Шизофрения

Лектор снял очки и, достав из кармана бумажную салфетку, стал протирать стекла.

— Не совсем понятно, но, допустим. А вы сами-то в Египте были?

— Один раз. В Шарме. На море, — сказала Александра.

— Надеюсь, не в кампании с одной из особ, осчастлививших нас своими… непосредственными выступлениями?

— Бог миловал! — широко улыбнулась Александра.

Лектор поднялся со стула.

— Ну, Шарм это не Египет! А Египет, знаете ли, у каждого свой. Чтобы писать о Египте, его надо попробовать на вкус. Его надо потрогать. Им надо подышать. Услышать. Но чтобы услышать, надо иметь особый слух.

— Я туда вскоре собираюсь, — будто оправдываясь, сказала она.

— Съездите туда, вернетесь, вот тогда и поговорим, — он щелкнул застежками портфеля, — о мистериях Древнего Египта.

— Как мне вас потом найти?

— Найти? Проблем не будет. Мир тесен, — многозначительно добавил он, пристально глядя на Александру. — Вы даже представить себе не можете, как он тесен…

…С каждым днем Соловьев чувствовал, что все более превращается в натянутую струну, готовую к прикосновению. Почти ничего не ел и стал острее воспринимать запахи и звуки. Подходя к зеркалу, отмечал, что черты лица заострились и под глазами легли темные тени, отчего отражение выглядело почти иконописным. Ему было знакомо это состояние. Состояние ожидания. Ожидания нового видения, которое может прийти когда угодно — и ночью и днем. Главное, в этот момент быть одному, чтобы никто не помешал, бесцеремонно ворвавшись в его тайный внутренний мир…

Вытянув ноги к огню, он сидел в кресле у камина, завороженно наблюдая за мерцанием догорающих углей. Тени, совсем недавно плясавшие по стенам в отсветах пламени, наконец, угомонились, устроившись на ночь. Громкое и противное жужжание невесть откуда залетевшей в комнату мухи, которая начала выписывать беспорядочные пируэты, приземляясь то на штору, то на картину, то на каминную полку, то на спинку кресла, видно подбирая теплое местечко для ночлега, а может, радуясь тому, что наконец нашла хоть одну живую душу, которую можно принудить к общению, вывело его из задумчивости. Он несколько раз махнул рукой и даже поднялся с кресла, отгоняя назойливую собеседницу, но когда та, наконец, угомонилась, от предощущений не осталось и следа.

«Что ж, таково устройство мироздания, которое позволяет даже крошечному насекомому влиять на цепочку событий и приводить к непредвиденным последствиям, — с грустной улыбкой подумал он. — И человек, будь он совершенным, как Христос, который стал высшим проявлением Божественной Мудрости — Софии, воплощенной в образе Девы Марии, и результатом ее единения с Логосом, или ничтожнейшим, недостойным, обремененным всеми смертными грехами, существом — всего лишь составная и неотъемлемая часть мироздания».

Он зажег масляную лампу, опустился на старенький стул с облезлыми ножками, словно отнятый скупой миссис Сиггерс у стаи голодных собак, и углубился в чтение записей в тетради…

…Утром в привычно пустом в столь ранний час читальном зале его встретила мисс Литтл. На ней была белая блузка с черным узким атласным бантиком, темно-серая юбка, из-под края которой выглядывали новые туфли на небольшом каблучке.

— Сегодня неплохая погода, не так ли, мистер Владимир ? — с полуулыбкой кивнула она в сторону окон, за которыми серое небо по-прежнему моросило нудным дождем.

— Мисс Литтл! — Соловьев, даже всплеснул руками от удивления. — Вы сегодня необыкновенно хороши! — решился он нарушить традиционный ход разговора.

— О, благодарю вас, мистер Соловьев, это очень любезно с вашей стороны! — ее щеки покрылись легким румянцем. — Ваши книги уже на столе. Будете заказывать что-то еще? Может быть — чаю? — совершенно неожиданно спросила она. — У меня здесь есть чайник, и я могла бы…— она вдруг смутилась, видимо придя в ужас от собственного предложения.

«Бог моя, да не влюбилась ли в меня эта почтенная… перечница? — весело подумал он. Иначе с чего бы это она так вырядилась? Да и чаю в читальном зале предлагает».

— Нет-нет, благодарю вас, — начал было он, но, заметив, как скорбно опустились уголки ее рта, поспешно добавил, что с удовольствием выпьет чаю с любезной мисс Литл немного позже.

