Миллиард ударов

Вдруг свет в оплавленном от спичек и окурков плафоне слабо зами­гал и погас.

Мужчина оказался в темноте. Мрак значительно ухудшил его состояние, но заставил настойчиво искать пути к избавлению. “Если мне уже совсем ха­на, то и бояться нечего”, — убеждал он себя. Самое опасное, что сейчас на­прямую угрожает ему, это высокое давление и тахикардия. Обе причины не представляют опасности для молодого организма, но для него это может окончиться тяжёлым сердечным приступом, и помощи ему ждать неоткуда. Когда его, в конце концов, найдут и вызволят из этой душной клетки? Воз­можно, он вынужден будет находиться в ней гораздо дольше, чем рассчиты­вает. Как и сколько времени будет тянуться это “дольше”?

“Однако же, — рассуждал он, — надо относиться к любой беде, а в его случае к маленькой разновидности техногенной катастрофы, с холодным спо­койствием. Мы давно живём в мире, где личная безопасность стала иллюзи­ей. И мир этот настолько сложен, что катастрофы, которые он порождает, невозможно предупредить только по одной причине: они абсолютно не пред­сказуемы”.

Ему вспомнились события совсем недавнего прошлого, о которых сообща­лось в прессе. Например, в Стокгольме, когда там случился пожар в туннеле, где был проложен электрический кабель, места, снабжённые электросистема­ми, сразу оказались отрезанными от цивилизации. Перестали работать водо­провод и проводная телефонная сеть, от перегрузки вышла из строя и сотовая связь, а на улицах с наступлением темноты сразу появился криминал. Или когда от удара молнии произошёл крупнейший сбой в системе всей миро­вой энергетики и больше суток такие мегаполисы, как Нью-Йорк, Оттава, Де­тройт, Монреаль и другие города, оставались без света. Остановились поезда в метро, лифты небоскрёбов, погасли светофоры, в краны не поступала вода.

Как чувствовали себя тогда некоторые люди — его собратья по несчас­тью? Заблокированные в вагонах подземки, в лифтах, в обстановке неопре- делённости и страха?

Руки его по-прежнему тряслись, когда он снова начал лихорадочно ощу­пывать карманы. Носовой платок, расчёска, открытая пачка с контрацепти­вами, блокнот, шариковая ручка, перочинный ножик...

“Перочинный ножик?”

В темноте мужчина вытащил маленький, почти декоративный складной ножик, который носил на всякий случай, как это делает большинство людей: им можно заточить карандаш, порезать хлеб или бутерброд, откупорить бу­тылку да мало ли ещё что. Он вытянул лезвие из паза и потрогал пальцем. Лезвие было острое, он сам однажды в свободное время наточил его.

Сердце по-прежнему колотилось в груди.

Миллиард ударов. За ним уже край...

На запястье левой руки он нащупал выпуклый бугорок, где бился пульс, прижал к нему лезвие и, стиснув зубы, провел по вене. Из ранки сразу брыз­нула и потекла кровь. “Кровопускание — самое простое и эффективное средство от высокого давления и лучшее предупреждение апоплексического удара, если нет больше никаких других средств, — вспомнил мужчина. — Основное средство, которым, кстати, пользовались в древности лекари. Раз­ве что применяли ещё пиявки...”

Тёплым ручейком кровь струилась из ранки на руке. Может, впервые за последнее время человек по имени Павел Дук почувствовал, что к нему воз­вращается надежда. Сколько он уже здесь сидит, во тьме и скрежете зубов­ном? Час, два, пять? Но теперь он способен перехитрить надменную судьбу, которая обошлась с ним так немилосердно.

В темноте он не мог разглядеть циферблат, но безошибочно определил, что пульс замедлился, и ему стало немного лучше. Правда, подступили не­привычные апатия и слабость, но впервые начал отступать страх.

“Страх. Вот причина. Вот почему смерть, которая всегда у нас за спи­ной на расстоянии вытянутой руки, приближается вплотную и по-дружески хлопает вас по плечу. “Пора, — говорит она. — Не надо бояться”.

Мужчина хотел было встать на ноги, но передумал: зачем напрасно тра­тить силы, когда их и так мало. Вдруг злость заклокотала в нём, но прошла очень быстро. И правда — на кого ему теперь злиться? На устаревшие тех­нологии, на изношенную технику, на людей, которые не могут дать ему га­рантию безопасности даже на примитивном, бытовом уровне, даже в этом похожем на гроб лифте, на их равнодушие, эгоцентризм?

