Приключения дрянной девчонки

Я знала одну бразильскую семью, в которой муж регулярно порывался выбросить жену в окно. Эта сцена сопровождалась бешеными криками и битьем посуды, в конце концов в Доме осталась только металлическая посуда. Их соседи молились, чтобы муж осуществил-таки свое намерение. В таком случае ежевечерние скандалы затихли бы сами собой.

После латиноамериканского периода пришло время дружбы с неграми. Самого первого нефа в своей жизни я увидела в Москве летом 1986 года в ДАСе. Меня захлестнула волна почти комического сострадания.

"Угнетенный", – со страхом и замиранием сердца подумала я. Мне приходилось столько слышать и читать о расизме и борьбе негров за свои права, что я решила тут же, не сходя с места доказать первому встреченному мной негру, что мне безразличен цвет его кожи. Негр отнюдь не выглядел несчастным. Как это свойственно черной расе, он явно любил все яркое и очень эффектно выглядел. Мои прочувственные взгляды он расценил однозначным образом – пригласил меня к себе в комнату, включил музыку и начал приставать. Я в слезах выбежала из комнаты. Так плюнуть мне в душу! Я к нему как к человеку, а он… Да, вот так рушатся иллюзии.

Чувство жалости к нефам быстро прошло, зато появилось чувство восхищения.

Черные, как туз пик, лоснящиеся и пружинистые, как коты, – как они хороши! Какая у них нежная кожа, похожая на засушенный лепесток розы, теплая и упругая. С какой грацией диких животных они двигаются! Мне нравится смотреть, как они, танцуя, двигают бедрами. Сколько в них ничем не прикрытого сладострастия. Это похоже на секс без единого прикосновения. Их толстые губы растягиваются в вызывающей улыбке.

Негры открыли нам радости заграничной жизни. От них пахло тонкими, изысканными духами, они курили вкусные сигареты с незнакомыми названиями. Это негры научили меня курить. Мне дали длинную сигарету с золотым ободком у фильтра. Этот ободок меня доконал. Всю жизнь я имела слабость к блестящим штучкам. У сигареты был вкус нездешней жизни.

Мы крепко сдружились с нефитянской компанией. Каждый вечер один из наших новых приятелей, Клод из Анголы, зажигал в своей комнате цветные гирлянды огоньков, жарил курицу, закупал вино и устраивал праздник с бесстыдными плясками. Через некоторое время я прочитала нацарапанную на стене надпись, рядом с телефоном в общем коридоре: "В 526 комнате живут шлюхи". Надпись наполнила меня гордостью.

Тогда вся наша жизнь была настроена на скандал, на вызов. Стать предметом сплетен и по-королевски не замечать их – вот дело для хорошенькой 18-летней девочки.

Душой нашей компании был толстый и веселый негр Жан. Этот вдохновенный врунишка сочинил для нас красивую легенду. "Я военный атташе Заира", – так он всегда представлялся дамам. Мы свято верили его словам, тем более что мнимый военный атташе часто менял "Мерседесы" и приезжал в общежитие с мешками подарков. Даже когда выяснилось, что Жан работает всего-навсего шофером при посольстве Заира, ореол могущества вокруг него отнюдь не померк. Первое яркое впечатление оказалось сильнее скучной, серой правды. Жан доказал мне, что блеф дороже денег. Люди, сделавшие блестящую и быструю карьеру, обычно принадлежат к породе умных лгунов.

Моя подруга Юлия работала в информационном агентстве с громким именем и пустым кошельком. Агентство держалось на честном слове. Однажды Юлия разговаривала по телефону с журналистами-телевизионщиками из Ленинграда, которые собирались приехать в командировку в это агентство. "Мы не можем везти с собой аппаратуру, – жаловались журналисты. – Не могли бы вы дать нам камеру в Москве?" – "К сожалению, мы не располагаем большим количеством аппаратуры и не можем вам помочь", – начала объяснять Юлия. Мимо проходил директор агентства. "Ты с ума сошла, – накинулся он на нее. – У нас есть все. Запомни это. Лучше пообещать много и не выполнить ничего, чем честно говорить о своих возможностях и выполнять максимум. Если б не наше милое вранье, агентство давно бы приказало долго жить".

Сейчас в нашей стране расцвет блефа. Только в период хаоса можно из воздуха делать состояние, а из звонких фраз положение в обществе. Иногда блеф достигает высот искусства, иногда опускается до беззастенчивого вранья.

