А в остальном, прекрасная маркиза...

— Не вибрируйте, молодой человек! — велел ему Саша.

Все-таки мой муж, пока жених, станет большим человеком и начальником! Он умеет короткой фразой, взглядом, движением бровей навести порядок вещей и указать человеку на его место. Если он научится достойно проигрывать, не тушеваться, не бояться остаться в дураках, ему цены не будет! Я обязана ему в этом помочь. И как же мне повезло, что я встретила Сашу! Боженька, спасибо!

— Не пью, — накрыл папа рюмку ладонью, когда принесли спиртное.

— Давно? — спросил Саша.

— Как язва открылась, — выступила моя мама.

— Язва передается по наследству? — насторожилась Елизавета Григорьевна.

— Папина не передается, — успокоила я.

Застолье покатило мирно и культурно. Беседуя о политике, погоде, обсуждая телевизионные передачи и телеведущих, родители умудрялись исподволь выуживать необходимую информацию. Откуда родом, образование, профессии, наличие близко и далеко живущей родни, уровень материального достатка, наличие автотранспорта, дачных участков, долгов и приработков.

«Им бы дипломатами служить или разведчиками», — подумала я. Подмигнувшему мне Саше, похоже, пришла та же мысль. Мы часто ловим себя на одинаковых мнениях.

Испортил все Саша. Потом говорил мне, что из мужской солидарности уговорил папу выпить. На мой же взгляд, солидарность должна заключаться в том, чтобы не провоцировать непьющего человека. Играть на слабостях — подло! Мы даже поссорились. Полчаса, наверное, ссорились. Пока не помирились известным способом с помощью поцелуев.

Тогда, в ресторане, Саша призывал моего папу:

— Рюмку водки, а? Такое событие, помолвка, можно сказать. Язву продезинфицировать?

Под столом я изо всех сил стукнула каблуком Сашу по ступне. Он крякнул и убрал ногу, но уговоры продолжил. Мама испуганно округлила глаза, я заерзала на стуле. Нам обеим прекрасно известно, что папа не переносит насилия над его волей с нашей стороны. Если мы будем им командовать, то добьемся противоположного результата. Папа принимает только те ограничения, которые сам на себя взял, а наши с мамой воспринимает как шантаж.

Но тут мы забыли о мудрой семейной политике.

— Тебе нельзя! — строго заявила мама.

— Ты обещал! — напомнила я.

Папа посмотрел на нас, усмехнулся и обратился к Саше:

— Наливай!

Елизавета Григорьевна явно заподозрила, что мой папа — хронический алкоголик, чью пагубную страсть скрывают жена и дочь. Елизавете Григорьевне и досталось.

Через несколько минут папа за нее принялся:

— Значит, вы преподаете в школе детям великую русскую литературу? Тогда ответьте, любезный филолог! В названии романа «Война и мир» Лев Толстой какой мир имел в виду? Мир — как отсутствие войны или мир — как вселенную?

— Многозначность слова «мир», — покровительственно улыбнулась Елизавета Григорьевна, — придает названию этого великого эпоса особое значение.

— Точнее, какой все-таки «мир»?

Мой папа так просто не отстанет.

— Оба. Оба значения этого слова.

— Неверно! — громко обрадовался папа, и люди за соседними столиками повернули к нам головы.

— Ты хоть тише, — обреченно попросила мама.

— Ошибочка, «двойка»! — выставил папа оценку Елизавете Григорьевне.

— Почему же? — вспыхнула та. — Да, в девятнадцатом веке существовало два написания: «мир» через «i» с точкой и современное. Они действительно отличались по смыслу…

— Теплее, теплее, — кивнул папа, словно они в загадки играли, и Елизавета Григорьевна была близка к правильному ответу.

— Родную мать на растерзанье подсунул! — процедила я Саше.

— И поскольку осталось единственное написание, — продолжила Елизавета Григорьевна, — ваш вопрос не имеет смысла.

— Но Толстой-то как озаглавил? Выпьем за классика!

После того как выпили, мама попыталась сменить тему:

— Не хотите ли, Елизавета Григорьевна, в следующие выходные поехать с нами на дачу? Клубника поспела…

— Толстой отдельно, — папа не давал себя сбить, — клубника отдельно. Ну, филолог?

— В литературоведении эта проблема не освещена, — пошла на попятную Елизавета Григорьевна.

Я, забыв все приличия, схватила папу за галстук, притянула к своему лицу и отчетливо сказала:

— Или ты заткнешься, или я тебе не дочь!

— Почему же, Маша? — неожиданно стала на защиту моего батюшки Елизавета Григорьевна. — Мы обсуждаем интересный литературоведческий вопрос.

А папа понял, что я не шучу. Да и выпил он еще немного, до стадии циклических рассказов и икания еще не хватало пол-литра.

— Маняша, дочка! Я же ничего! Это Толстой написал через «i» с точкой, земной шар, а не отсутствие войны.

— Официант! Официант! — замахала, призывая, мама. — Пожалуйста, побыстрее, чаю, пирожных и…

— Коньяка! — добавил Саша.

Так мой папа впервые за многие застолья получил десерт с коньяком.

Гриша-мерседес

О своем автомобиле Гриша мечтал давно. Точнее — всю жизнь. Пацаном остро завидовал автолюбителям. Правильно спаянное слово — «авто» и «любитель». Не любить машину невозможно. Но в их семье было пятеро детей, даже «Запорожец» купить не светило. Маленький Гриша часто представлял себя водителем: оседлает стул и крутит баранку воображаемой машины. Братья и сестры смеялись: далеко уехал? Но когда Гриша подрос, он на винтики-шпунтики разбирал будильник или со свалки притащенный велосипед, мог собрать, починить, придумать, откуда взять недостающую деталь. Тогда все признали: мастер золотые руки. Он чувствовал металлическую душу механизмов, и они платили ему своей второй жизнью. Мама гордилась: то одна соседка прибежит — пусть Гриша посмотрит мою швейную машинку, то другая попросит — не починит ли Гриша утюг. Конечно, починит и заработает на мороженое. А сосед, имевший «Москвич», получил в лице Гриши незаменимого помощника-слесаря. Гриша днями пропадал в гараже, доводя машину до возможного автомобильного совершенства. Приятели хоть и считали Гришу чудаком, который вместо гульбы в моторах ковыряется, не дразнили. Потому что драться Гриша тоже умел, при необходимости пускал в ход кулаки.

В армии Гриша водил танк. Демобилизовавшись, шофером не стал работать, в железнодорожном депо платили больше. Устроился учеником слесаря, со временем получил высокий разряд. Женился на Маринке, она в диспетчерской трудились. Родилась дочка, через пять лет — сын. Долго не получалось откладывать на заветный автомобиль — квартиру обставь, без холодильника или телевизора не обойдешься. Дети растут как на дрожжах, только успевай покупать одежонку и обувь. Да и прочие семейные траты — все по мелочи, а зарплаты его с Маринкой улетели.

И все-таки к девяносто восьмому году Гриша отложил первую тысячу долларов, которая и сгорела в дефолте. Банк, где хранились кровные, лопнул как мыльный пузырь. Попадись владелец этого банка Грише — убил бы!

Следующие девять лет семья жила в условиях жесточайшей экономии. Марина записывала траты в специальную тетрадочку, Гриша проверял и ругался, если покупки, с его точки зрения, были излишними. Марина припрятывала часть своих премий или зарплат, чтобы купить детям обновки. Ну разве можно девочке и сыну плохо выглядеть? А Гриша считал, что джинсы носятся, пока не истлеют или не станут так коротки, что шорты напоминают. Благо, Гриша отличался полной слепотой в отношении нарядов и не замечал обновок. Он не был жадным. Просто у него была мечта. И мечта стоила больших денег.

В тридцати километрах от их города находилась родная деревня Марины. В молодости она говорила: «В нашей деревне», а теперь: «У нас на даче».

На даче трудились как каторжные, отпусков на море и в санаториях не знали. Зато свои картошка, капуста, свекла, морковь. Солили-мариновали огурцы и помидоры, сушили грибы, капусту квасили бочками. Большое подспорье и экономия денег. Гришина теща, которую он звал Мама Вера и был с ней на «ты», откармливала четырех поросят и держала два десятка кур. Осенью свиней резали — для себя, не продавали. Забивали мясом морозильники в городе и в деревне. Из того, что не влезло, делали тушенку, закатывали в литровые банки. Вкусная получалась, не сравнить с магазинной. Опять-таки — на своем мясе. Когда оно кончалось, резали кур.