Жи-Ши

Это все апартаменты 15, вечный капитальный ремонт на их стены! Почему я так привязан к ним? Что в них особенного? Да ничего. Четыре комнаты – две спальни, гостиная и кабинет. Вот и вся жилплощадь. Одна спальня сейчас пустует, в другой занята самоизвержением, перепутанная конечностями пара юных любовников, в гостиной телевизор орет: «Bitte-e-er Swe-e-eet Symphony-y-y-y! O, Yeah!», а в кабинете долговязый парень лет двадцати семи, с непрерывно извивающейся по тонким губам саркастической усмешкой, кажется, готовится к детскому утреннику. Он установил на круглый, купленный лет пятнадцать назад в антикварном магазине, стол миниатюрную видеокамеру, включил ее, сам присел напротив, на самый краешек утопического в своей природе кресла, и вещает, вещает… Даже в бумажку не заглядывает. До меня долетают его фразы:

– Заинтригованные созерцатели! Возможно, вы об этом не знаете, но это – правда!

– Писатель Умаров за прошедший месяц появился в трех программах второго канала и в двух программах первого канала. Депутат Акцизов принял участие в четырех программах, вышедших в эфир на первом канале. Детский психолог Мамухов значился гостем в трех ток-шоу, а клип восходящей поп-дивы Амелии был показан двумя музыкальными каналами общим количеством сто сорок раз за месяц.

– Что общего у этих людей? Все они отдали за свои эфиры в прошедшем месяце по сто тысяч долларов США. Счастливые созерцатели! Продолжайте бесплатно смотреть на тех, кто платит, чтобы его показывали.

– Писатель Малютин написал свой новый роман, не по велению души, а по заказу администрации президента.

– В программе «Отныне» две недели назад был показан сюжет об олигархе Козельском. Как он нажил на крови свое состояние и, возможно, отравил жену, чтобы не платить ей при разводе. Этот сюжет был оплачен конкурентом Козельского, магнатом Шубиным. Разумеется, в нем не было ни слова правды.

– Теперь немного рекламы! «Вы застенчивы? – Мы рекомендуем вам постмодернизм!», «Вы скучаете? – Выпейте квасу!», «Вы одиноки? – Топитесь!».

– А сейчас о ваших легких заработках. Для инсценировки написанных сценаристами сюжетов в программах «А судьи кто?» и «Твое корыто, домохозяйка!» требуются типажные исполнители. За роли тридцатилетних стерв, имеющих претензии к своим мужьям, телеканал платит пятьсот долларов за съемочный день. Роли побитых жизнью, деклассированных алкоголиков оплачиваются выше – семьсот долларов за съемочный день. Старушкам, за хорошо сыгранные жалобы на ЖКХ, пенсионный фонд и лично Чубайса, предлагается триста долларов в съемочный день. Наконец, статистам в студии, задающим «гостям» подготовленные редакторами вопросы, в бухгалтерии выдадут сто долларов за день. Присоединяйтесь!

– Наконец, коротко о курьезах. Известный телеведущий Поплавков, который за двадцать тысяч евро отсасывает у заказчиков на корпоративах, вчера обосрался в прямом эфире. В прямом смысле обосрался. Дело здесь не в банальном недержании. Просто ассистент Поплавкова, добавившая ему в чай слабительное, сочувствует литерным. Будьте внимательней к прямым эфирам, дорогие телезрители!

Затем, подражая Уиллу Смиту, изображавшему демиурга в Филадельфии, он поднимает руку и начинает щелкать пальцами. Каждые три секунды – щелчок!

– Каждые три секунды в мире выходит тираж очередной газеты с фотографиями голых Пэрис, Кристины, Джоанны, Бритни… – Щелк!

– Каждые три секунды продажный писака сдает редактору очередной лживый текст – Щелк!

– Каждые три секунды миллиард человек на Планете зомбируется телевизионным мусором – Щелк!

– Каждую секунду всеми вами манипулируют – Щелк!

– Каждую секунду вы теряете секунду жизни…

На этом парень, не переставая играть саркастической усмешкой, поднимается с кресла, выключает камеру и, уже себе под нос, бормочет:

– С новостями телевидения вас знакомил Паша Лютый.

Лютый рассказывает всем, что ведет свой род от лондонского клерка Дж. Альфреда Пруфрока. Эсквайра, не эсквайра – какая разница? Несчастный и неприкаяный Альфред всю жизнь искал идеальную возлюбленную, ту бесполезную и неоправданную, которая одним своим существованием уравновесила бы для него все иглы мира, вонзавшиеся в ранимую душу, доставляя Альфреду невыносимые страдания. Поэт Томас Стернз Элиот описывал эти поиски в стихотворении «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока»:

Сиятельные Архитекторы! Вы обрекли меня на самую коварную и утонченную пытку. Видеть и слышать все, но не иметь никакой возможности вмешаться. Да, я ропщу! Хоть это и считается смертным грехом! Пусть на другую чашу лягут пацифизм и гуманность – идеалы, с которыми я прожил все эти годы. Я никогда, в отличие от некоторых, не занимался суицидальной деструкцией в виде взрывов газа на кухне или обвалов потолка. Кусок штукатурки, изредка, прорыв трубы или засор в канализации. Вот и все мои реакционерские штучки. Довольно безобидно, не правда ли? До сегодняшнего дня… Сегодня пришло время отказа от идеалов.

Если честно, у меня уже не хватает сил верить в то, о чем мечталось эти двести десять лет бесконечных подсматриваний и подслушиваний.

В каждой квартире две трети времени из той половины их жизни, которая доступна моему обозрению, жильцы говорят о деньгах. Наверное, это самое важное в том, что они называют жизнью. Денег обычно не хватает, сколько бы их ни было. Изредка жильцы радуются до многодневного суицидального запоя появлению большого количества этих денег. Как правило, их появление бывает внезапным и шальным. Но это не делает жильцов счастливыми. Я помню одинокого писателя из третьей квартиры, который побирался всю жизнь, а в пятьдесят четыре года получил за свой роман, который он сам шепотом на кухне называл «язык в жопе у Сталина», Ленинскую премию. Деньги не сделали его счастливым. Он пил на свою премию две недели, а потом за ним приехали люди в белых халатах, и больше он не возвращался.

Если жилец несчастлив, деньги не принесут ему счастья, вот что я понял, наблюдая и наблюдая. От денег может быть толк, только если жилец научился быть счастливым с тем малым, что у него есть, если он сумел объявить и отстоять свою независимость. Когда есть внутренняя гармония, любимые занятия и любимые люди, деньги могут помочь. Помочь увеличить это счастье.

На втором месте у жильцов – любовь. Они говорят об этом чуть меньше, чем о деньгах. Обычно во время завтрака, перед ужином и – чуть-чуть – перед сном.

– Ты меня не любишь! – А ты любишь меня? – Я тебя обожаю. – Люби меня, пожалуйста! – А как ты меня любишь? – Немножко? – Средне? – Или очень? – А свою первую ты любил больше, чем меня? – А ты меня не разлюбишь? – Никогда-никогда? – Никогда! – Никогда!

Я закрываю глаза и каждым кирпичиком ощущаю мозолистые руки строителей, отцовские руки.

Прорабы милосердные! Не бросайте меня! Не дайте утонуть в этом котловане лицемерия, который они называют любовью! Сделайте меня глухим! Погрузите во мрак и слепоту! Лишите меня чувствительности! И, может быть, вы спасете меня!

Я много видел за последние двести десять лет. Я видел мать, которая сдала в милицию своего сына-наркомана, потому что ее любовник не соглашался переехать к ней, пока сын прописан на этой жилплощади. Я видел юную провинциалку, до беспамятства влюбившуюся в статного красивого москвича. И видел его, испытавшего симпатию к девушке, прожившего с нею два месяца, а заскучав, продавшего ее своим кредиторам в публичный дом, который квартировал еще год назад в апартаментах 13. Я видел отца, который приехал из далекой сибирской деревни повидать свою дочь. Дочь не звонила и не писала ему уже несколько лет, только пару раз в год посылала денежные переводы. Не для него, для усыпления своей совести. На переводах был мой обратный адрес, по нему он и приехал, собрав свои последние сбережения. Во второй подъезд, в апартаменты 6. Ему открыл незнакомый человек, который никогда в жизни ничего не слышал ни о нем, ни о его дочери. Она писала на переводах первый, пришедший в голову обратный адрес и отправляла их с Главпочтамта. Чтобы он никогда ее не нашел.