Охотники в снегу

— Наш друг застрелил вашу собаку, — сказал Таб.

Хозяин кивнул, не оборачиваясь.

— Надо было самому это сделать. Я просто не мог.

— Он так его любил, — сказала женщина. Ребенок зашевелился, и она принялась его укачивать.

— Вы его попросили? — сказал Таб. — Попросили застрелить вашего пса?

— Он был старый и больной. Зубы все выпали. Я бы сам это сделал, но у меня нет ружья.

— Тебе все равно нельзя, — сказала женщина. — И слава богу.

Хозяин пожал плечами.

Фрэнк вернулся из кухни.

— Придется везти его самим. Ближайшая больница в пятидесяти милях отсюда, и свободных машин у них все равно нет.

Хозяйка знала самый короткий путь, но он был сложный, и Табу пришлось записать инструкции на бумажке. Хозяин сказал им, где можно взять пару досок, чтобы донести Кенни до грузовика. Фонаря у него не было, но он обещал не выключать свет на крыльце.

Снаружи уже совсем стемнело. Небо затянули плотные тяжелые облака, ветер дул резкими порывами. Где-то на доме отвалилась панель и хлопала медленно, а потом, когда ветер усиливался, быстро. Они слышали это хлопанье всю дорогу, пока шли к сараю. Фрэнк завернул туда за досками, а Таб стал искать Кенни, которого не было там, где они его оставили. Таб нашел его у той же тропинки, но немного дальше; теперь Кенни лежал на животе.

— Ну как? — спросил Таб.

— Болит.

— Фрэнк сказал, в аппендикс не попало.

— Аппендикс мне давно удалили.

— Вот, — сказал Фрэнк, подходя к ним. — Ты у нас чихнуть не успеешь, как очутишься в уютной теплой постельке. — Он положил у правого бока Кенни две доски.

— Мне главное сестричку посимпатичней, — сказал Кенни.

— Ха-ха, — откликнулся Фрэнк. — Это по-нашему. Ну, раз, два, взяли! — и он перекатил Кенни на доски. Кенни закричал и задрыгал ногами. Когда он успокоился, Фрэнк с Табом взялись за доски и понесли его по тропинке. Табу достался задний край, и из-за летящего в лицо снега он плохо видел, куда идет. Вдобавок он устал, а фермер забыл включить на крыльце обещанный свет. Когда они миновали дом, Таб поскользнулся и взмахнул руками, чтобы удержаться. Доски упали вместе с Кенни, и он докатился до самого конца тропинки, крича без умолку. Он остановился, только уткнувшись в переднее колесо грузовика.

— Ты жирный дурак, — сказал Фрэнк. — Ни черта не можешь.

Таб схватил Фрэнка за грудки и навалился на него, прижав спиной к забору. Фрэнк хотел высвободиться, но Таб тряс его изо всех сил. Голова Фрэнка моталась взад и вперед, и он наконец сдался.

— Много ты знаешь про жирных, — повторял Таб. — Много ты знаешь про гормоны. — Он все продолжал трясти Фрэнка. — Много ты знаешь про меня.

— Ну хватит, — сказал Фрэнк.

— Молчи, понял? — сказал Таб.

— Хватит.

— Больше не говори со мной так, понял? Никаких улыбочек. Никаких смешочков.

— Да ладно, Таб. Обещаю.

Таб отпустил Фрэнка и уткнулся лбом в забор. Его руки висели по бокам, как плети.

— Извини меня, Таб. — Фрэнк тронул его за плечо. — Я буду там, у машины.

Таб постоял немного у забора, потом принес с крыльца ружья. Фрэнк уже перекатил Кенни обратно на доски, и они подняли его в кузов. Фрэнк укрыл его одеялами из кабины.

— Так тепло? — спросил он.

Кенни кивнул.

— Хорошо. Теперь скажи, как у тебя задний ход включается?

— Налево до упора и вперед. — Когда Фрэнк уже пошел к кабине, Кенни приподнялся. — Фрэнк!

— Что?

— Если заест, не дави.

Грузовик завелся с первой попытки.

— Да, — сказал Фрэнк. — Надо отдать японцам должное. Очень древняя, очень утонченная культура, и при этом машины делают как никто. — Он покосился на Таба. — Слушай, ты извини. Я не знал, что ты так к этому относишься, честное слово, не знал. Надо было что-нибудь сказать.

— Я говорил.

— Когда? Назови хоть раз.

— Пару часов назад.

— Наверно, я не заметил.

— Это точно, Фрэнк, — сказал Таб. — Ты и правда мало что замечаешь.

