Течение лета

К бетонному полу вышки были прикреплены железные стулья, но нечего было и думать на них садиться — так раскалились они от солнца. Поправив фуражку, я стал вести наблюдение стоя. В отведенных им секторах заключенные отдыхали всяк по-своему. Одни, сняв рубаху и разлегшись на земле, стали загорать, другие — прыгать, третьи — делать гимнастические упражнения, которым обучают в армии. Сверху все это напоминало собачий питомник.

— Не разговаривать! — сердито рявкнул на кого-то Хорибэ.

Разделенные перегородками, заключенные не видели друг друга и все разом посмотрели на нас, чтобы понять, на кого кричат. Однако они прекрасно знали, что, если они не станут разговаривать слишком громко, охранник поленится слезать с вышки и отпирать дверь в сектор, только чтобы заставить их замолчать. Поэтому, загорая, размахивая руками, подпрыгивая, они продолжали вполголоса переговариваться со своими напарниками.

— Ишь как прыгают! — сказал Хорибэ. — И жара им нипочем.

— Нервы успокаивает, когда двигаешься.

— Наверно.

— Точно. Вроде нашей рыбалки.

Наступив ногой на бетонную приступку, Хорибэ стал смотреть на того заключенного. Я спросил:

— Ты чего ему там говорил?

— Я-то? Не приставай, мол, к молодым охранникам.

— Так и сказал?

— Ага, — кивнул Хорибэ, по-прежнему глядя на заключенного.

— Ты Накагаву имел в виду?

— Его, а кого же?

— А этот что?

— Да ничего… Состроил вот такую рожу, — и Хорибэ, выпятив челюсть, изобразил заключенного. А тот, закончив тем временем зарядку, прислонился к стене и, угирая ладонью пот с лица, время от времени поглядывал в нашу сторону.

— Ну и рожа! Прямо съесть готов.

— Да что он здесь может? Что он может? Только рожи корчить.

Заключенный по-прежнему смотрел на нас. Встретившись с ним взглядом, я отвернулся, но Хорибэ глаз не отвел. Тогда тот, пригладив стриженый ежик волос и стряхнув пот со лба, неторопливо двинулся в нашем направлении. Дойдя до решетки, он вцепился в нее руками и встал, не сводя с нас глаз. Хорибэ спустился к двери.

— Тебе чего? Проваливай!

— Не связывайся с ним, — сказал я.

— Ты что вылупился? — опять спросил Хорибэ. Остальные заключенные старались не смотреть в нашу сторону.

— А что, нельзя? — перехватив решетку поближе к Хорибэ, сказал заключенный.

— Скажи-ка, этот подонок еще разговаривает, — прошипел сдавленным от злости голосом Хорибэ.

— Сами вы подонки, — ответил заключенный. — Скольких вы уже вздернули, а? За меня-то вам много заплатят? Ай-ай-ай, такая тяжелая работа, а платят негусто.

— Хорибэ, перестань, ну его.

Хорибэ, сверля заключенного глазами, задвигал желваками. Потом потянулся было к висящей на поясе дубинке, но так и не вытащил ее. Я снова окликнул его. Он взглянул на меня, повернулся к смертнику спиной и поднялся наверх. Заключенный еще некоторое время смотрел на нас, потом медленно отошел к противоположной стенке и сел на землю.

— Этим типом я займусь сам, — сказал Хорибэ. Его лицо было бледным от злости.

— Не злись. Все одно он первый на очереди.

— Кто сказал?

— Бригадир.

— А кто дежурит? — Я.

— С кем?

— С ним.

— С кем «с ним»?

— Ну, с Накагавой.

— Его уже назначают?

— Надо ведь когда-то начинать. Чем раньше, тем лучше.

— Это бригадир так сказал?

— Угу. Выпил тут как-то и разговорился.

— Значит, точно.

— Я бы предпочел с тобой, а не с Накагавой.

— А может, поменяешься со мной? У, паскуда. — Хорибэ опять поглядел на заключенного. Тот, сорвав травинку, покусывал ее, высасывая сок.

— Не положено, — ответил я.

— Жаль.

Хорибэ вытер платком рукоять дубинки. Доносящийся издалека стрекот цикад сливался с шумом прибоя. Прозвенел звонок, оповещая о конце прогулки. Отдохнувшие охранники зашагали по песку в нашу сторону.

