Подавление и вытеснение

— А почему на вертолете не летаете? — поинтересовался медведь. — Зачем это все — кортеж на сто тыщ машин, мигалки, шоссе перекрывать, всех сгонять в отстойники? Им же там, наверное, унизительно?

— Порядок такой, — пожал плечами Президент. — Протокол.

— Я думаю, это ритуал, — задумчиво сказал медведь. — Ритуал утверждения вожака. Как в дикой природе. Как из «Маугли».

— То есть?

— То есть: резиденция находится в самом сердце поместий, которые себе капиталисты понастроили. Так? Ездят по этой лыжне со своими карликовыми кортежиками… Отжимают с дороги простонародье… Меряются, у кого зубы больше. А ты получаешься самый главный хищник. У тебя и поместье больше всех, и кортеж больше всех, и даже самого главного буржуина ты можешь не то, что с дороги оттереть, а вообще на нее не выпускать никогда. Ведь власть, она, Дим… Она всего больше. Больше любых денег, и больше любой славы, и больше успеха у женщин самого невероятного, и любой свободы больше. Потому что она все это в себя включает, во все может превратиться, и во много большее. Но порядки у вас тут дикие, поэтому и власть надо как в джунглях показывать.

— Как это?

— Да вот — ты едешь по своей Рублевке, а по обочинам все на спину упали и брюшко незащищенное тебе подставили. Только не бей, Шер-Хан. Только не убивай.

— Я не Шер-Хан, — обиделся Президент. — Я Маугли.

— Не-а, — цыкнул зубом медведь. — Ты не Маугли.

— Это что? — в голосе Национального лидера звенело раздражение.

— Это пакет, — объяснил Президент.

— Я сам вижу, что это пакет. Что это за пакет?!

— Это… Пакет законов, направленных на борьбу с коррупцией…

— Который?..

— Который я внес в Думу на рассмотрение…

— Без?..

— Без согласования с тобой… с Вами…

— Правильно! Правильно! Оказывается, ты все понимаешь, а? А мне как это все понимать?

— Я… Ну, я просто… Я просто хотел… За свой срок… Сделать… Что-то… Для страны. Чтобы вперед ее… В сторону Запада… Цивилизации… Как прогрессор у Стругацких…

— Слушай меня еще раз. У нас. В стране. Нет. Коррупции. Что такое коррупция? Ну давай… Как ты там своих студентов учил? Чем плоха коррупция?

— Потому что это заболевание органов власти… Чиновники принимают решения, руководствуясь собственной выгодой… Поражение систем управления… Взяточничество и круговая порука парализуют… Коррупция как гриб-паразит высасывает из ветвей власти все жизненные соки… Фаворитизм… Кумовство… Нарушают конкурентность… Государственный рэкет… заставляет бизнес бежать… Правоохранительная и судебная системы… Не функционируют… Подрывая доверие населения к самому государству… И его лидерам…

— Вот, глядь! Как дважды два! Все правильно говоришь! С одной поправкой! Все это верно для чего?

— Для чего?

— Для средней западной страны! Где есть эти гребаные ветви власти! Где есть экономика и есть конкуренция! Где есть бизнес! Где есть правоохранительная и судебная системы! А у нас нет этого ничего! Одни фанерные муляжи стоят, чтобы ЦРУ запутывать! У нас вместо всего этого — то, что ты называешь коррупцией! Это и есть наше государство! Вот эти пацанские договоренности между мной и мужиками… Кроме них — ничего! Пустота! Понимаешь? Это государство! Это! Ты с ним бороться собрался! Ты этими законами, у Госдепа списанными, нам страну развалишь!

— Но ведь…

— Нет никаких «но»! Не может быть никаких «но»! Мы ведь это с тобой проговаривали. Что вдруг поменялось?

— Но Вы ведь сами говорили… Что Родина… Что это переходный этап… Что вы сторонник поступательного развития… Что рано или поздно… Родина станет нормальным… европейским…

— И ты решил, что сейчас ты это будешь делать? Ты?

— Ну я ведь все-таки президент…

— Действующий! Не Президент, а Действующий Президент! Ладно. В общем, твои законы ребята в Думе перепишут… Ты не напрягайся. Все. Извини. Мне… С бумагами поработать надо.

Стоило двери закрыться, как из портфеля послышалось разочарованное:

— А я думал, ты настоящий Президент.

Он долго не заходил в детскую: медведь был наказан. Потому что нечего хамить.

Наконец отлегло, и свободная минутка образовалась.

