Женские церемонии

Розы в Багатель

Клэр назначила мне свидание на следующий день: мы должны были встретиться и провести вторую половину дня в садах Багатель. Клэр пообещала показать мне розарий, которого я еще не видел.

Теперь я знал уже достаточно, и мне не было необходимости спрашивать, будем ли мы вдвоем или вместе с ее юной подругой.

Кстати сказать, во время наших предыдущих встреч Клэр ни разу не изъявляла желания показать мне сады или фотографии. До сих пор она никогда не предлагала мне увидеться за пределами того общества, в котором мы с ней время от времени встречались и проводили вместе по несколько часов. Я, со своей стороны, также не пытался установить с ней более тесные отношения. Я уже говорил, что меня мало привлекала ее слишком совершенная, слишком правильная красота. К тому же не припомню, чтобы она хоть как-то поощряла мои робкие попытки ухаживания в самом начале — скорее наоборот.

Даже теперь, когда я снова размышлял об этом, ожидая ее на террасе кафе «Руайаль», я не мог припомнить, чтобы она вела себя иначе с кем-то другим. Она отличалась раскованностью манер, самоуверенностью, дерзостью, ничуть не страшилась скандалов. Однако она моментально обескураживала чересчур нежных воздыхателей, впрочем, как и тех, кто делал ей более откровенные предложения — такое тоже случалось.

Как-то раз я присутствовал при наказании одного такого воздыхателя. Мне показалось, что в той ледяной жестокости, с которой она его уничтожила, проявилась своего рода ненависть. Тогда все мы были потрясены этой сценой, поскольку речь шла о красивом молодом человеке, который обладал и умом, и чувственностью, и, судя по слухам, был ее любовником.

Но тут я увидел маленькую Энн, приближавшуюся ко мне. На ней было то же платье, что и накануне. Чтобы пройти между посетителями, не побеспокоив их, она лавировала между ними с очаровательной грацией танцовщицы, поднимая руки, покачивая бедрами и совершая полуобороты среди кресел и столов. Оказавшись рядом со мной, она сдержанно и слегка церемонно поздоровалась, подобно маленькой пансионерке монастырской школы. Ее голос тоже звучал, как у примерной ученицы:

— Она здесь, месье. Она ждет вас в автомобиле.

Эта фраза слегка удивила меня — не только потому, что имя Клэр в ней не называлось, но и из-за чрезмерного почтения, вложенного в слово «месье».

Я встал, чтобы следовать за ней. Автомобиль Клэр был припаркован чуть дальше, на рю де Ренн. Пока мы шли, я успел задать девушке два-три незначительных вопроса; но она, как ребенок, отвечала только: «Да, месье», «Нет, месье» и «Не знаю, месье».

У Клэр оказался абсолютно новый черный автомобиль, мощностью в пятнадцать лошадиных сил. Энн распахнула передо мной дверцу, и я поздоровался с Клэр, сидевшей за рулем. Она ответила мне только легким кивком. Я пропустил девушку вперед и сел рядом с ней на переднее сидение, где как раз хватало места для троих.

Машина тут же тронулась. Клэр вела спокойно и уверенно и, несмотря на плотное движение, быстро выехала на менее оживленные улицы.

Погода стояла прекрасная. Женщины молчали, глядя прямо перед собой. Энн сидела выпрямившись, плотно сдвинув бедра и сложив руки на коленях.

Я сидел чуть боком, чтобы не занимать слишком много места. Левую руку я вытянул вдоль спинки кресла позади Энн, отчего мои пальцы слегка коснулись плеча Клэр. Однако та сразу же инстинктивно отстранилась, и я поспешно убрал руку.

Я сидел, повернувшись к своей соседке, и уловил аромат ее духов. Он был достаточно ненавязчивым, и его можно было ощутить, лишь оказавшись вплотную к ней. Однако он показался мне сильным, очень терпким, пьянящим — такой принято называть чувственным. Это явно были духи не для молоденькой девушки.

Не обращаясь ни к кому напрямую, я сказал, что погода замечательная. Ответа не было. Мы продолжали ехать в молчании. Впрочем, у меня тоже не было особого желания разговаривать.

Мы оставили автомобиль у входа в парк, и Клэр повела нас к розарию.

