Несчастье на поводке

— Но он любил вас…

Нет, он прилип к ней. До убийства он ни разу не говорил ей о своей любви, только о доме, животных, море, детях. Он делал все, чтобы стать частью того, что любила она. Он проникал везде, как червяк в древесной коре. А потом занял все пространство, захватил все мелочи, благодаря которым она еще чувствовала себя счастливой, все то, чему угрожал Тони.

Когда убийство было совершено, когда она поняла, что это он убил Тони, ее как обухом по голове ударило. Где мужской разговор по душам, который он собирался устроить Тони, чтобы тот оставил ее в покое, а где резня, которую он учинил и организовал. Не разборка на чистоту и в рукопашную, а настоящее убийство с преследованиями, слежкой, прикрытием, черной маской, ружьем. Какой ужас — она закрыла лицо руками — и в этом ужасе она будет жить еще несколько недель. Он следил за ней, как за Тони. Он появлялся с угрозами везде, где бывала она. Ходил по саду по ночам со своим псом, которого прятал в хижине. Пробил колеса в ее машине, чтобы не сбежала. И это не считая того главного вечера, когда он пригрозил повесить ей на шею это убийство, если бы…

— Вы не отдались ему?

Он не хотел любить ее, как мужчина любит женщину. Когда он хватал ее своими руками, это была жалкая игра в любовь. Он практически раздавил ее своим грузным телом, едва ли не удушил в объятиях, какое уж там желание, какое блаженство. Он хотел войти не в ее тело, а в ее голову. Он хотел обладать ею без остатка, как изголодавшийся хищник, который знает, что ничем не сможет насытиться. Он не целовал ее, он пожирал ее, и этого ему было мало. Что бы она ни сделала, ему все равно было бы мало.

Он сошел с ума, но не от любви, а от жестокости, от горя. Убийство Тони пробудило в нем старые раны, тот, кто не давал ей покоя, приходя в дом, поджидая на улице, следуя за ней по парку, названивая ей ни слова не говоря, не был влюблен, он был загнан и потому открыл охоту сам, стихийное бедствие в человеческом обличии было способно породить только бедствие, преступник в бегах, которого никто и ничто больше не могло удержать. Хотя, если хорошо подумать, то удерживала его только собака, и единственное, что его заботило, — это как уберечь пса.

— А на меня ему было плевать. В тот момент, когда я попросила его избавиться от пса, он перестал меня любить, если любил когда-нибудь. И я стала врагом, которого нужно убить. Кстати, желание навредить мне было сильнее, чем любовь. Он всегда держал в голове план — убить меня. Он начал с Тони, а закончить хотел мной, чтобы забрать ребенка. Он хотел убрать меня, чтобы украсть дитя, и только Богу известно, что он бы с ним сделал!

И совсем шепотом, еле слышно она добавила, что лучше уж мертвый ребенок, чем в лапах Джеффа… Адвокат сделал вид, что не расслышал ее.

— Когда меня арестовали, и я узнала, кто Джефф на самом деле, узнала про жестокое обращение с детьми, его каторжную жизнь, я не сказала бы, что мурашки побежали по коже от страха, потому что весь этот страх я прожила сама, только в еще больших масштабах, когда после убийства он угрожал мне, не давал увидеться с Лили, не давал пойти в полицию, не давал сбежать. Я плакала, кричала, звала на помощь, поверьте мне. Я боялась его с самого первого дня. Этот тип просто съехал с катушек.

Видя, как он разделался с электрическими проводами, сомнений не осталось, он просто помешанный. Из-за его колоссальной неспособности все исправить, вновь обрести себя, должно было случиться короткое замыкание, колоссальный пожар, трагедия.

41

Лили было не в диковинку видеть легавых на свалке. Они часто приходили сюда, разыскивая краденые машины. Она показывала им последние поступления — новые машины, которые ждали свой черед на разделку и уничтожение. Но эти легавые были не те, что обычно, они нервничали и суетились. В разговоре с ней смотрели по сторонам, как будто кого-то искали. И подсунули ей под нос фоторобот собаки. Не нужно быть специалистом, чтобы узнать собаку Джеффа, правда, та, которая с фоторобота, казалась более дикой, с железным взглядом, высунутым языком.

— Это собака моего мужа.