Он ждал найти мишку там, где он его оставил — в углу.

Не тут-то было. Медведь сидел за включенным компьютером и читал Фейсбук. У него, кажется, уже появился свой аккаунт и даже френд-лента.

— О! Кто пришел! — мишка спрыгнул со стула, побежал навстречу Президенту, обнял его за ногу — и у того душу сразу разморозили.

— А я тут реформу полиции провожу… — похвастался Президент. — Пытаюсь очеловечить.

— Молодчага! — оценил медведь. — Ничего не получится, но хоть пытаешься!

— Почему сразу не получится? — нахмурился Президент.

— Ну потому что она — часть Системы. Это как если в коммуне у одного гонорея — то у всех гонорея. Одного пожалеешь, вылечишь, выпустишь обратно, завтра проверишь — опять гонорея. Тут, Дим, всех подряд тетрациклином надо. Беспощадно. Точечными мерами ничего не решишь.

— Вот ты понабрался… — покачал головой Президент. — Правильно Премьер говорит, что социальные сети — оружие Госдепа…

— Да у него все — оружие Госдепа, — отмахнулся мишка. — Пойдем, пройдемся?

Они не спеша двинулись по душным путаным коридорам резиденции, и — удивительное дело — прозрачный мрак, и тени предков, и олимпийское одиночество съеживались и отступали, когда плюшевый мишка был рядом.

Президент подхватывал его на руки и прятал на груди, когда они приближались к постам зомбаков, и спускал обратно на пол, стоило миновать охрану.

— У тебя тут гольф-каров нет, случайно? Я тебя на саммите каком-то видел, как вы там с Обамой гоняли… — в голосе медведя слышалась смешная ребяческая зависть.

— Есть, — кивнул Президент. — Хочешь, покатаемся?

— Ты что?! — гольф-кар чуть не перевернулся.

— Дим… — негромко проговорил медведь. — Выпусти меня, а?

— Что… Как?

— Не могу я всю жизнь сидеть взаперти в детской. Мне на свободу хочется…

— Ты же плюшевый! Какая тебе свобода?!

— Отпусти, — повторил мишка. — Нельзя мне взаперти.

— А ты от меня уйдешь? — настороженно спросил Президент.

— Куда я от тебя денусь? — улыбнулся медведь. — Столько лет вместе. Я буду приходить…

— Ну… Тогда… Сим дарую тебе свободу…

И зажмурился.

Но ничего не случилось. Медведь все еще сидел рядом.

— Знаешь… — его голос теперь стал уверенней, но и мягче. — Он тебе может сколько угодно говорить, что ты не настоящий… А я так думаю: все в твоих силах. Только ты будешь решать, становиться тебе настоящим или нет. И кому верным быть — другим или себе. Ты ведь о миссии мечтал, нет разве? О том, чтобы взять отсталую цивилизацию — и к свету ее из тьмы повести… И вот — ты — можешь! Со своей собственной страной, со своим собственным народом — это сделать. Конституция на твоей стороне, у тебя полномочий, как у фараона… Ты можешь!

— Хватит…

— Можешь! Тебе судьба шанс дает! Ты — самодержец! Нефть за сотку! Ветра полные паруса… Любые реформы можно… Все! Понимаешь?! Ты же прогрессором хотел быть! Вот оно! Калечную тысячелетнюю историю перечеркнуть! Рабскую! Ублюдочную! Веди страну в будущее! Поруби эту гидру, построй нормальное государство!

— Молчи! Молчи!

— Христом богом тебя прошу!

— Заткнись! У нас съезд на днях! Премьер возвращается! Он будет Президентом! Все решено уже! Давно! Всегда было решено! Я не могу!

— Но почему?!

— Потому! Потому!!! Потому что я пацанам слово давал! Потому что уговор был такой!

— И все?!

— И все!!!

— Тьфу ты, бля… — медведь сплюнул и соскочил с гольф-кара.

И канул в чаще.

— Никакого медведя, конечно, нет, — уверенно заявил доктор, лысеющий маленький человечек в круглых, как у Фрейда, очечках.

Здесь, в Женеве, на фешенебельной Рю-дю-Рон, где вся история, кроме кредитной, остановилась двести лет назад, в уютном кабинете с сочувствующим Юнгом на стене и необычайно удобной кушеткой, с трудами всех психоаналитиков, начиная с Потопа и до конца времен в букинистических изданиях на полках — здесь, в принципе, верилось, что никакого медведя действительно не существует.