Но вернемся к моему милому лгунишке Жану. Он хорошо знал женщин. Сначала дайте даме подарки, конфеты и вино, потом она сама плюхнется к вам в постель, как перезрелый персик. Он баловал нас, не знавших, что такое баловство.

Однажды Жан приволок меня и мою подругу Катю в свой дипломатический дом. Мы тайком пробирались мимо милиционера на входе, нервно хихикали и чувствовали себя дешевыми проститутками. В квартире Катюшей занялся грустный негр Бобо – он танцевал с ней медленные танцы, томно прижимался к ней всем своим длинным телом и что-то шептал ей на ухо. А меня, подвыпившую и объевшуюся шоколадом, Жан затащил в ванную комнату. Там он залез под мою длинную юбку, стянул с меня дешевые трусики и медленно, нежно стал целовать все мои потаенные места. Меня покачивало от выпитого и мутило от желания. Я, как всякая хитрая и опытная девственница, знала, что, если позволить ему еще немного потереться об меня, я тихо кончу. Поэтому я молча таращила на него свои бессмысленные глаза и осторожно. Добиралась до своих сладких облаков, пока его толстые жаркие губы всасывали мой клитор. Облака сгустились, кончили обильным дождем, я хихикнула, оттолкнула тяжело дышавшего Жана и томно прошептала: "Милый, ты же знаешь, что я еще не женщина".

Жан меня больше не интересовал. Гораздо больше я заинтересовалась его ванной комнатой. В этой мужской ванной висели женские белые халаты, изящные дамские трусики, сладко пахло дезодорантами, а полочки ломились от разнообразной косметики. Одних только лаков для ногтей я насчитала 12 штук. Но самой соблазнительной мне показалась коробочка с зелеными блестками. Недолго думая, я вымазала себе на веки полкоробки блесток, но пальцы после этой сложной операции вымыть поленилась.

Меня и Катюшу, пьяных, ленивых и невинных, уложили вскоре спать вдвоем на диванчик, а в семь утра галантный Боб разбудил нас и подал в постель кофе со сливками.

В восемь утра я уже сидела на экзамене в университете. Преподавательница посмотрела на меня с нескрываемым интересом. Потом сказала: "Идите, деточка, в туалет и умойтесь". Господи, какое лицо глянуло на меня из зеркала. За ночь жирные зеленые блестки растеклись по всей физиономии, а я сияла, как елочная игрушка. Неисправимая сорока-воровка, готовая украсть любую блестящую погремушку.

В детстве у меня, как у всякого нормального советского ребенка, почти не было красивых, ярких вещей. Самое грустное воспоминание детства – это приезд японских гостей в наш детский сад. Нас долго готовили к этому торжественному событию. Мы разучивали песни, танцы и стихи, рисовали картинки, чтобы подарить их гостям.

Наша воспитательница под страхом сурового наказания запретила нам брать у японцев конфеты, жвачку и различные безделушки. "Вы не должны уронить высокое звание советского ребенка", – строго сказала она нам. Но пятилетние дети твердо знали, что японцы народ щедрый и любящий малышей и под шумок у них можно будет выпросить подарки.

Наступил великий день, прибыли долгожданные гости. Чистенькие, румяные, одетые в лучшие наряды советские дети бросились вручать неизменно улыбающимся японцам свои рисунки. Иностранные гости полезли в карманы за фломастерами, ручками, конфетами, игрушками. Только та японская тетя, которой я подарила свой рисунок с домиком и коровками на лугу, погладила меня по голове и ничего не дала. Горю моему не было предела. Подружки уже запихивали в рот жвачку и хвастались подаренными карандашами, а я стояла одна, всеми брошенная, без подарков. Слезы текли так часто, что я тут же захлебнулась ими и убежала на веранду всласть поплакать в одиночку. Но кто-то наябедничал воспитательнице, что Даша ревет из-за того, что ей ничего не подарили. На веранду ворвались две разъяренные воспитательницы и заведующая детским садом. В три голоса они стали орать на меня: "Ты позоришь советских детей, бесстыжая, наглая девчонка! У тебя все есть, ты ни в чем не нуждаешься! Хочешь, мы завтра принесем тебе три кулька конфет, чтоб ты ими подавилась?!" Я перестала плакать и сказала: "Хочу". Заведующая переменилась в лице и сказала: "Завтра придешь с мамой". На следующий день я действительно привела маму в детский сад и никак не могла понять, почему мне не дают обещанные три кулька конфет.