Золотое дно. Книга 2 (СИ)

Галина Ивановна подсела рядом, снова обняла мужа, вихры ему потрепала.

— А вот есть у нас зал… — продолжал я, вдохновенно улыбаясь, понимая, что играю, как плохой актер. — Есть зал, говорю, пушнина Сибири. Согласись, такой красоты ни в одной стране! Кстати, сейчас охотникам платят хорошо, не то что при советской власти. Я помню, бывал в Эвенкии, один передовик сдал сорок семь соболей, ему — орден Ленина, а за каждую шкурку всего по тридцать пять рэ. А на аукционах в Европе, сам знаешь…

— Знаю, — кивнул Хрустов. — Обворовали Россию… Вся Россия скоро превратится в музей. Ничего живого не останется. Япошкины дети будут приезжать, а им: вот в этих домах жили русские… вот на этих заводах работали русские…

— Перестань! — стал сердиться уже и я. — Ну, чего ты всё сворачиваешь?! Будем работать — всё наладится.

И я замер — он смотрел на меня все тем же, ненавидящим взглядом, каким смотрел месяца полтора назад.

— Работать будем? — прошипел он. — А если работы нет? А если выдоили и отбросили в кювет… и гонят теперь за рубеж наше электричество, наш газ, нашу нефть… — он прорычал. — Мы не нужны!!! Мы никому не нужны!!!

— Левушка!.. — Его жена, кажется, перепугалась. — Левушка!.. Идем, я тебе капель дам.

— Опять капель! Инквизиция каплями в темя добивала людей! — Хрустов вскочил, нечаянно ткнул кулаком в край тарелки — из нее, подпрыгнув, вылетела чашка и разбилась на полу. И кажется, звук ее заставил Льва Николаевича опомниться, он жалобно улыбнулся, тихо сел на стул.

— Извини, Галя… Не обращайте внимание, Родион.

Мы какое-то время молчали. Галина Ивановна подобрала осколки с полу.

— Ничего, — сказала она. — Посуда бьется к счастью… все хорошо, Лёвочка. Идем! — Она взяла мужа под руку и повела в спальню. — Он отдохнет и выйдет.

— Да-да, — еле слышно отозвался Хрустов.

И я остался один за столом, раздумывая, не уехать ли мне сегодня же обратно домой. О чем толковать с больным человеком?..

Но, видимо, муж с женой переговорили обо мне: выйдя из спальни, Галина Ивановна сказала, что предоставит мне детскую комнату, Илья теперь живет на своей квартире, а детская пустует.

— Я поглажу горячим утюгом вашу одежду — к вечеру будет готова… Отдохните с дороги.

4

Сквозь дрему я услышал звонок телефона и голос Галины Ивановны.

— Вы диктуйте… завозить необязательно. Так. Кто?! Каким рейсом?..

Из соседней комнаты послышался тягучий бас больного:

— Чего там? Из Москвы?

— Из Москвы, — отозвалась жена.

— Опять из администрации Президента?

— Нет. Сережа Никонов в гости летит.

— Серега?! Ха! Слухи дошли, что Хрустов помирает…. решил покаяться?..

— Да перестань… — И они стали негромко что-то обсуждать. Лишь редкие слова до меня долетали.

— Начальничек, с крышкой чайничек.

— Где мы его положим?

— Решим.

Я поднялся и, покашливая, чтобы они услышали, вышел в большую комнату.

— Галина Ивановна! — позвал я.

— Тут я! — выпорхнула хозяйка из спальни. — Пироги уже готовы. Сейчас будем кушать.

Запинаясь, я сказал ей, что случайно услышал разговор, что перейду в гостиницу, друг юности, конечно же, должен остановиться у Хрустовых.

— Ты тоже друг юности! — послышалось из спальни. — Если уж так, ты как раз и не уходи. Посмотришь со стороны. Я думаю, будет оч-чень интересно.

— А положим мы его здесь! — Галина Ивановна с улыбкой показала на огромный диван у стены, слева от телевизора.

— Да уж лучше тогда меня, — сказал я. — Я могу рано подняться и пойти на пробежку. Я жаворонок. Чтобы никого не беспокоить.

Так и порешили.

Хрустов вышел, хмурясь, в синих трико и клетчатой рубашке с закатанными рукавами, стал звонить в Саракан, в аэропорт. Наконец, линия соединилась, и Лев Николаевич, спросив про рейс из Москвы, удивленно посмотрел на жену:

— Три часа назад. Наверное, уж из аэропорта едет.

— Господи! Интересно, каким он стал?!

— Я есть хочу. Садимся.

— Как, разве не подождем?

Свирепо мотнув головой, Хрустов устроился за столом и кивком меня пригласил. Однако Галина Ивановна, укоризненно глянув на мужа, ушла переодеться. Сам Хрустов и не подумал сменить одежду, только раздраженно огладил себе плешь и сивые, кучерявые на затылке волосы. Мы безмолвствовали, глядя друг мимо друга.

Наконец, хозяйка появилась в новом платье с цветочками и оборками, серьги сверкают на ушах, губки подмазаны розовым. Поглядывая на настенные часы, принесла из кухни вынутые из духовки, чудно пахнущие, загорелые пирожки с капустой и мясом. Но только мы налили чаю в голубенькие кружки, как затренькал в дверях звонок.

Хрустов выпрямился и поднялся. И в лице его появилось что-то надменное, бородка торчала, как у киношного меньшевика.

— Лёвушка!.. — выдохнула его жена и глазами ему что-то сказала, сама усиленно заулыбалась, призывая улыбаться и Хрустова.

Как встречаются давние приятели после многолетней разлуки? Мы ли не знаем?! Бывает, как бульдозер с бульдозером, — бездумно-радостно собрав и вскинув над собой высоченную гору бутылочного, из-под водки стекла. А бывает, будто два воробья попрыгают рядышком, холодно посверкивая глазками, поклюют скромной кашки да и разлетятся. И вся песенка их про встречу — краткое «чик-чирик»…

А чего ждать от этой встречи? Уж казалось бы, не виделись четверть века!.. Обнимитесь же, как в известной песне Бетховена-Шиллера, которая призывает обняться миллионы… хоть вы сейчас, двое: возникший на пороге грузный и высоченный Никонов, вроде саянского медведя, вставшего на задние лапы, и узкоплечий, желтолицый Хрустов, исхудалый человечек, — радостно облапьте друг друга!

Так нет же! Что происходит? Разумеется, два эти человека мгновенно узнали друг друга. Но хозяин квартиры в домашних синих трико открыл рот и закрыл, словно задохнулся, затем, отступив на шаг, сварливым басом рявкнул:

— Кто это? Мы не знаем таких!

— А мы и не к вам, — немедленно отвечал певучим тенорком высокий гость, потянувшись вперед и словно бы уточняя номер, нарисованный желтой краской на двери. — В такой сарай я и пьяным не зайду. Нам куда-то повыше.

— Там вас тоже не примут! — хозяин квартиры сердито сверкнул желтоватыми глазами. — Там милиционер живет, как раз пьяных в кутузку и оттартает… — И все-таки сменив лицо на плачуще-умиленное, протянул худые руки, засеменил навстречу в тапочках на босу ногу. — Я шучу… шучу… Сергей… проходи же! Какими судьбами?..

Галина Ивановна тайком перекрестилась — боялась, что муж устроит митинг.

Гость, прошептав что-то вроде «йотыть!», перешагнул порог и, обняв длинными лапами Хрустова, положил голову ему на голову. И они так и замерли. На волосах Никонова бисер дождя…

Я подумал: встреть я его на улице — я бы ни за что не признал в нем того Серегу-кузнечика, с которым был некогда знаком. Как мы все меняемся с годами!

— А где же твоя Галка?! — спросил гость.

— Я тута, — раздался тихий голосок хозяйки. Отстранив мужа, она подставила румяные щеки гостю, а потом, будто чего-то ужасно испугавшись, замигала васильками. — А… а… твой чемоданчик? Если оставил на лестнице, могут украсть. У нас сейчас меняется народ.

— Мой чемоданчик внизу, внизу… — нежно ворковал гость.

— Лёва!.. Беги!..

— Да я уж сам… не дозволяю другим жену носить…

— Так ты с Танькой приехал?!

— А как же! Уф!.. В третий дом входим, все под одним номером, как вы тут не путаетесь?!

— Нет, нет, — резко завозражал хозяин квартиры. — Неправда. Там «а», «б», «в».

— Да нет там, Лев Николаевич, никаких «а», «б», «в»… — теперь уже Сергей Васильевич делал вид, что сердится. — Неужто лень краской написать? Небось, на надпись «Труд» три ведра потратил! Да ладно… я сейчас… — И он повернулся к двери.

— Нет, я!.. — оттолкнув верзилу, метнулся вниз по лестнице Лев Николаевич. — А ты покуда руки… небось, бациллы висят с дороги… как заусенцы…