Куба либре

Почти всю ванную комнату занимает бестолковая стиральная машина кубинского производства. Внешне она выглядит, как стиралка, какие были в Советском Союзе у моей бабушки. Корпус, похожий на бочку, и сливной шланг, опущенный в раковину.Я бы такому агрегату сейчас даже старые джинсы не доверила. Не хочу такую стиральную машину.

Вода падала из душа, мои волосы намокли, я стояла с закрытыми глазами и стирала вручную остатками своего шампуня его тенниску, от воды ставшую большой и тяжелой. Когда я протерла глаза, то увидела, что он стоит в дверном проеме и смотрит на меня.

– Ми рейна, любовь – это не тысяча евро. Любовь – это если я в твоем сердце. Я постоянно думаю о тебе. Если я иду в магазин, я думаю, что ты любишь вино. Я покупаю тебе вино и даже забываю, что я шел, чтобы купить себе ром. Я уже не живу своей жизнью, я живу для тебя. Я не возьму твои деньги.

Он обнял меня, и мы замерли под душем.– Ты стираешь, ты любишь готовить. Ты хорошая женщина. Как женщина стирает, такая она и есть. Хорошо стирает – хорошая женщина. Не любит стирать – плохая женщина. Я не какой-нибудь мачо, не такой, как другие мужчины. Сегодня ты стираешь – я готовлю: завтра я стираю – ты готовишь. Или ты работаешь, а я стираю. Выходные проводим вместе. Главное для меня – семья.

– Милый, мне будет спокойнее в Москве знать, что у тебя есть деньги. Если с тобой что-то случится…

– Если со мной что-то случится, деньги мне уже не понадобятся.

Я вышла на лоджию повесить его тенниску и увидела нечто странное: сидящий в кустах нищий старик с длинными седыми дредами сложил руки рупором и прокричал петухом. Рядом с ним лежал петух со связанными ногами.

Я устроилась на диване, положив голову на колени Алехандро. Он снова, погрузился в сериал, где любовная драма, судя по накалу страстей, подошла к кульминации. А я разглядывала его кофейного цвета торс, детские глаза, каракулевые подмышки, вдыхала его запах, и внутренний голос во мне говорил: ты запомнишь этот момент навсегда. Как тот, когда в двенадцать лет ты вышла из прохладного бассейна под яркое солнце и вдруг поняла, что жизнь прекрасна. И это чувство необъяснимого счастья всегда вспоминается, как некий бесценный опыт. Так и этот момент абсолютного покоя ты будешь помнить…

Старик прокричал петухом в третий раз.

В дверь постучали.

Алехандро замер. Хотел выключить сериал, но не стал, неохотно поднялся, подошел к двери и оглянулся на меня.

– Одеться? – зачем-то спросила я.

Алехандро оглядел меня, послал мне воздушный поцелуй и открыл дверь.

Я выбежала в спальню, в гостиной послышался какой-то шум. Я не нашла платье, просто обернулась цветастым покрывалом.

Когда я вернулась в гостиную, там уже все кончилось. Двое полицейских надели на Алехандро наручники, выкрутив ему руку назад, третий стоял с ржавым пистолетом наготове, а полицейский постарше, очевидно начальник, дымил сигарой.

– Я даже не успел пожать тебе руку, – сказал ему Алехандро.

– Я обойдусь, – был ответ.

Амая вышла в гостиную, оглядела всех, вращая сонными глазами, и не проронила ни звука.

– Амиго, ты выбрал самый неудачный момент. Это моя любимая девушка. – Педро посмотрел на меня. – Давай решим проблему, как старые знакомые?

– Твою проблему можно решить только одним способом, – ответил полицейский, указав головой на дверь, – тюрьмой.

Алехандро посмотрел на сестру. Подошел ко мне и поцеловал меня в губы. Долго, долго, долго.– Жди меня, – сказал он и вышел вместе с полицейскими.

Я даже не успела спросить, что случилось. Все казалось мне каким-то нелепым розыгрышем.

В гостиной повисло тяжелое облако сигарного дыма. Амая молчала. Я надеялась, что Алехандро сейчас вернется.

– Что случилось? – Я старалась произносить английские слова четко, в надежде, что она поймет. – Почему полиция? – Она скупо отвечала по-испански, но понять я ничего не могла и только механически повторяла: – Он вернется? Скажи мне, он вернется?

