Отпусти народ мой...

— Девушка! Сколько раз можно повторять: моя карточка потерялась! У невропатолога ее нет. Идите и ищите, я тут весь день в очередях сидеть не намерена! — Тощая тетка с кислым выражением лица, вытянув шею, искала невидимую виновницу пропажи.

Света, прервавшись на полуслове, занялась недовольной теткой, потом раздраженным дядечкой, которого сменил дядечка менее раздраженный, но более высокомерный, потом… Словом, поговорить было некогда. Нина, торопясь за Светой, чувствующей себя как рыба в воде, сновала по поликлинике, запоминая кабинеты врачей, рентгенкабинет, физиотерапевтическое отделение, лабораторию и все остальные службы, мелькающие, как картинки в калейдоскопе.

Очень скоро девушка поняла, что ее новую работу преимущественно отличает поисково-исследовательская деятельность. Карточки постоянно терялись, следуя за своим владельцем по кабинетам узких специалистов. Большая часть времени уходила на перебирание картонных стопок во всех мыслимых и немыслимых местах: пропажа могла найтись где угодно — на другом участке, в столе заведующего отделением, в шкафу, на полке для документов диспансерных больных. Многие владельцы утраченных ценностей скандалили и возмущались, а предложение завести временный вкладыш расценивали как личное оскорбление, приравнивая потерю результатов анализов к трагедии.

Несколько дней суетливой беготни в фарватере стремительной Светланы, уверенно рассекавшей толпы посетителей в коридорах, почти адаптировали Нину в незнакомой обстановке. Поначалу ей казалось, что запомнить массу новых сведений просто невозможно: фамилии-имена-отчества врачей, время приема, номера кабинетов и участков; кроме того, врачи то на учебу ездили, то в отпуск, то сами болели, и нужно было знать, кто их замещает. Вечно не хватало талонов; особо настойчивым выписывали дополнительные, периодически получая за это нагоняй от усталых и замотанных докторов.

В то утро, когда Нина впервые самостоятельно встала к окошку, очередь змеилась по всему вестибюлю, оставив хвост на крыльце. Она очень старалась, внимательно выслушивала каждого посетителя и преданно улыбалась, но копалась бесконечно, увязнув в путанице участков, приемов, направлений и талонов. Очередь поначалу роптала, а потом начала откровенно возмущаться.

Света, «раскидав» посетителей у своего окна, встала рядом. Она умудрялась делать сразу несколько дел — отвечать по телефону, зажав трубку между плечом и ухом, откладывать талоны, искать карточки, улыбаться хмурым и терпеливо растолковывать непонятливым.

Суета продолжалась до полудня, а потом неожиданно наступило затишье. Девушки наконец смогли присесть на шаткие табуретки за самой дальней вертушкой с карточками, где в углу стояла тумбочка с чаем-сахаром и дежурными баранками. Никелированный чайник мгновенно зашипел. Света организовала процесс, и подружки наслаждались не столько чаем, сколько покоем.

Обе уже знали друг о друге главное: поступали, но не поступили. И вот они тут. Света пришла в поликлинику на месяц раньше. Пока Нина целовалась с Гришей, она постигала азы медицины, желанной и недоступной.

Пользуясь передышкой, Нина решила уточнить кое-какие детали:

— Значит, ты должна была получить «пятерку» по профилирующему предмету — и все?

— С чего ты взяла? — недоуменно подняла прямые бровки Света. — Сдавала четыре экзамена наравне с остальными.

— Подожди. Я, наверное, что-то не так поняла. Ты же сама сказала, что в твоем аттестате только «пятерки». А с золотой медалью сдают один экзамен, я точно знаю.

— Все правильно, только медали у меня нет.

— Почему? — Нина удивленно округлила глаза, но Света не успела ответить, потому что от окошек опять послышались усиленные призывы о немедленной помощи.

Медаль она действительно не получила. Достаточно было поставить «не-пятерку» на выпускных экзаменах — и нет вопроса. Но к чести учителей ни один из них не отважился снизить балл трудолюбивой и удивительно способной девочке.

Тогда медаль просто не дали. Директриса пыталась что-то объяснить, маскируя истинную причину туманными фразами «не пришла разнарядка из гороно», «медали ушли в другую школу», но всем: и учителям, и родителям, и ученикам — было все ясно.