Когда мы оказались там, Клэр, вместо того чтобы водить нас от цветка к цветку, показала три или четыре сорта, самые восхитительные — она точно знала, где они находятся. Это были похожие цветы: большие, но не слишком пышные, с изогнутыми лепестками, отстоявшими друг от друга, по бокам, и с полусомкнутыми в сердцевине.

Самой прекрасной из всех — опять же по мнению Клэр — была роза нежно-телесного оттенка, который ближе к сердцевине становился более темным. Чуть приоткрытые лепестки образовывали глубокий сумрачный колодец. Их цвет был розовато-бежевым.

Мы еще некоторое время смотрели на розы; потом Клэр быстро оглянулась по сторонам. В этом отдаленном углу парка мы были одни. Ближайшие посетители прохаживались метрах в двадцати и не смотрели в нашу сторону, поскольку их внимание было привлечено более роскошными кустами роз.

Вновь повернувшись к двум своим спутницам, я обнаружил, что Клэр теперь смотрит не на розу телесного цвета, а на подругу, а та стоит неподвижно, как обычно потупив глаза, в двух шагах от розового куста, на краю аллеи. Пройдя чуть назад, я оказался рядом с Клэр. Я перевел взгляд с девушки в белом платье на розу и обратно.

Рядом со мной послышался голос Клэр:

— Подойди поближе.

Это было произнесено приказным тоном, спокойным, но не терпящим возражений, ожидающим полного подчинения. Однако сам голос Клэр, как мне показалось, слегка изменился: стал более низким и страстным по сравнению с тем, каким был, когда она показывала нам парк и сравнивала достоинства разных сортов роз.

Маленькая Энн не спрашивала никаких объяснений о том, что от нее потребуется. Слегка поколебавшись, она подняла на нас глаза. Мы стояли, частично загораживая от нее более оживленные аллеи парка.

Клэр повторила:

— Ну, давай же! Быстрее!

Ее маленькие ножки нерешительно ступили на клумбу, и узкие туфельки на высоких каблуках почти полностью погрузились в мягкую землю. До сих пор я не замечал, какие тонкие у нее щиколотки. Остальная часть ноги, которую можно было заметить, также была восхитительна.

— Теперь поласкай ее, — сказала Клэр.

Энн протянула правую руку к полуоткрытой сердцевинке цветка. Она осторожно провела кончиками пальцев по сомкнутым краям средних лепестков, лишь слегка касаясь их розоватой нежной плоти. Она несколько раз подряд медленно обвела углубление в центре чашечки, потом осторожно раздвинула края лепестков и снова сомкнула их.

Повторив это два-три раза и слегка расширив таким образом отверстие между лепестками, Энн погрузила и него средний палец, который почти полностью исчез и углублении. Затем она снова вынула его, очень медлен но… и тут же снова вонзила до самого дна.

— У нее красивые руки, вы не находите? — спросила Клэр.

Я согласился. Рука у девушки действительно была очень красива — белая, тонкая, легкая, а ее движения — изящными и точными.

Теперь Клэр снова говорила тем вызывающим, жестким тоном, как вчера вечером в кафе. Со слегка презрительной гримасой она указала на девушку, которая продолжала прилежно гладить лепестки розы:

— Она это любит. Это ее возбуждает. Если хотите, можете проверить. Какой-нибудь пустяк — и она уже вся мокрая. Не правда ли, малышка?

Ответа не последовало.

— Хватит! — резко произнесла Клэр. — Сорви ее и дай сюда!

Энн отдернула руку, но осталась стоять, опустив руки и не двигаясь.

Я повернулся, чтобы увидеть перекресток, где наша боковая аллея отходила от центральной. Никто не приближался с той стороны, никто не обращал на нас внимания. Клэр повторила уже более резко:

— Ну, чего ты ждешь?

— Я не смею, — ответила девушка. — Это запрещено.

Ее слова были едва слышны — настолько неуверенно она их произносила. Клэр обернулась ко мне с ироничной улыбкой, словно призывая в свидетели непроходимой глупости своей воспитанницы:

— Разумеется, запрещено… Как и ходить по клумбам… и трогать цветы! Это написано при входе в парк.