Псевдо (СИ)
Псевдо (СИ) читать книгу онлайн
Не незрело ль сие? Да, конечно, и ещё как! Это ли хорошо? Наверное, да. Наверное, именно это и хорошо. Во всяком случае, не хужее иного. Вот и задаю себе вопросы-то я…
Ведь похоже на правду, нет ли? Не похоже ли? Да и что «нет», что «да»?! Нет, важности никакой решительно не представляет собой эта дихотомия! Вроде как…
Ещё, пожалуй, стыд. То бишь, скорее всего этим словом можно нечто испытываемое обозначить. Маркировать как бы… Ведь сколь ни много уж я об этом, да неизбывен сей как бы стыд.
Почему? Да потому, что почему бы и нет! Да, подлинны имена. Сложней с событиями. Имена ж подлинные. Много об этом размышлял, предполагая известность широкую. Огласку, если хотите. То хотел имена изменить, то написать (соврать) в предисловии, что вымышлены они, в то время, как отнюдь, очень даже истинные. И люди, что носят их на себе (одни — как лохмотья, другие — как кожаное бельё, третьи — как нижние сапоги) очень важны, близки мне, любимы мною, ненавидимы, опять любимы. Стыдно перед ними за правду, каковой предстаёт она с моей стороны, с моего угла. Ведь с их — иначе она. Но, с другой стороны, роман-то мой! Зачем мне правда чужая обо мне и моих друзьях и знакомых, когда собственной бог не обидел?
Два года назад, когда роман был написан, я в рассвете своих двадцати двух лет находился; давал всем читать, приговаривая, что сие — не литература, неизменно про себя добавляя «…но нечто большее»; также некоторым симпатичным девочкам и мальчикам говорил, что это, дескать, лабораторный эксперимент по искусственному созданию Пустоты, Материи, что суть одно и то же, полагая при этом, что и в самом деле так думаю о произведении сём. Теперь более молчу, а точней, говорю по-прежнему много, но о чепухе всякой, в чем нахожу удовольствие и спасение.
Наконец, по прошествии времени взялся вводить «Псевдо» в компьютер, и удивился: всё ожило. Верю и чувствую, что хоть многим другим в эти года два занимался, но, оказывается, нынешние переживания — чепуха, ибо в девяносто пятом ещё получилось таки у меня себе настоящий дом выстроить, и не только себе. А я уж и забыл об этом приятном факте. Сам удивился, как уже выше сказано. Вот вам всё что угодно, но всё работает!
Полагаю, что писать должны без исключения все и желательно об одном и том же, ибо только так разницу почувствовать возможно ещё. Разницу и почти сексуальное единение. Даже не сексуальное, а… Секс ведь — чепуха, ничто, а что-то другое — это всё. Всё есть средства. Цель отсутствует, но не это ли здорово, весело и легко?!
Ничто ничего не оправдывает, но это и хорошо! Никчемная, бессмысленная, ничем не оправдываемая, но вечная и непобедимая жизнь — не это ли Красота?! Не это ли те самые Новые и вместе с тем Вечные Ворота, которые одни лишь во всей вселенной заслуживают того, чтобы смотреть на них бесконечно всегда, ни о чём не задумываясь, не печалясь, не делая выводов и не надеясь никогда ни на что?!
А если же это и не так, то, право, какая разница?
Долго я думал, не мог решить, надо ли писать предисловие. Не надо ли его, наоборот, не писать?
И мучился я. Или не мучился. Наоборот, мужался, жил, решил, что надо. Вылетит — не поймаешь.
Что бы хотел я ещё, если, конечно, допустить, что в моём положении ещё позволительно чего-то хотеть? Я хотеть, очень хотеть извиниться за что-нибудь, но только не могу точно сформулировать за что. Не хотел никого обидеть ни тогда, ни тем паче сейчас.
Ещё хотеть мне желать. Желать того, чем самого как-то в течение жизни постепенно, крайне не торопясь, наградила Природа: желаю всем вам, дорогие читатели, отличного настроения и… никаких надежд!..
Так спасёмся…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Вот и написала она.
А потом я читал ей, много читал, про мельницу Нямунас читал, смеялась девочка Ирочка и говорила, что я пиздобол. Однако, смеялась.
