Изменники Родины

Прежний диктор ограничивался тем, что монотонным голосом, с запинками причитывал перед микрофоном местную газетку «Коммунистический путь», и его почти никто не слушал.

Но, с тех пор, как за это дело взялась Маруся, — при словах «внимание, говорит Липня» многие стали подсаживаться поближе к своим репродукторам: по местному радио теперь каждый раз передавалось что-нибудь интересное: то выступал хор Дома культуры, то драматический кружок, то баянист Витя Щеминский, то гитарист Калинов, то хор учеников средней школы; даже приезжих артистов Маруся привлекала к работе на радио.

А, если привлечь было решительно некого, — выступала сама Маруся: пела в микрофон популярные песни.

Однажды за исполнение по радио песенки «Как я поехала в Москву» ей «вкатили» строгий выговор и хотели снять с работы, но по единодушному требованию радиослушателей оставили на прежнем месте.

Весь вечер 21-го июня Маруся просидела на радиоузле и, несмотря на воркотню старого радиотехника Михаила Михайловича, то и дело прерывала московские передачи местными сообщениями о ходе военной игры.

Но к полуночи даже ей начало надоедать повторение уже не раз сказанного, и, предоставив микрофон в распоряжение Михаила Михайловича, она принялась читать ратрепанную книжку без начала и заглавия — старинный роман о приключениях какой-то экзотической графини.

В других комнатах, где помещались почта и телеграф, было тихо, по крайней мере, до изолированного, с отдельным ходом, помещения радиоузла, никакого шума не долетало.

Михаил Михайлович передал «последние известия», Красную площадь и Интернационал, закончил передачу и ушел в соседний пустой кабинет, где стоял большой диван; вскоре оттуда донеслось легкое похрапывание.

Ночь брала свое, и Маруся, недочитав объяснения графини с коварным злодеем, также задремала, опустив голову на стол.

— Марусенька! — в комнату вбежал, запыхавшись, моторист льнозавода Андрей Новиков. — Маруся!.. У нас на заводе ребята хотят, чтоб как-нибудь проявить себя… Устрой что-нибудь!..

— А ну тебя, Андрюшка, разбудил! — недовольно проворчала Маруся, лениво поднимая упавшую на пол книгу. — Что у вас там на заводе?… Рабочие все налицо?.. Дежурят?..

— Конечно, дежурят, но…

— Ну, и все в порядке!

— Так скучно же! Спать хочется! Уже многие спят на кипах, — доказывал Андрей.

— Ах, скучно? Спят на кипах? — встрепенулась Маруся. — Ну, подождите же! Я их расшевелю!..

И она взялась на микрофон.

— Внимание! Внимание! Воздушная тревога! — зазвенел ее голос по пустынным улицам. — Вражеские самолеты над территорией льнозавода!.. Они сбрасывают парашютистов!.. Всем дежурным немедленно идти на поиски десантников!.. Пусти, ну тебя!..

Последние слова относились уже не к микрофону, а к Андрею, который с восторженным возгласом: «Ой, Маруська, молодец! Вот здорово!» крепко обнял ее.

Она его толкнула в бок, довольно больно ударила его по рукам, но это было только для вида: она не сердилась, она знала, что курносый, кучерявый Андрюшка влюблен в нее по уши; и он ей нравился, хотя не был красивым, а еще больше ей нравилось его дразнить.

— Марусенька моя! — прошептал Андрей, неловко, но крепко целуя ее. — Ты лучше всех на свете!.. Самая замечательная!..

Маруся милостливо и серьезно позволила себя поцеловать, а затем рассмеялась:

— Самая замечательная? Еще бы! На всем земном шаре такая только в одном экземпляре имеется!..

— А ты меня, все-таки, любишь!..

Андрей сел на соседний стул и перетащил ее к себе на колени.

— Тебя любить совершенно не за что! — заявила Маруся.

— Хоть и не за что, а любишь! Теперь уже никуда не денешься! Возьму и женюсь на тебе!

— Дурачок! Ведь ты же моложе меня на целых три года!.. А главное, чтоб на мне жениться, моего согласия спросить надо!..

Маруся хотела еще что-то добавить, но в дверях выросла длинная худая фигура председателя райисполкома Куликова.

