Клещ

Людмила осмотрела комнату, задержала взгляд на отцовском портрете, села на край дивана.

– Ну вот, – заключил Вадька. – А так бы вас могли на улице и хулиганы остановить или грабители.

– Я не боюсь ни хулиганов, ни грабителей.

– Ого! – изумился Вадька. – Владеете самбо, каратэ, джиу-джитсу?

– Да нет… Просто мне по должности их нельзя бояться,- Людмила смутилась. – Хотя вы правы, я немного владею вольной борьбой.

– Каш-ма-ар! – протянул Вадька. – Это что за должность такая?!

– Я следователь…

Ключ у Вадьки выпал из рук, и чертик на брелке уставился на него злорадными глазами. Кровь толчками ударила в голову, лицо будто распухло.

– Вы один живете? – спросила Людмила. – У вас чудесная комната!

– Один, – буркнул Вадька. – А вы это… надолго к нам?

– В отпуск. Всего на месяц. Первый раз отправилась в путешествие, и видите, как не везет… Впрочем, почему не везет? Везет! Вас вот встретила. Знаете, а у нас дома раньше стояла такая же старая мебель. Комод точь-в-точь такой! И даже будильник…

Людмила говорила так, словно с самой первой минуты знакомства знала, что живет Вадим в комнатушке, с дряхлым комодом, один, со злыми соседями, будто он и не расписывал ей родственников-министров и знакомых-дипломатов и что машина у него уже третья по счету.

– Ну, я пошел? – спросил Вадим, глядя в сторону. – Машину отогнать надо… А вы устраивайтесь, вот диван, одеяло и простыни в шкафу, умывальник там, – он показал за отгородку в углу.

– А вы где ночуете? – участливо поинтересовалась она.

– Там… Где-нибудь, – замялся Вадька. – У друга… Чья машина…

Людмила неловко встала с дивана:

– Хулиганов я не боюсь. А одна в чужой квартире – да. Так что не оставляйте меня одну. Коли взялись быть благородным, то уж оставайтесь им до конца. Верьте, вам это идет.

Вадька постелил себе в углу около умывальника, не раздеваясь лег. Долго слушал, как в полумраке комнаты тихо и ровно дышит Людмила, уж было успокоился, но вспомнил, с какой небрежностью час назад врал ей, и, кажется, первый раз в жизни ощутил стыд, глубокий и жаркий, аж в висках заломило. Хотелось сделаться маленьким и незаметным или вообще тихо уйти, чтобы она проснулась утром – а его нет. Соберется и уйдет. А Ромке потом можно будет трепануться: мол, дама была! Цветочек! Утром еле избавился – хочу у тебя жить и все… И надо сказать это так, между прочим: тогда поверит.

Людмила зашевелилась, и старый диван громыхнул пружинами. Вадька вздрогнул, открыл глаза. Рассветное небо серело за окном. Желтые, неумело наклеенные обои вспучились бесчисленными бугорками и казались обрызганными грязью. Мебельная рухлядь клонилась, горбилась, шаталась и выглядела куда ужаснее, чем раньше. Единственное, на чем задержался взгляд Вадьки,- легкое цветное платье Людмилы, аккуратно висящее на стуле.

Когда совсем рассвело, Людмила тихо оделась и хотела уйти.

– Если хотите, – предложил Вадька, – можете жить здесь. В гостиницу все равно не устроитесь.

– Я вам благодарна за приют, – улыбаясь, сказала Людмила. – Вы добрый человек. Но я лучше буду жить в гостинице.

– Вы, наверное, соседей моих испугались, – засмущался Вадька. – Не обращайте внимания. Они всегда были злые, сколько я помню… Из-за квартиры все. Нас с мамой подселили сюда, я еще маленький был… Вам в гостинице скучно будет. А я бы вас со своей компанией познакомил. Ребята – во!

– Спасибо, Вадим. Я с удовольствием хотела бы познакомиться, если они все такие, как вы. А жить все же пойду в гостиницу.

Вадька вздохнул. Появление Людмилы в его неуютной, всегда неприбранной комнате и радовало и смущало. В квартире много раз были девчонки, всякие: замужние школьные подруги, из компании и просто случайные – с танцев, из кафе, с пляжа.

Последние иногда оставались и ночевать, но того чувства, которое испытывал Вадька сейчас, никогда не было. Наоборот, противно было видеть лица с размазанной краской на жидких ресницах, припухших веках, противен был привкус губной помады во рту, вид брошенного на пол скомканного женского белья.