А кто ваш муж? Это — ваш сожитель, он вам не муж, значит. А где собака сейчас? Сбежала, муж ее ищет. А когда сбежала? А муж не сбежал? Он возвращается каждый вечер домой. 11 октября он дома ночевал? Когда вы проснулись, он был здесь? Он принес вам кофе в постель именно 12-го, вы уверены? В 8.30. Так вы, оказывается, так поздно спите!

12 октября в 8.30 Джефф принес ей кофе в постель. Это ее маленькая роскошь — кофе в постель. Маленькая роскошь в фургоне посреди свалки, где ночью всегда было неспокойно. Цыгане часто наведывались сюда полакомиться чем-нибудь. Она или Джефф брали ружье, выходили на улицу и стреляли в воздух, собака начинала выть, и злодеи сбегали. Так что чашка черного кофе в 8.30 утра — это не так уж удивительно, как можно подумать.

А допрос продолжался.

— Где ружье?

— Там. Ого, кажется, нету. На место не вернули.

— Кто не вернул, вы или он?

Он. С тех пор, как он здесь живет, она реже стреляет.

— Не женское это дело, что ж вы так?

Она не знает, женское или нет, но это ее жизнь, и ее все устраивает.

— А когда пропала собака? Она здесь еще была 12-го?

Да, она была еще здесь, она хотела запрыгнуть на кровать, а хозяйка ей не дала, она сказала Джеффу привязать ее на улице, а он не захотел, поэтому собака и сбежала. С тех пор он только и делает, что ищет ее. И сегодня утром он не дома, потому что еще бегает за псом.

Теперь она задаст пару вопросов. Вы ее нашли? Что она натворила? Сейчас много говорят про бродячих собак, которые истребляют целые стада овец в соседних деревнях. Она рада, что они нашли собаку, но как бы не получилось, что ей придется платить за половину стада, какая тупость, пятьсот штук за голову. Она добавила:

— Это брошенный пес, несчастный и недосмотренный, его Джефф спас от усыпления. Но охранять он не умеет…

Они не перебивают ее. Думают о другом. Они видели практически целые машины там, дальше.

— Что у вас сейчас есть в наличии?

Всего по чуть-чуть. Есть большие, есть малолитражки, один фургон…

— Что из малолитражек?

— Ну, один «Фольксваген Поло», один «Твинго», один «Фиат Панда», один «Рено Клио» и один «Фиат Уно».

— Фиат Уно? А какого цвета?

— Белый.

— Можно посмотреть?

Конечно. Она ищет ключи. Ключа нет.

— Вам не кажется это странным? Нет ружья, нет собаки, нет Джеффа, нет ключа, и, конечно, нет машины!

Если у невинности есть лицо, это — лицо Лили, женщины, попавшей под подозрение, против нее собраны все улики, а ей нечего сказать в свое оправдание. Нет Джеффа, нет собаки, нет машины. Она разводит руками. Пытается найти связь между всеми этим фактами. Собака принадлежит Джеффу, он ее ищет, взял с собой ружье на всякий случай и машину.

Они смотрят на нее и не знают, то ли сейчас наорать на нее, то ли посочувствовать, «она, что, издевается над ними, думает, что они сейчас так запросто проглотят эту фигню?».

— Давай-ка, собирайся, спящая красавица, надевай штаны, поедем в комиссариат!

Она делает все, как они сказали, закалывает волосы, надевает свитер, это свитер Джеффа. Так спокойнее. Набрасывает пару слов кузовщику, который должен был подойти попозже: «Уехала в комиссариат». Трое выводят ее на улицу, шестеро остаются дожидаться Джеффа.

Лили не особо беспокоится. Джефф в теме, он знаком с этими людьми, он с ними в постоянном контакте, встречается каждую неделю. «Он, как и вы, из жандармов». Они отвечают, что они — из полиции. Она не видит разницы между полицией и жандармерией. Они расставляют все точки над «i». Полиция — это МВД, а жандармерия — это армия. Все это время она даже не заговаривает о том, в чем провинился пес. Она уверена, что это из-за овец, или еще хуже, авария на дороге, она представляет, как пес мечется между машин, а машины тормозят с ужасным ревом и въезжают одна в другую. «Быстрей бы Джефф вернулся, они вместе должны разбираться с этим, потому что, все-таки, — думает она, — она бы не была сейчас в полицейской машине, если бы не случилось что-то серьезное». Пес укусил ребенка, и ребенок умер.