Он расположился за столом. Открыл книгу и попытался читать. Не смог. Мысли разбегались и прятались. Открыл другую и, полистав страницы, тоже отложил в сторону. Предощущение встречи, так и не состоявшейся сегодня ночью, не проходило. Краем глаза заметил, что за соседний стол сел француз, от которого раздражающе пахнуло сладким одеколоном… Глянул на мисс Литтл, которая почему-то слишком громко перекладывала книги… И дождь слишком сильно барабанил по стеклам купола…

«Сегодня все „слишком“», — подумал он, откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и вдруг ощутил жжение между бровями…

Ему вдруг показалось, что его тело вытягивается вверх, и оттого сам он поднимается выше куполообразного свода читального зала, выше Биг Бена, выше мрачных туч, придавивших город… Поднимается к лазоревому сиянию, в котором возникло долгожданное и прекрасное женское лицо, которое само и являлось источником божественного света. То самое лицо, которое он видел в детстве в пламени свечи. Сейчас оно показалось строгим, хотя взгляд был приветлив и ласков. И она, величественная Богиня смотрела так, будто он — простой смертный – был ей знаком и любим ею! Ее лицо было настолько близко, что, казалось, можно протянуть руку и дотронуться. Но делать этого нельзя, никак нельзя, потому что это лицо его Богини… его Софии… Он смотрел не моргая, боясь пошевелиться, малейшим движением спугнуть видение. Вот губы ее чуть дрогнули, словно она пыталась что-то сказать ему.

«Ты ищешь тайного знания, человек?»

«Да!» — подумал он, ощущая невообразимое счастье оттого, что Богиня знает его самое сокровенное желание.

«Тогда слушай свое сердце. Оно подскажет дорогу ко мне».

Он подался вперед.

«В Египте будь…» — услышал он, и… Богиня исчезла, растворившись в свете.

— «В Египте будь, — он удивился собственному голосу. — В Египте будь», — повторил он и открыл глаза.

Француз, повернувшись к нему, смотрел недоуменно. Мисс Литтл тоже подняла голову от своих книг.

«Наверное, я очень громко сказал», — подумал Соловьев, поднялся из-за стола и молча направился к выходу. Вышел на улицу и, не обращая внимания на дождь, чувствуя восторженное биение сердца, не способного вместить радость, опьяненный состоянием головокружительного счастья и необычайной легкости, направился в сторону дома. Из глаз его текли слезы, отчего он шел, низко опустив голову.

— «В Египте будь, в Египте будь»,— шепотом повторял и повторял он как молитву. Или заклинание?

«Черт меня дернул предложить встретиться в центре города в пятницу», — думала Александра, застряв в тоскливо-безнадежной пробке на Бульварном кольце и разглядывая вереницу машин, растянувшихся от одного бесполезного светофора до другого. Нажала кнопку и включила телевизор.

«А вы где одеваетесь?» — поинтересовались в рекламе, намекая, что одеваться надо только у них в магазине.

— У себя в комнате! — буркнула она и переключила канал. Там тоже крутили рекламный ролик про кроликов, которые хвастались норками, приобретенными на ипотечный кредит.

Телефонный звонок прервал рекламу. На экране высветился незнакомый номер. Она нажала кнопку соединения:

— Алло! Слушаю вас.

— Дэвушка, а дэвушка, можно заказать у вас сто кренделей для Ашота? — игриво поинтересовался какой-то горный джигит.

— Сто кренделей — можно. Для Ашота — нет, — решительно сказала она и отключила телефон, избавив себя от выслушивания рассуждений по поводу дискриминации Ашота. Включила радио «Релакс-ФМ». Тихая музыка принесла умиротворение…

Через полчаса Александра вошла в модное кафе, где они договорились встретиться с Ленкой. В кафе было немноголюдно. Время бизнес-ланча, когда служащие из расположенных по соседству офисов, обреченно поедая стандартные обеды, предвкушали окончание рабочего дня, уже закончилось, а время прихода вечерних гостей еще не наступило. Официантки у стойки вполголоса переговаривались с барменом, изредка поглядывая на шумную компанию молодых людей, видно студентов, забежавших после занятий выпить по кружке пива, «продвинутого» очередной рекламной кампанией. Две «гламурные» девицы, заблаговременно заняв позицию за столиком напротив входа, лениво беседовали за чашечкой кофе и бросали цепкие оценивающие взгляды на каждого нового посетителя. Они ревниво-настороженно — не конкурентка ли, забредшая на чужую территорию? — уставились на нее.