Она курила и молча кивала, звонила куда-то по телефону, с кем-то о чем-то говорила.

Конверт с тысячей евро так и остался лежать на диване. Рядом с кремом против грибков. Я подобрала с пола крышечку от крема, закрутила.Всё бессмысленно. Жизнь бессмысленна.

Приехали Ариэль с женой, сказали, что отвезут меня в отель. Я села в их облезлый двухдверный «Понтиак Фаерберд».

К машине подошел седой старик с дредами. Петух у него в руках время от времени хлопал крыльями. Старик долго говорил с женой Ариэля. За что-то благодарил, о чем-то сокрушался. Все, что я поняла из их слов – Педро взяли «за бизнес», а меня отвезут в аэропорт.

– Мне надо поменять дату вылета на ближайшее число.– Сестра, мы решим любую твою проблему, – ответил Ариэль.

В представительстве «Аэрофлота» меня уже приняли как родную. Всего за семьдесят куков дата вылета была снова изменена, на этот раз на ближайший рейс. «Сегодня», – твердила я. И разглядывала огромную картину, которая висела за стойкой менеджера, возившейся с моим билетом. Эта нелепая картина врезалась мне в память: обнаженная девушка спит на кроваво-алом волнистом покрывале, утопая в его складках. У нее на спине сидит черный петух с алым гребнем. Точь-в-точь такой же был у нищего утром. Петух клюет тело спящей девушки.

Сегодня вылет в Москву. Когда Алехандро нет рядом, все потеряло смысл. Жара, офис «Аэрофлота», деньги, даты, все кажется бессмысленным, запутанным сном.

Я не понимаю, что мне говорят по-испански, только киваю.Сегодня так сегодня. В аэропорт так в аэропорт. Надо собирать чемодан. Да, надо…

Я попросила Ариэля позвонить в отель «Тропикоко», узнать, сколько я должна заплатить, чтобы не менять в банке лишних евро.

Женщина на том конце провода долго что-то уточняла по-испански, и я забеспокоилась: а хватит ли оставшихся денег?

Ариэль еще раз переспросил у меня номер комнаты.

– Уже оплачен, – сказал он.

– Как оплачен?

– Она говорит, что ваш муж уже оплатил.

– Мой муж не знает, где я!

– Она говорит: он оставил записку.

– На русском?

– Она говорит, что на испанском.

– Что там написано?

Я открыла блокнот, и Ариэль записал с ее слов текст, который я перевела со словарем. Получилось что-то типа: «Прости меня, королева, за мою любовь. Ты навсегда в моем сердце. Так хочет Бог. Алехандро».

Это звучит, как наивная подростковая рифма, но в моей голове словно помыли окна. У меня случилось омоложение сознания, и теперь меня обуревают шекспировские чувства, которые испытывают лет в семнадцать.Ариель и его жена что-то бурно обсуждают всю дорогу. Видимо, их сильно впечатлило, что Алехандро оплатил отель. Из их слов я понимаю только «амор» – любовь. Типа: «Вот это амор! А у нас с тобой разве амор?»

На дне чемодана я нашла вилку от зарядного устройства для айфона. Как я ее не заметила раньше? Бросилась заряжать.

Когда все было упаковано, легла на кровать на минуточку. От жары сильно кружилась голова.

Айфон ожил и запищал эсэмэсками. Приглашение в московский ночной клуб, в магазин на презентацию новой коллекции. Две эсэмэски от мужа: «Получил журналистскую премию. Ура!» и «ХВ, любимка!».

Я увижу его сегодня, вдруг опомнилась я. Надо вставать и идти в машину.

Что-то зашевелилось и проползло по моей ноге. Я вздрогнула и задрала юбку. Струйка крови расползлась пятном на белой простыне. Месячные.Ничего не осталось на память, подумала я. Но на душе стало легче – не придется нести ответственность за чью-то новую жизнь.

Изразец с сердцем и венком я зачем-то положила в ручную кладь. Боялась: вдруг потеряется вместе с багажом. И еще думала, что в самолете станет грустно и я буду трогать шероховатое оранжевое сердце, разглядывать орнамент по бокам.

Полная темнокожая кубинка с заколкой в волосах, такой, какие носят у нас ультрарелигиозные дамы, попросила меня открыть ручную кладь и уставилась на изразец.

– Что это?

– Сувенир.

– Где вы это взяли?