“Но ведь так было и будет до скончания света”. Человек всегда остаёт­ся одиноким перед роковыми силами природы, перед непостижимым Космо­сом. И что он сам в конце концов значит, на что годен, если ему отмерен всего лишь миллиард ударов сердца?

Тёплой тоненькой струйкой кровь из вены стекала по его ладони на пол. Другой рукой мужчина вытащил платок и держал его наготове, чтобы в нуж­ный момент пережать ранку. Он чувствовал, что ему становится легче. Луч­ше потерять немного крови, чем жизнь. Ему вспомнилось, как он однажды сдавал кровь на станции переливания и как после этого в тот же день рабо­тал и ничего плохого с ним не случилось ни в тот день, ни на следующий, ни позже.

Ему теперь значительно лучше, даже в сон стало клонить, скоро его най­дут, он вернётся домой, и, вполне возможно, будет вспоминать обо всем, что с ним случилось, с улыбкой. Разве что коллегам расскажет всю правду о сво­ём приключении, однако больше никогда не будет пользоваться лифтами в старых, обветшалых домах. Нет, никогда не будет.

Мысли мужчины начинали путаться. Ему вдруг пригрезилось, что он идёт по лугу, покрытому цветами, нестерпимо терпкий аромат которых на­полняет его лёгкие. Луг этот спускается вниз, ведёт к реке. Он уже видит эту реку, удивительно спокойную, неторопливую — ни одной волны, и вда­ли — другой её берег, но на тот берег ему и не надо, хорошо и здесь, в те­ни, среди цветов и тишины.

Мужчина встрепенулся. “Опасно впадать в сон, — подумал он. — Тем более, что кровь, пожалуй, ещё течёт из раны, а он до сих пор не перевязал её платком”.

Он пошевелился и осторожно перевязал тряпочкой запястье. Хорошо, что в голову ему пришла такая удачная мысль, и он так хорошо всё сделал: лёгкое кровопускание заменило искусственные лекарства, которые ещё не­известно, помогли бы ему или нет. А так — всё отлично, давление снизи­лось, он спокоен, вот-вот его вызволят из этой клетки. И самое главное — исчез страх.

Человек по имени Павел Дук опять задремал. Но больше он не видел се­бя на речном берегу, утопающем в цветах. Ему вспомнилось детство, школь­ный класс, где он сидел за партой, а рядом с ним — Кривоножка, которую перевели в их класс из другой школы и которая хромала на одну ногу, за что моментально получила соответствующее прозвище. Кривоножка наклонилась к нему и шептала на ухо, просила, чтобы он не прогонял её со своей пар­ты — ей неприятно и горько. Между ними лежала открытая книга с каким- то текстом, он начал читать, но очнулся.

Мужчина вдруг понял: этот сон из далёкого прошлого вовсе не случаен. Он тогда в присутствии всего класса во всеуслышание заявил, что отказыва­ется сидеть с Кривоножкой за одной партой. Она пересела на другую парту, около двери, которая у них считалась самой непрестижной, и сидела одна. Все бы ничего, но через некоторое время Кривоножка наглоталась барбиту­ратов, и ее не смогли откачать.Он не отплатил добром тому, кто ему доверился. Мужчина мысленно пы­тался убедить себя: девушка сделала это вовсе не потому, что он прогнал её. Но тогда — почему? А если именно это стало последней каплей, и тонкая нить не выдержала напора жизненных сил и порвалась?

Неожиданно он почувствовал, что лифт тронулся и поплыл вниз. “Ну, вот и дождался, — мелькнула мысль. — Минута, и он будет свободен”.

Действительно, кабина, так долго бывшая для него местом заключения, спускалась вниз, пока, наконец, не остановилась. Сработали механизмы и дверь открылась. В лицо ему ударил свет. Он начал вставать с колен, ему было трудно: тело налилось неимоверной слабостью, ноги дрожали, но он сделал усилие, и вот он уже поднялся и сделал шаг вперед. Мужчина был несколько удивлён, что никто его не встречает, нет никаких спасателей, ава­рийщиков или ещё кого-нибудь. Вообще нет никого, только свет впереди, и он с радостной улыбкой устремился к нему навстречу.