Затем зашли к Тогоеву, вытащили погулять (тепло, погода замечательная, тихий весенний вечерок в Коньково). Только вышли на улицу, Тогоев спрашивает про «Псевдо» и что-то такое про «Мельницу Нямунас». Три года о ней никто не вспоминал, а как я сам, то и… Вот тебе и коммуникативная система!
Кто скажет, что всё это случайно? Ведь произошло это как раз после Ириной записи. А когда записала она эти свои словечки, я подумал ещё: «Вот ведь как здорово! Первая чужая рука в «Псевдо», который, как известно, является альтернативной реальностью, где каждому дозволено делать всё, что заблагорассудится и каждый может влиять на всеобщий процесс! Как всё это здорово! Что то теперь произойдет?»
И вот произошло. Однако, я талантливый изобретатель. Сегодня я обнаружил первый признак или точнее залог того, что коммуникативная система, видимо, как это ни удивительно, будет работать!
Сегодня второй исторический день. День подтверждения. 20-е апреля 1995-го года. Первый же исторический день, как вы помните, 21-е марта этого же года.
Как это ни смешно, но я запустил великий механизм и теперь точно знаю, что он будет работать!
Не смейтесь, но я почти счастлив. Напоминаю, что всю информацию о том, как вести себя в сложившейся ситуации, как лучше устроиться в «Псевдо» и как вообще что, можно получить по телефону 8 905 552 42 51 или по адресу: Москва, 103104, Малая Бронная улица, д. 12, кв. 20, Скворцову М. Ю.
А ещё мне вчера вечером Вова звонил, но меня не застал — я был в «Птюче». Дело в том, что вчера днём чего-то накричали мы друг на друга из-за репетиции Другого оркестра. А сегодня я уже сам ему перезвонил спросить, чего он хотел. «Я, в общем-то, извиниться хотел…» — отвечает. Пиздец. Сразу комок в горле, что ответить не знаю, сказал какую-то малозначащую хуйню. Просто хотелось плакать. Такой уж я мудак — мудачишко.
Всё, как с Милой. Сначала больно, потому что непонятно как же это всё так и за что же, собственно, а потом говорят, что как бы прости, и вдруг делается ещё больнее, ибо оказывается, действительно было всё просто так и ни за что. Господи, и сейчас больно. И крестик мой на помойке валяется…
Да и хуй бы с ним. Господи! Милый, подлый мой, добрый, милый, подлый мой, милый мой…
Лучше ты меня, Вова, прости! Как же мне быть теперь? Надо звонить тебе, договориться о завтрашней репетиции, а неловко так, как будто не тебе надо позвонить, а любимой девочке, и самому при этом не больше пятнадцати лет. Стыд какой-то болезненный, словно мы друг у друга в рот взяли и не знаем, что теперь с этим делать, или просто связывает нас какая-то интимная тайна. Что ты тут будешь поделать? Прости меня. Всё пройдет. Ане твоей (Изотовой) привет! Спокойной ночи. Позвоню завтра…
И наступила пятница на следующий день, и Вове я всё-таки позвонил ночью, и всё хорошо. А сегодня утром я партитуру писал. Приятно. Произведеньице называется «Трио уставших». Прямо-таки «Лалла Рукк» какой-то. Забавно.
Вчера передали по радио: «Без вести пропал старший лейтенант, без пяти минут капитан, Теодоров». «Без пяти минут Фёдоров», — подумал я.
Где ты сейчас, славная Алёнка моя? Что поделываешь? Сидишь у себя за столиком в Третьяковке или бегаешь по делам? Малышка моя. (А у тебя, Серёжа, никто не спрашивает. Так, мол, и так, прости, драгоценный! Плюти-плют.)
Но только представьте себе, живёт на свете существо, которое ощущает алёнушкино влагалище как своё собственное, просто как часть своего тела. Уму непостижимо! Нет, вы только задумайтесь об этом серьёзно!
А ещё живет существо по имени Мила, для которой её славненькая пизденка — тоже всего лишь часть её тела.
