что «дальше»? Ты все видел. И не ешь, не угощаешься. Да и нечем. Вообще я прилично готовлю, люблю на кухне покудесничать. Штрудель венский, сырная закуска в листьях китайского салата с оливками… Знаешь, начальничек! Мне иногда кажется, что все наши заморочки на фирме не стоят доброго вечера, когда ты с толком и расстановкой детей интеллект развивала, а потом готовила ужин для усталого и любящего мужа. Ты не понимаешь! Биологически не можешь понять, что ублажать любимого — трудно, сложно, интересно и, главное, почетно. Вам нужно, чтобы мы — в горящие избы, коня на скаку, нейролингвистическое программирование, хрен собачий… Ой, если бы ты знал, какие мне Вадик во время танца анекдоты рассказывал для счастливого смеха! Это просто ментальная дефлорация. Почему я должна тебя завоевывать? Ответь мне! Почему не наоборот?