Вадька снова бросился на поиски места в гостинице. Выезжая со двора, остановился на углу у телефонной будки, пошел звонить Роману. Людмила оставалась в машине.

– Как улов? – спросил Ромка.

Вадька посмотрел на Людмилу. Она сидела настороженно и в то же время спокойно. Солнце било сквозь заднее стекло, и волосы ее светились, как фонарик.

– Замолчи, старик, – сказал Вадим.

– В ГАИ попал?

– Нет.

– Гони машину. Мне на работу надо.

– Слышь, тут такое дело, – начал Вадька, но Роман прервал:

– Через пятнадцать минут жду.

Вадька повесил трубку, хлопнул дверью будки и заметил, как вздрогнула Людмила.

– Вы не беспокойтесь, – сказала она, когда он сел в машину, – я лучше на такси…

– Обойдется, – бросил Вадька и дал газ.

Людмила устроилась в гостинице на окраине города. Вадька выяснил у администратора номер телефона, проводил Людмилу в номер и вдруг почувствовал, что не хочет уходить от нее…

– Я позвоню? – спросил он.

– Хорошо, только вечером.

Сейчас Вадька вернулся в ту же комнату, пустую, неуютную, кинул сумочку на стол и вспомнил, что эта сумочка лежала точно так же в ту ночь, когда здесь была Людмила. Тугая жалость к себе выдавила из глаз слезы. Вадька упал на диван и собрался в комок,

В осень, когда Вадька вернулся из армии, умерла мать.

– Слава богу, – шептала она бледными губами в день смерти, – дождалась все-таки… Все боялась – раньше умру. Думаю, соседи-то, – мать с трудом глянула на дверь и приглушила голос, – займут комнату… Они же такие, ни на какой закон не посмотрят… Где б ты тогда жил?

Вадька сидел у кровати рядом с молоденькой врачихой, забывшей надеть белый халат, плакал. Врачиха плакала тоже. Вадьке было стыдно перед ней за слезы, но он все равно плакал.

– Прости уж, что выучить не успела, – говорила мать,- самому придется… Постарайся жить не хуже людей.

Вадька плакал сильнее.

После смерти матери Вадька с неделю ходил молчаливый. «У меня мама умерла», – говорил он к месту я не к месту и опять замолкал. Пошел на завод устраиваться на работу. Суета, толкотня, гул, все спешат, все крутятся, мечутся. Хотелось чего-нибудь такого, а чего именно – он не знал. Денег не было, но как раз осенью Вадька познакомился с Романом. Стал занимать у него тройки, пятерки. Тот давал и возврата не требовал. Наконец Вадька оказался в телемастерской, куда его приняли учеником. Обрадовался, наказ матери вспомнил. Определили Вадьку к старому мастеру Аркадию Васильевичу. Наставник Вадьке понравился: старый и мудрый, как в кино. Выслушал он Вадькину историю, сдержанно посочувствовал, по плечу хлопнул, взбодрил:

– Ничего, парень. На ноги поставим!

Вадька учился паять, искать неисправности, читать схему – удавалось. Однако ремонт Вадьке пока не доверяли, а усадили в отдельную комнату распаивать старые телевизоры.

– Экономить надо, – учил Аркадий Васильевич, – беречь добро. Каждая деталь денег стоит. Выбросил ее, и пропала, а мы эту детальку в дело пустим. Пусть-ка еще поработает!

Часто Вадьку отпускали с работы пораньше. Ты, мол, отдыхай, молодой еще, наработаешься. Однажды поздним вечером Вадька шел мимо мастерской и увидел свет в окнах. Подошел ближе, заглянул: Аркадий Васильевич; и другие мастера еще не ушли. Вадьке стало стыдно. Двери с улицы оказались запертыми, и он вошел через черный ход.

В мастерской яростно спорили и матерились. На столе Вадькиного наставника валялись пустые бутылки, а он сам размахивал руками и кричал, что все мастера – алкаши и тунеядцы и он вовсе не собирается делить деньги за халтуру на всех поровну. Мастера не соглашались, тоже кричали, обещали, что набьют Аркадию Васильевичу морду, что они не станут больше халтурить в общий котел, да еще и молодому накажут, чтобы не связывался с ним. Увидев Старухина, мастер разозлился еще пуще: