Берлинская ночь (сборник)

Поэтому я сказал:

– Послушайте, господин доктор. Как я только что объяснил вашему человеку, я устал и так много выпил сегодня, что забыл о том, что у меня есть управляющий в банке, который заботится о моем благосостоянии.

Шем опустил руку в карман пиджака, но я даже не шевельнулся, настолько уже был вымотан. Однако из кармана он вытащил бумажник.

– Я навел справки и выяснил, что на вас можно положиться. Вы нужны мне на пару часов, за которые я заплачу вам двести рейхсмарок, что соответствует вашему заработку за неделю. – Господин доктор положил бумажник на колени и вытащил оттуда два синих банкнота, сделать это ему было не так-то просто, поскольку он оказался одноруким. – А потом Ульрих отвезет вас домой.

Я взял деньги.

– Черт возьми! Я ведь собирался лечь в кровать и поспать. Но, кажется, это придется отложить. – Мне пришлось наклониться, чтобы сесть в машину. – Поехали, Ульрих.

Ульрих захлопнул мою дверь и занял место шофера. Рядом с ним сел тот самый молодой человек с пронзительно свежим лицом. Мы двинулись в западном направлении.

– Куда мы едем? – спросил я.

– Вы все узнаете в свое время, – ответил Шем. – Хотите выпить? А может, закурить? – Он открыл ящик с напитками, который выглядел так, будто его достали с затонувшего «Титаника», и предложил коробку с сигаретами: – Это американские сигареты.

Я закурил, а от напитков отказался: когда тебе ни за что ни про что отстегивают двести марок, надо иметь свежую голову.

– Не будете ли вы так любезны поднести мне огонек? – попросил Шем, вставляя сигарету в рот. – Единственное, что мне не удается, это зажигать спички. Я потерял руку, когда Людендорф бросил нас на штурм Льежской крепости. А вы были на передовой?

Голос у него был мягкий, и говорил он вежливо, даже вкрадчиво, почти растягивая слова, но тем не менее в интонации проскользнул отзвук металла, и я подумал, что такой голос может заставить человека наговорить на себя черт знает что. С таким голосом можно сделать блестящую карьеру в Гестапо. Я дал ему прикурить, закурил сам и откинулся на спинку сиденья.

– Да, я был в Турции.

О Боже, сколько людей – и так неожиданно – заинтересовались моим военным прошлым! Может, мне стоило обратиться с прошением насчет заслуженной награды, какого-нибудь «Значка ветерана»? Я выглянул в окно и увидел, что мы приближаемся к Грюневальду – лесному массиву по берегу реки Хафель в западной части Берлина.

– А в каком чине вас демобилизовали?

– В чине сержанта. – Я почувствовал, что он улыбается.

– А я был майором, – уточнил он с единственной целью поставить меня на место. – И после войны вы пошли в полицию?

– Нет, не сразу. Какое-то время я состоял на гражданской службе, но она была нестерпимо однообразной, и в 1922 году я поступил в полицию.

– А когда вы ушли оттуда?

– Послушайте, господин доктор, я что-то не припомню, чтобы, усаживаясь в машину, я обещал под присягой отвечать на все ваши вопросы.

– Простите меня, – сказал, он. – Мне было просто интересно, вы ушли по собственному желанию или...

– Или меня выгнали? И у вас хватает наглости задавать мне такой вопрос, Шем?

– А что я такого спросил? – невинным тоном произнес он.

– Я вам отвечу. Я ушел сам, так как еще немного, и они бы вышвырнули меня, как сделали это с другими. Я не национал-социалист, но я и не коци [6], черт возьми. Я ненавижу большевизм так же, как его ненавидят нацисты или, по крайней мере, как они должны его ненавидеть. Но для нынешнего руководства Крипо или Зипо – или как оно там сейчас называется? – одной ненависти к большевизму оказывается недостаточно. По их мнению, если ты не с нацистами, значит, ты против них.

– Поэтому вы, будучи инспектором по уголовным делам, ушли из Крипо. – Он выдержал паузу, а потом добавил с подчеркнутым удивлением: – Чтобы стать штатным детективом в отеле «Адлон».

– Какого же черта вы задаете мне вопросы, если вам и так все известно? – фыркнул я.

– Мой клиент всегда стремится узнать как можно больше о людях, которые на него работают.

– А я пока не дал своего согласия работать на него. Может быть, я еще откажусь. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, какое у вас будет тогда выражение лица.

– Может быть. Но это будет величайшей глупостью с вашей стороны. В Берлине не меньше дюжины таких, как вы – частных сыщиков. – Он произнес эти слова с откровенным презрением.

– Тогда почему же вы остановили свой выбор на мне?

– Вы уже однажды работали на моего клиента, хотя и не знали об этом. Пару лет назад вы расследовали одно дело по заданию Немецкой компании по страхованию жизни, а мой клиент в ней главный пайщик. И пока Крипо блуждало в потемках, вам удалось отыскать кое-что из украденных облигаций.

– Да, я помню это дело. – У меня были на то свои причины. Это было одно из моих первых дел после того, как я ушел из «Адлона» и открыл свое агентство. Мне повезло.

– Всегда нужно верить в свою звезду, – напыщенно произнес Шем.

Истинная правда, подумал я, и лучший пример этому – наш фюрер.

Тем временем мы проехали Грюневальдский лес и оказались в Далеме, районе, где жили самые богатые и влиятельные люди страны, вроде семейства Риббентропов. Наша машина подъехала к огромным воротам из кованого железа, вделанным в могучие, непробиваемые стены, и молодой человек с неподражаемой свежести лицом выскочил из машины, чтобы открыть их.

– Поезжай без остановок, – приказал Шем. – Мы уже и так задержались.

Мы въехали в широкую аллею и через пять минут очутились на широкой площадке, посыпанной гравием и расположенной перед продолговатой формы домом с двумя флигелями. Ульрих остановил машину у небольшого фонтана и выскочил, чтобы открыть нам двери. Мы вышли.

По периметру здания располагалась крытая галерея, крыша которой опиралась на толстые балки и деревянные колонны. По галерее прохаживался человек, державший на поводках двух свирепых доберманов. Было темно, и только парадная дверь освещалась висячим фонарем, но я все-таки сумел разглядеть, что стены дома были сложены из белого камня, а над ними круто поднималась крыша. Дом был размером с приличный отель, из дорогих. Во всяком случае, из тех, что мне не по карману. Где-то в саду послышался крик павлина.

Подойдя к двери, я наконец-то смог как следует рассмотреть доктора. С любой точки зрения это был довольно красивый, респектабельного вида мужчина лет пятидесяти, который оказался выше, чем это мне представлялось в машине. Его костюм был продуман до деталей, но совершенно не соответствовал моде: брюки и пиджак светло-серые, в полоску, кремовый жилет и гетры, воротник рубашки, казалось, накрахмален так туго, что им можно резать хлеб. Его единственная рука была затянута в серую лайковую перчатку, а на коротко остриженной, массивной, уже в сединах, голове красовалась большая серая шляпа, поля которой окружали высокую тулью, словно крепостной ров – замок. В этом костюме он откровенно походил на музейный экспонат.

Передо мной отворилась высокая дверь красного дерева, явив стоявшего сбоку дворецкого с лицом пепельного цвета, который пропустил нас в обширный вестибюль. Надо сказать, что у меня просто захватило дух, когда моим глазам открылись две широкие лестницы со сверкающими белыми перилами и огромная люстра, величиной с церковный колокол, аляповатая, словно серьги гулящей девки. Я решил про себя, что с хозяина этого дома надо будет запросить побольше.

Араб-дворецкий степенно поклонился и протянул руку за моей шляпой.

– Если не возражаете, я возьму ее с собой, – сказал я, держа шляпу за поля. – Мои руки будут заняты, и вам не придется тревожиться за серебро.

– Как вам будет угодно.

Шем протянул дворецкому шляпу жестом прирожденного аристократа, которым, возможно, он был на самом деле, но я всегда полагал, что адвокаты добиваются богатства и положения в обществе не слишком честными способами. Алчность также сопутствует этой профессии, и я еще не встречал адвоката, которому мог бы полностью довериться. Ловкими движениями пальцев Шем аккуратно снял свою перчатку и бросил ее в шляпу. Подтянув галстук, он попросил дворецкого доложить о нашем прибытии.