— Таб, — сказал Фрэнк, — насчет того, что случилось… мне надо было проявить больше сочувствия. Я понимаю. Ты в такой переплет угодил, что мало не покажется. Я просто хочу, чтобы ты знал: это не твоя вина. Он сам напросился.

— Ты так думаешь?

— Сто процентов. А куда было деваться — либо ты, либо он. На твоем месте я сделал бы то же самое, без вопроса.

Ветер дул им в лица. Снег стоял перед фарами вихрящейся белой стеной; он влетал в кабину сквозь дырку в стекле и оседал на них. Таб хлопал в ладони и ерзал, чтобы не замерзнуть, но это не помогало.

— Придется передохнуть, — сказал Фрэнк. — Я уже пальцев не чувствую.

Впереди, у обочины, замаячили какие-то огоньки. Это была закусочная. Перед ней, на стоянке, выстроилось несколько джипов и грузовиков. У двух-трех были привязаны сзади оленьи туши. Фрэнк остановил машину, и они вдвоем подошли к Кенни.

— Ну как, дружище? — спросил Франк.

— Холодно.

— Да брось ты, герой-одиночка. Там внутри еще хуже, можешь мне поверить. Стекло-то давно бы уж починил.

— Смотри, — сказал Таб, — он все одеяла скинул.

Одеяла лежали кучей у заднего борта.

— Ну вот что, Кенни, — сказал Фрэнк, — нечего жаловаться на холод, если ты сам не стараешься, чтобы тебе было тепло. Надо же немножко напрячься. — Он снова укрыл Кенни одеялами, расправил их и подоткнул по бокам.

— Их сдуло.

— А руки у тебя на что?

— Зачем мы остановились, Фрэнк?

— Затем, что если мы с Табом чуток не согреемся, то превратимся в снеговиков, и где ты тогда будешь? — Он легонько ткнул Кенни в ногу. — Так что придержи лошадей.

В зале было полно народу в разноцветных куртках, по большей части оранжевых. Официантка принесла кофе.

— То, что доктор прописал, — сказал Фрэнк, баюкая в руках дымящуюся чашку. Кожа на них была синюшно-белая. — Таб, я тут подумал. Ты сказал, я мало что замечаю, — так вот, ты прав.

— Ладно тебе.

— Нет, честно. Я сам виноват. Знаешь, слишком уж волнуюсь о себе, любимом. Столько всего в голове крутится. Это, конечно, не извинение.

— Забудь, Фрэнк. Я сам вроде как из себя вышел, что ли. Думаю, у нас у всех нервы немножко расстроены.

Фрэнк покачал головой.

— Да нет, не так все просто.

— Хочешь поговорить?

— Только между нами, ладно?

— Конечно, Фрэнк. Ясное дело.

— Таб… наверное, я брошу Нэнси.

— Ох, Фрэнк. Ох, Фрэнк. — Таб откинулся на спинку стула и покачал головой.

Фрэнк наклонился вперед и положил ладонь на руку Таба.

— Скажи, ты когда-нибудь влюблялся по-настоящему?

— Ну…

— Я имею в виду по-настоящему. — Он сжал Табу запястье. — Всем телом и всей душой.

— Не знаю. Если ты так ставишь вопрос, то не знаю.

— Значит, нет. Не обижайся, но если бы да, ты бы знал. — Фрэнк отпустил руку Таба. — Это тебе не просто так, шишку погреть.

— Кто она, Фрэнк?

Фрэнк помедлил. Он посмотрел в свою пустую чашку.

— Роксанна Бруэр.

— Дочь Клиффа Бруэра? Которая нянькой у твоих детей?

— Слушай, Таб, нельзя же вот так на всех ярлыки вешать! Это абсолютно неправильная система. И именно из-за нее вся наша страна катится к чертям собачьим.

— Но ей же не больше чем… — Таб покачал головой.

— Пятнадцать. В мае будет шестнадцать. — Фрэнк улыбнулся. — Четвертого мая, в шесть двадцать семь вечера. Черт возьми, Таб, сто лет назад она в этом возрасте уже считалась бы старой девой. Джульетте вон тринадцать было.

— Джульетте? Джульетте Миллер? Господи боже, Фрэнк, да у нее и груди еще нет. Она еще в купальнике без лифчика обходится. До сих пор лягушек ловит.

— Да при чем тут Миллер! Джульетте из пьесы. Таб, ты что, не видишь, как ты людей сортируешь? Этот — чиновник, та — секретарша, этот — водитель грузовика, а той пятнадцать лет. Таб, у этой так называемой пятнадцатилетней в одном мизинце больше, чем в любом из нас от макушки до пяток. Я тебе говорю, эта маленькая леди — настоящее чудо.

Таб кивнул.

— Я знаю девушек вроде нее.