До казни того заключенного оставалось два дня. На свидание к нему никто не приходил, даже адвокат. Это было не совсем обычно.

Перед смертью все осужденные сочиняют прощальные стихи и танка, но этот даже писать не умел.

Я, как обычно, стоял на своем посту, на втором этаже. Через полчаса заключенных должны были вести в баню, а потом моя смена кончалась. Напротив, сложив за спиной руки, неподвижно застыл Накагава. Сегодня было особенно жарко — даже не двигаясь, я весь обливался потом. Чтобы рубашка не прилипала к телу, я время от времени оттягивал ворот и дул себе за пазуху. Накагава, напряженно вытянувшись, не делал ни одного движения. То и дело я поглядывал на дверь камеры того заключенного. Накагава, по-моему, тоже не сводил с нее глаз. На первом этаже кто-то из охранников, гремя бутсами, прошел по коридору, заглядывая в глазки камер. И заключенные, и охрана изнемогали от жары. Из какой-то камеры послышался скрип кровати. Накагава шевельнулся, и мои мысли переключились на него.

Участвовать в проведении казни в паре с новичком мне было неохота. Каждый пустяк с ним может превратиться в целое ЧП. Это меня беспокоило. Ладно, ничего не попишешь, подумал я. Он ведь в первый раз. Неужели я когда-то был таким же? Да нет, я был поспокойней, так не трясся. Накагава тоже скоро разберется, что к чему. А в чем, собственно, разберется? В чем это таком я разобрался?.. Ни в чем я не разобрался. Просто привык, шкура задубела. И все-таки чем-то я от Накага-вы отличаюсь. Наверняка отличаюсь. Не может быть, чтобы я ничем не отличался от этого молокососа. Наверное, я все же понял нечто, что ему пока недоступно. Несомненно… Да что это со мной? Не все ли равно. Наплевать… Так или иначе, надо взять его с собой на рыбалку. Самое лучшее средство от нервов. Решено, берем Накагаву с собой.

Я стал прикидывать, что нужно будет завтра взять с собой: крючки, наживку, удочки и все такое. Время пролетело незаметно.

Прозвучал звонок, потом два длинных свистка. Охранники поправили форму и подтянулись. В камерах зашевелились заключенные. Накагава отправился вниз за банными принадлежностями. Я прошелся вдоль по галерее мимо своих камер проверить, все ли встали. Тот заключенный сидел неподвижно, но не спал — обжег меня злобным взглядом.

Раздался еще один свисток. Охранники, загремев ключами, открыли двери камер. Стало шумно. Заключенные высыпали в коридор. Я закрыл двери, Накагава раздал всем банные принадлежности. Потом мы приступили к личному досмотру — Накагава с одного конца, я — с другого. Подумав, что не стоит оставлять того типа Накагаве, я заторопился, но все-таки опоздал — молодой охранник уже ощупывал заключенного под мышками. У меня возникло недоброе предчувствие.

Голубой пакет с банными принадлежностями, описав дугу, упал вниз, из него выскочил кусок дешевого мыла и заскользил по полу — прямо под ноги вошедшему в коридор бригадиру. Тот взглянул наверх, рванул из нагрудного кармана свисток и, пронзительно свистя, бросился к кнопке сигнала тревоги, однако нажимать на нее не спешил.

Накагава, упав на одно колено, вцепился руками в перила, а заключенный с размаху бил его ногой в живот.

— Ни с места! Всем стоять смирно! Охранники выхватили дубинки и согнали заключенных в кучу.

— Кто тронется с места, буду стрелять! Бригадир встал у выхода с револьвером в руке, держа палец на спусковом крючке — как на тренировке.

Растолкав заключенных, я бросился вперед по узкому проходу. Тот тип уже ухватился за кобуру Накагавы. Взмахнув дубинкой, я обрушил удар на его подставленный затылок. Мне отдало в плечо, и заключенный рухнул поверх Накагавы. Я хотел врезать ему еще разок, но это было уже ни к чему — он лежал, запрокинув голову, и подергивал ногами как заведенный. Накагава спихнул его и, держась руками за живот, поднялся.

— Надень на него наручники, — сказал я, чтобы привести Накагаву в чувство. Но он застыл на месте с остановившимся взглядом; лицо у него подрагивало. Я наклонился над лежащим ничком заключенным, заломил ему руки за спину и защелкнул наручники сам.