Кто-то из моих женщин, по-моёму, всё-таки Лена, сказал, что вот ведь смешно: столько любовных переживаний, а всего-то есть у них, у женщинок, две грудки и дырочка! Да уж! Пиздец! Дырочка — всем дырочкам дырочка, подобно тому, как хлеб всему голова…
Кажется, это от Венички пошло возвеличивание этого простого ласкового слова «дурочка». Дурочка. Дурочка моя.
Тьфу! Не об этом хочу. Продолжу позже. «Белое солнце пустыни». Марк Аврелич Захаров — талантливый эпистолярий.
Эпистола Ивановна, Ломоносов Корпускул Михалыч, Катулл наконец. Как бишь там, выньтеложки? Вынтилошки, да, Ирочка? Передавай привет Боре Хесину. «My little ку-ка-ре-ку!!!» — кричу я и прячу от солнца глаза.
Анечка, вожделенная медсестра, лечившая меня и моего маленького «Псевдушку» много страниц назад, была образованна, мила и прекрасна, как агнец, хотя и не без строго структурированной внутренней организации. Одним словом, красавицей была эта Анечка.
Часто стояла она перед зеркалом, в котором видела себя во весь рост, улыбалась, строила всевозможные мимические гримаски, рассматривала свой упругий живот, похлопывала себя по бедрам, мяла свои девичьи грудки, изучала форму своих розовеньких ноготков, складывала бантиком тоненькие ротовые губки и так далее. А далее медленно проплывала Анютка-вожделенная анечка в ванночку, прошаркивала в пушистых тапочках по гладкому кафелю к новому зеркальцу, в которое видела уже лишь миленькое, загадочное такое нежное личико с карими глазками, красивую шейку, плечи и груди.
После… После раздевалась красавица догола, перемещала стройное тело своё в голубоватую ванну, приседала, брала в руки душ и направляла бесчисленные струи в искомую щелку.
Горячей была вода и тёплые пиздные губки смешно подрагивали под остренькими струйками. Далее, и чем дальше, тем более выделялись из Анютушки всевозможные соки влагалищные; смешивались опять-таки с тёплой водой, и вся эта бесовская смесь стекала по ляжкам, по славной округлой попке, нежно щекоча анус, продолжала свой путь, капая на керамическое ванное дно, уносясь впоследствии неукротимым бурным потоком к канализационной решётчатой дырочке, в непосредственной близости от коей вся эта замечательная жидкость превращалась в неумолимый водоворот.
Я хорошо помню один из уроков литературы в четвёртом классе общеобразовательной школы, который вела наша тогдашняя классная руководительница, чьё имя и сейчас совпадает с именем моей первой тёщи и милиной мамы Светланы Ивановны. Светлана Ивановна-1, то бишь учителка, была весьма симпатичной девицей лет двадцати трех, с весьма стройными ногами, которые она имела обыкновение кутать в шерстяные носки в течение всего осенне-зимнего сезона. По весне же она начинала носить туфли на босу ногу, и более того, стоя где-нибудь в центре класса, она, задумавшись о какой-то там своей светиной ебле, вытаскивала машинально эту свою босую ножку из туфли и ставила на носок другой. Тут уж я вообще обо всём забывал и ни о чём уж более не мог думать.
Стоило мне войти в свою квартиру, как я моментально скидывал с себя школьную форму, уединялся в одной из свободных комнат и самозабвенно дрочил по два-три раза, вспоминая её голую ножку.
А она, глупенькая, ставила мне двойки за невыполненные домашние задания по русскому языку, а потом, в десятом классе, когда узнала, что я собрался поступать на филфак в Педагогический институт, поймала меня где-то в коридоре возле столовой и сказала, что не с моей головой (рыжеволосой) поступать в эту шарашку, которую, кстати, сама заканчивала. А я не послушался, ибо поступить мне было необходимо, чтобы не попасть в армию и жениться на Миле, что я и сделал сразу после окончания школы и поступления на первый курс.
Но ещё более возбуждала мою детскую сексуальность учительница математики Марина Владимировна.
Ей тоже было немногим за двадцать и была она по сути своей даже не Владимировной, а прямо-таки Мнишек. Очень мне хотелось её. Неумело, по-детски хотелось. Знаете, просто связать, раздеть, раздвинуть ей ноги, посмотреть, как же это устроен такой притягательный и странный женский механизм.