Света задолго до выпускного обратилась в ОВИР, разрешение на выезд для сдачи вступительных экзаменов получила и даже успела на двухнедельные подготовительные курсы. Экзамены сдала неплохо, но в списках зачисленных своей фамилии не обнаружила. В приемной комиссии ей популярно объяснили: «не прошла по конкурсу». Не прошла — и все тут. На кого обижаться? Значит, были люди, подготовленные лучше. Значит, надо упорно заниматься и приезжать в следующем году. Все так. Да не совсем.

Света успела пообщаться с коллегами-абитуриентами и на курсах, и в общежитии. Были среди них, конечно, сильные. А были и так себе. И ведь некоторые из этих середнячков тоже прошли. Короче, что рассуждать? И так все ясно. Раз Света иностранка — значит, справедливо, что преимуществом пользуются граждане страны. Но, с другой стороны, Света в СССР родилась. В Корее она никогда не была и вряд ли когда-нибудь туда попадет. И если уж совсем откровенно — никакой особой тоски по родине Света не ощущает. Для нее Сахалин — родина.

Она была бы счастлива получить гражданство, открывающее все дороги — учебу, работу, путешествия. Клеймо «бэгэ», казалось, навсегда пригвоздило ее к тесному замкнутому пространству, даже дышать и то тяжело, не то что мечтать.

Родителей жалко. Света чувствовала, что они считают себя виноватыми перед собственными детьми, словно из‑за них они не могут жить свободными и счастливыми. А в чем их вина? Не от хорошей жизни попали они в конце тридцатых из Кореи на Сахалин. Не сторонились самой тяжелой работы, лишь бы выжить и прокормиться. Потом, во время войны, японцы не давали разрешение на выезд корейским рабочим, каждая пара рук была нужна.

А в сорок пятом, осенью, пришли русские и поначалу тоже не спешили отпускать корейцев домой. Так и остались здесь Светланины родители. Временно, пока послевоенная неопределенность не уляжется. При первой же возможности они, конечно, уедут домой, в Страну утренней свежести.

Не уехали. Сначала родилась старшая, Ок Сун. Через два года — сын Мен Гю, потом еще один — Дюн Хо. А уж младшая, Су Ни, Светочка, — через десять лет после войны. Привыкли, приспособились, обросли нехитрым скарбом. Домишко какой-никакой постепенно построили, а главное — при нем был клочок земли. Земля — она прокормит. Пусть даже скудная, глинистая сахалинская земля, не обласканная солнцем, постоянно сырая от туманов и дождей. Сколько она сил отбирает — об этом знает лишь тот, кто растит на ней всходы. Каждый росток словно из собственных ладоней, сберегающих хрупкую жизнь, приходится выпускать. И так каждый день, от заката до восхода нужно лелеять и нянчить свой выстраданный урожай.

Общения на работе было явно мало. Если и выдавалось временное затишье, оно в любой момент, на самом интересном месте могло быть внезапно прервано очередным нетерпеливым пациентом.

Хотелось спокойного, неторопливого разговора, особенно Нине, уставшей от постоянного мысленного перебирания воспоминаний о Грише. Она уже давно отвыкла от детской привычки фантазировать, выдумывая сюжеты с участием своего единственного и неповторимого. Теперь ее мысли занимало тщательное восстановление событий прошлого лета, тем более что уже было о чем вспоминать. Это бесконечное плетение череды взглядов, фраз, прикосновений, причем в мельчайших деталях и с соблюдением хронологической последовательности, постоянным фоном сопровождало любую ее деятельность.

Нина жила две жизни: истинную, наполненную суетой и чрезмерным общением с массой все время меняющихся людей, и призрачную, посвященную Грише. Если ее насильно вырывали из воспоминаний, она, наскоро выполнив то, что от нее немедленно требовали, возвращалась в ту же точку и опять мысленно шла, говорила, смотрела…

Двойная жизнь, принудительно навязанная самой себе, становилась невыносимой. Нужно было пытаться жить реальностью, а не вымыслом. Но ничего не получалось. И только дружба со Светой давала возможность высказать вслух то, что хотелось. С ней было легко. Она умела внимательно слушать, сочувственно кивая головой, а главное — умела вовремя и безошибочно расставить все по местам.