— Товарищ Макова! Кто вам разрешил поднимать тревогу? Еще только десять минут второго, а тревога назначена на четыре часа утра…

Андрюшка готов был провалиться сквозь землю, но Маруся нисколько не смутилась. Слегка отстранив Андрея, она снова взяла микрофон.

— Внимание! Говорит Липня! Объявляется отбой воздушной тревоги!.. Вражеский десант обнаружен и обезоружен!..

Она подчеркнула нечаянную рифму.

— Товарищ Макова! Что это за нелепые шутки?!

— Скучно же, Иван Константинович!.. Надо расшевелить дежурных, а то они уже двенадцатый сон смотрят… А в четыре часа можно будет еще парашютистов сбросить…

Куликов молча пожал плечами, повернулся и вышел.

Лена Соловьева, агроном Липнинского Райзо, возвращалась домой из Молотиловского сельсовета, где она была в командировке. На попутной машине, на которой она ехала, в дороге отказал мотор, и ей пришлось около пяти километров идти пешком.

Когда она подошла к окраине города, был первый час ночи. Сперва она не заметила ничего особенного, только удивилась полной темноте улиц, но предположила, что виной этому какие-нибудь неполадки на электростанции.

Но недалеко от больших, недостороенных корпусов льнокомбината она услышала неожиданный окрик:

— Стой! Руки вверх!

Из густой тени выступили два человека. Один из них подошел вплотную к Лене, которая остановилась, но рук не подняла и стояла, как б раздумывая, стоит это делать, или нет.

— Руки вверх, а то стрелять буду!

В вытянутой руке подошедшего что-то сверкнуло.

— Витька! Что это еще за хулиганство?! Хорошо, что я не трусиха, а то можно так до смерти напугать, — сказала Лена, стараясь не показать вида, что она тоже немного испугалась.

— Не хулиганство, а военна игра! Вы арестованы, гражданка!

Виктор Щеминский говорил резко, отрывисто и необыкновенно важно.

— Какая военная игра?

— А разве вы не знаете? — спросил второй «часовой», Володя Белкин, столяр со строительства.

— Откуда же я могу знать? — отозвалась Лена. — Я иду из Молотилова, была в командировке…

— Все равно! Сегодня ходить по улицам после десяти часов воспрещается! Могут оказаться шпионы и диверсанты!.. Мы вас арестуем и отведем в штаб для выяснения личности! — решительно заявил Виктор и вновь направил на Лену свое оружие: это был детский игрушечный пистолет, стреляющий пробкой, привязанной на нитке; он почти целиком прятался в Витькиной ладони.

— Но ведь вы оба меня знаете, зачем же вам выяснять мою личность?

— Что мы вас знаем, это не считается! Идемте, гражданка, в штаб!

— Да никуда я не пойду! Отвяжитесь! Я домой иду!

Но тут вступил в разговор рассудительный Володя:

— Ну, пожалуйста, пойдемте с нами!.. Это не в серьез, так только… Мы с Витькой — часовые, патруль…. Понимаете, патруль?.. Мы обязаны всех задерживать, с нас спрашивают… А до дому вы все равно не дойдете: не мы, так другие вас остановят…

Лена сдалась.

— Ну, ладно, идем! Где ваш штаб?

Но оказалось, что никакого «штаба» не было: это слово как-то нечаянно само собой слетело с языка Виктора.

Часовые заспорили.

— Надо вести ее в райисполком! — заявил Виктор.

— Куда же это, через весь город? — возразил Володя. — Удостоверение-то у тебя есть?

— Нет, не успел взять…

— И у меня нет… Нас арестуют с ней вместе!..

Лена рассмеялась:

— Ну и часовые!.. А поближе где-нибудь штаба нет?

— Да пошли в нашу стройконтору! — предложил Володя. — Пускай там будет наш штаб!..

— Пошли!.. Быстро!..

И ретивые часовые повели свою пленницу. Поднять руки они ее так и не сумели заставить.

Они прошли, спотыкаясь о кирпичи и доски, через широкий темный двор новостройки и вошли в контору, где сидело несколько человек дежурных. Около самой двери сидела знакомая Лены, Клавдия Ивановна Сомова, машинистка; на рукаве ее старенькой темно-коричневой жакетки белела повязка с красным крестом.

— Леночка! Как же вы к нам попали? — начала она было удивленно, но Щеминский резко прервал ее: